Клара
Моя мать, родившаяся в 1941 году в большой станице на Дону и названная в честь немецкой революционерки Клары Цеткин, была воспитана в растерянном отношении к богу. Естественное замешательство происходило от двойственности ее бытия.
Социалистическое воспитание, проповедующее оголтелый атеизм смешивалось и вступало в противоречие с домашними устоями, сохранившимися от еще дореволюционной жизни донского казачества, исповедующего православие.
Старшее поколение потихоньку молилось богу, пытаясь иногда посещать уцелевшие от вандализма храмы, а школа смеялась и откровенно запрещала верить во что бы то ни было кроме очищающего огня революции. Отсюда возник конфуз: маленькая Клара запуталась в вере и неверии. Знание молитв и некоторых простых христианских обрядов как бы давало ей право считаться верующим человеком, а отрицание бога уважаемыми школьными учителями породило в свою очередь страх быть осмеянной или, еще хуже, обвиненной в инакомыслии. Свободы вероисповедания не существовало. Для выживания в новом государстве безопаснее было считаться атеистом.
Клара была самым младшим ребенком в семье и, вероятно, это научило ее быстро приспосабливаться, к окружающей среде…
После окончания школы в шестнадцать лет, при отсутствии свободы передвижения в стране, когда сельским жителям документы на руки не выдавали, она правдами и неправдами смогла выцарапать свой паспорт из сельсовета и переехала в Волгоград, где поступила в строительное училище. Поработав на стройке пару лет, она закончила курсы бухгалтеров и сменила тяжелые поддоны с цементом на ведомости и деревянные счеты. В таком плотном графике строительства, а потом и учета, религия быстро забылась и ко времени появления меня и брата от нее осталось лишь механическое повторение молитв во время грозы, да православные праздники Пасха и Рождество, которые любит отмечать русский народ.
Работа и карьера занимали большую часть жизни Клары. Подведенные карандашом зеленые глаза и большие оранжевые губы никак не ассоциировались с христианством (помада морковного цвета была популярна какое-то время в конце семидесятых).
Дома поминали бога только всуе и демонстрировали полное отсутствие интереса к религии. В свободное от работы время родители веселились: застольные песни, пляски и отдых на Волге… Затем семья наша переехала на Курилы и продолжала там жить по уже установившемуся закону: работа – отдых – песни и пляски народов мира: казачьи со стороны матери, и русско-народные со стороны отца, который хорошо играл на баяне…
Настырный характер, умение брать на себя ответственность и высокая работоспособность – все это определило быстрое движение по служебной лестнице. Годам к тридцати пяти Клара была назначена главным бухгалтером огромного рыбокомбината. Должность уважаемая и серьезная. Свою мать я видела в основном в красивой деловой одежде, с аккуратной стрижкой, рыжими или белыми волосами в зависимости от текущих тенденций моды и с неизменно оранжевыми губами, которые делали ее глаза еще более зелеными…
После десятого класса я уехала в Питер и поступила в институт. Вышла замуж, работала в аптеке, родила ребенка и жила своей жизнью.
Через год после моего отъезда родители развелись. Причиной было банальное пристрастие отца к алкоголю и начавшиеся уже не банальные приступы алкогольного психоза…
Выработав северный стаж, Клара рано вышла на пенсию и переехала жить к себе на родину в донские степи. Ее сестры и брат были рядом. Она купила дом и решила зажить там по-казачьи…
И вот после этого она приезжает в Питер навестить меня и мою семью.
Встретив ее в аэропорту, мы несколько озадачились. Мама, будучи еще молодой женщиной, носила какой-то старушечий платок и была подозрительно тихой. Всю дорогу на вопросы она отвечала односложно, делая голос слабым и как бы безвольным, что было для нее абсолютно нехарактерно… Войдя в квартиру и деловито повесив свою сумку на крючок, она вдруг страшным голосом закричала:
– Молитесь!!!
Мы с ужасом шарахнулись от нее, не понимая, что произошло. Ребенок заплакал от внезапного испуга.
– Молитесь! – снова уже чуть тише сказала она и принялась креститься и бить поклоны прямо в прихожей.
В изумлении наблюдали мы за этим концертом. Намолившись вдоволь, она встала, вымыла руки и пошла обедать. Стол мы накрыли заранее. Перекрестив себе рот и пошептав «господи Иисусе» несколько раз, она с аппетитом стала уплетать холодные котлеты…
Понаблюдав за матерью с неделю, я сделала такие выводы.
Кипучая атеистичная жизнь в городе-герое Волгограде, а потом на Курильских островах была органичным продолжением того заданного школой безбожного направления, в котором Клара росла. После окончания школы, с отъездом из родной станицы, неприятный диссонанс исчез: никто из ее окружения не молился, не верил, не ходил в церковь. Все стало понятнее и веселее. Город, а потом и остров, существовали в той всеобщей антирелигиозной атмосфере, которая задавалась государством через телевидение, радио и газеты.
Вернувшись же назад и посмотрев на своих односельчан новыми глазами, она поняла, что действительность в донских степях, откуда она уехала сорок лет назад, сильно отличалась от действительности в других точках России. Люди в Волгоградской области, хоть и жили в одном государстве с Кларой, но оказались, в сущности, отдельным этносом. Теперь ее глаз выхватывал даже разницу во внешности. У донских казаков был, говоря научным языком, свой антропологический тип, не замечаемый пока живешь с ними, но сильно заметный, если после долгого отсутствия возвращаешься в эти края. Слегка скуластые лица, медово-коричневая кожа, длинные глаза с большим процентом голубых, зеленых и серых цветов.
В их укладе мало что изменилось с тех пор, как Клара шестнадцатилетней девочкой уехала из дома. Да, они говорили на том же языке, смотрели телевизор, но на все происходящее имели свою какую-то отличную от других точку зрения. Оказалось, что люди ее поколения там все еще верят в бога и ходят в церкви…
С экономической же точки зрения дела обстояли так. Земли у людей не было, работы – тоже. Колхозы и совхозы, которые во времена Советского Союза давали какую-никакую работу и деньги на бедное существование, развалились во времена перестройки… В двадцатых-тридцатых годах прошлого века у казачества отняли землю, самоуправление, обычаи и даже историю, насадив кровью, убийствами и насилием абсурдные коммуны, а потом колхозы. Ничего из этого по-настоящему не прижилось, и вот уже на протяжении более полувека весь этот народ находился в стадии культурной и экономической деградации. Советская власть переделала независимое казачество в подвластное, теперь уже государственное, крестьянство без земли и воли…
После перестройки конца восьмидесятых годов двадцатого века то, что когда-то отняли – казакам, конечно, не вернули. Старая колхозная жизнь умирала, а новой – никто не обещал. Люди расползались из этих мест туда, где можно заработать на хлеб и крышу над головой – в мегаполисы. Многие семейные мужчины вынуждены были перейти на вахтовый метод работы, уезжая на несколько месяцев в Москву и Питер на заработки в охране и на стройках. Немного заработав, они возвращались на пару недель домой.
Население старело, следы запустения можно было наблюдать как в больших станицах, так и в маленьких хуторах.
И вот в такое болото попала Клара, вернувшись в родные края в середине девяностых. Ее бурная профессиональная и общественная жизнь вдруг сменилась затягивающей топкой трясиной.
Бывшие подруги, превратившись в пожилых женщин и похоронив рано ушедших от пьянки мужей, все, как одна, ходили в церковь молиться. Клара примкнула к ним! Кипучую энергию главного бухгалтера самого большого рыбокомбината Советского Союза, надо было куда-то направлять. Церковь подвернулась первой…
Пожив в родной станице пару лет, подстраиваясь под окружение, мама вдруг преобразилась в богомольную старицу. Ей хотелось выглядеть смиренной и благочестивой. Трансформация от яркогубого бухгалтера, который руководит учетом производства экспортных консервов, к набожной блеклой старухе в хлопчатобумажном платке произошла незаметно для меня и явилась цирком. Особенно карикатурным выражением ее религиозности было внезапное стремление часто крестить рот и повторять «господи Иисусе».
Прогостив у нас с неделю и сильно надоев увещеваниями молиться и каяться, мать уехала в родные степи. А через полгода она неожиданно получила приглашение от управляющего вновь образованного банка на родном Курильском острове принять должность заместителя и наладить работу новой финансово-кредитной организации. Заслуги Клары помнили, а опытных людей на Курилах было очень мало.
И вот, собрав чемодан с нарядами для работы, выкинув хлопчатобумажную косынку и купив оранжевую помаду, мама улетела в другой, понятный и свободный от религии мир.
Снова авторитет, снова значительность существования, снова работа от зари до зари.
Через два года, навещая меня в Питере, она ходит по театрам, музеям и магазинам. Свое шестидесятилетие Клара отмечает широко и весело! Сначала был ресторан, где слегка подвыпив, она пыталась совратить на зажигательный танец группу из пяти одиноких мужчин. Затем – рулетка в казино «Пирамида», где ей преподнесли корзину роз и бутылку шампанского. Ну а, чтобы достойно завершить ночь разгула, она пляшет в гей-клубе «Грешники» на канале Грибоедова до пяти часов утра.
В «Грешниках» маме понравилось: «Ой, какие ребята – молодцы!» – говорит она. «Все танцуют! Не то что в этом ресторане, где мы начали отмечать сегодня – невозможно было расшевелить их.». Регулярно посещающие клуб грешники при этом целовались друг с другом взасос…
Она носит узкие юбки и облегающие красивую фигуру платья, много украшений и, конечно, любимую морковную помаду… Никаких воспоминаний о боге! Никакой тоски по хлопчатобумажной косынке! Никаких религиозных сюрпризов! Современная деловая женщина…
Проходит еще два года… Наладив работу нового банка и устав от бешеного рабочего ритма, она затосковала по тишине и степному жаркому климату. Клара принимает решение опять вернуться в родные края. В очередной раз обосновавшись в своем доме, она возвращается к тому же от чего уехала.
Если не принимать во внимание появившийся огромный металлический архитектурный изыск неясной формы на главной площади станицы, жизнь там более никак не поменялась…
Я навещаю маму перед самым отъездом в Канаду.
Меня встречает уже знакомая благообразная старица в новом хлопчатобумажном платке! Она часто крестит рот со словами «господи Иисусе», ходит в церковь и пытается говорить слабым голосом. Я вижу, как трудно ей это дается, но она старается. Высокая приспособляемость к внешним факторам является непременным качеством для выживания в чужеродной среде.
Телефонные разговоры наши обычно проходят так.
– Мам, как у тебя дела? Не болеешь?
– Хорошо. Не болею. Вот читаю сейчас о святой мученице Фелицате.
– Кого-кого? – совершенно не понимаю я, о чем идет речь.
– Святой мученице! Фелицате! И семи ее сыновьях… – добавляет, почти крича в трубку, мать.
– Это у нее семь сыновей было?
– Да! Сия Фелицата, – продолжает она, перейдя на полуцерковный язык, – жила в Риме и была из богатой семьи. Возлюбив Христа, и открывшись языческим жрецам в том, что верует она в единого Господа нашего, претерпевала она тяжкие гонения!
– А муж у нее был? – спрашиваю я из вежливости.
– Про мужа я не знаю. Видимо, нет. А может умер уже к тому времени. Бог его знает! Ну так слушай дальше! Житие святой матери Фелицаты, страдающей за веру, было…
– Подожди, ты мне всю ее жизнь что ли намереваешься рассказать? – уточняю я.
– Не жизнь, а житие! – поправляет меня мать.
– Понятно! Ладно, ты тогда пока там дочитай про житие сама, а мне тут надо идти снег разгребать – завалило нас в этом году. Январь лютый! Ну, не болей там! Пока!
– Пока-пока! – весело отвечает Клара и возвращается к своим святым и их жизнеописаниям.
И еще три сезона подряд она мучила меня рассказами о гонениях на христиан в Римской империи!
Весной началось повествование о святом мученике Ардалионе, которого ломтями стругали за то, что этот талантливый актер мимического жанра не хотел поклоняться и приносить жертву идолам. Самой стружки римским язычникам показалось недостаточно, и тогда христианина посадили на раскаленную сковородку, где он и скончался в муках за веру.
Летом мама рассказывала о преподобном Дуле Страстотерпце, которому едва не отсекли руки по лжеобвинению в воровстве. Буквально в последнюю секунду Дулу оправдали и руки его остались целы, но через три дня он сам умер, вероятно, от перенесенных мучений, потому что били его нещадно перед тем как руки рубить…
А осенью была страшнейшая темная история, связанная с неким преподобномучеником Пафнутием. С последним персонажем и теми лицами, коих он вовлекал в христианскую веру, много ужасов происходило! Там случилось выпадение внутренностей несчастного, затем – чудесное исцеление. Обезглавливание, предание огню, пронзение дротиками, сжигание в ямах и утопление с камнем на шее.
Клара рассказывала истории в деталях, смакуя кровавые сцены… Наконец я не выдержала и заявила, что не намерена это больше терпеть и слушать! Психика у меня слабая, а воображение великолепное! Я уже и так ночами не сплю из-за всех этих пыток.
Неожиданно жития святомучеников стали разбавляться историями о родственниках и других еще живых людях, а также – просьбами найти в интернете слова разных песен и переслать их ей. Через год жития святых и вовсе прекратили вылетать из трубки моего домашнего телефона. Я вздохнула спокойно.
Проходит еще время и, подчиняясь какому-то неведомому циклу смены глубокой религиозности и полнейшего атеизма, набожность мамы постепенно рассасывается и незаметно уходит в небытие. То ли подружки поменялись, то ли диета, то ли еще что, но Клара окончательно променяла Всевышнего на хоровую группу «Снежинки».
Молитвы заменились громкими песнями о Сталине и казаках. Более того, она решает замахнуться на такой мегахит всех времен и народов, как «Бесаме мучо»! Песня исполняется на испанском языке! Станичники от такой дерзости начинают терять почву под ногами!
Теперь Клара – солистка! Станичная звезда! Она ездит с гастролями по близлежащим хуторам и селам, одевается в яркие наряды, а вне концертного сезона – путешествует по миру…