Недавно, играясь с пультом, наткнулся в «ящике» на два радостных шоу-лика, Распутиной и Киркорова. Взятое у каждого из них интервью, видимо, объединили в одно, с одним вопросом, как они относятся к материальным претензиям некоего господина Снустикова?
Обрюзгший «король», в силу своего ума, ответил просто, что нечего и никогда ни у кого не брал. Распутина же, вроде как, попыталась напрячь девичью память, но так и не вспомнила подобного господина.
Но я их блеяния уже не слышал. Передо мной, как в фильме «Иван Васильевич меняет профессию», телевизор и стена за ним слились воедино и растворились. А возник конкретный кабинет и сидящий на кресле он, Гена Снустиков.
В начале девяностых он был достаточно известной личностью в кругах коммерсантов и коммерческих мошенников. Он был слепым. Мы между собой так и звали его - Гена Слепой.
На его голове торчали короткие чёрные завитушки плохо расчёсанных волос, а лицо сплошь испещрено оспинами или ожогами. При разговоре он чуть откидывал голову назад, как будто вглядываясь сквозь прикрытые веки поверх собеседника.
Как и когда потерял зрение, знал, наверное, только он сам, но во всех документах числился ветераном Афгана, со всеми льготами и преференциями. Налогов он не платил, и те, кто прокручивал через его фирмы деньги, так же от них уходили. То есть, он сам себе и партнёрам был офшором.
Всем знакомым Гена говорил, что его курируют генералы. Причём во множественном числе. Наверное, для тех, кто по неведению задумает нечто нехорошее. Сам по себе он был человек неплохой, различал какие-то светотени и мечтал, что наука вот-вот изобретёт нечто из препаратов или приборов, что позволит вновь увидеть мир таким, каким он его помнил. Всегда в офисе у него стояли ящички и коробочки с различными вновь изобретёнными приборами, возможностью которых он с радостью делился со всеми. Я также не избежал чуда воздействия каких-то электромагнитных волн.
- Ну, как, чувствуешь изменения? – спрашивал он потом.
- Конечно, Ген, ощущаю. – отвечал я, не чувствуя при этом никакой разницы.
Для того времени он был достаточно крут. Офис, хоть и не фешенебельный, но отдельно стоящий на ВДНХ, охрана – автоматчики. Вот там и Киркоров, и Распутина, частенько посиживали в приёмной, и, понятно, не для того, чтобы расцеловать Гену в незрячие веки.
Меня всегда поражало, как слепой человек, не отличавший сторублёвку от фантика, мог создать почти бизнес-империю? У Гены на балансе числились гектары земель в Тверской области, причалы в Калининграде, счета в банках и куча взятых непонятно подо что кредитов. С одной стороны, любое движение человека по поступательной объяснимо, но с другой, он не видит, во что и как он одет, на чём ездит, где живёт. Его связь с миром осуществляется лишь органами оставшихся чувств и верой в то, что ему описывают приближённые…
Одним из таких доверителей был мой приятель Абраша. Наша фирма, главой которой он являлся, сотрудничала с Гениной. И как-то Абрашка так проехал Слепому по ушам, что тот чуть ли не с радостью выложил двести штук зелени на совместное сверхприбыльное предприятие, суть которого, думаю, друг мой забыл, ещё не закончив беседу. Он тут же купил в Бруклине магазин за сто семьдесят, тридцать отложил на чёрный день и нафаршировал прилавки бытовой техникой, взятой по линии кредита у дистрибьюторов, и, потирая руки, стал ждать пришествия американских покупателей. Но те не спешили. Тогда в Нью-Йорк срочно был выслан супер-менеджер, лично приближённый к телу Абраши. И продажи резко скакнули вверх!
- Вот что значит - «кадры решают всё»! – довольно повторял Абрам, пока не выяснилось, что супермен что-то попутал, и весь товар выставил ниже себестоимости.
Но я увлёкся. Гена первым или одним из первых явил народу заморскую шансоньетку Любу Успенскую. Как-то приехав к нам в офис, предложил за пять штук баксов, чтоб она попела. Деньги были смешны, но никто не захотел. И заканчивая с киркоровыми и распутиными, думаю Гена не врёт, потому что не только я один видел, как к ЦУМу, где у нас были торговые точки, подъехал «Линкольн», из него вышел Гена и получил от нашего представителя приличную сумму налом, которую тут же и передал, сидящему в машине Киркорову вместе с Пугачёвой.
Короче, Геннадий Снустиков для кого-то был первой, а для кого-то последней ступенью на карьерной лестницы жизни.
Ещё у него был бухгалтер. Игорь. Еврей. Но более русского лица и поведения я мало встречал даже у соплеменников. Он пил, как запойный. И однажды эта слабость здорово нас выручила.
Премьером, или министром финансов, был тогда Павлов. И прослышав, что в народе бродят упорные слухи о денежной реформе, он выступил по телеку, пообещав, что если такое произойдёт, он, Павлов, лично отрубит себе руку. Народ в ужасе понял – жди беды! И точно! Через парку дней – она, реформа! А обмен – ограничен, как для физических лиц, так и для организаций. И только Гена со своим офшором мог менять столько, сколько в голову придёт. Но, как оказалось, и у него не всё так просто, может, захотел со своими генералами выжать, что сможет, и упёрся, больше не могу, сказал, или по другому проценту.
Вот тогда-то и помогла пагубная страсть его бухгалтера! Пригласили мы его к себе в офис, якобы для какой-то проформы, с печатью. Поместили в приёмный зал, стол завалили закусками и напитками, а самое главное, подослали к нему нашего, схожего общей страстью, сотрудника, Прапора. Он и был прапором когда-то, теперь работал у нас. Но солдатские навыки и выносливость, оказались именно тем, что в данный момент решало судьбу застольного сражения. Задача была поставлена чётко – обмен всех свободных денег или расчёт без выходного пособия. Закрыв за обоими дверь, мы иногда подслушивали и подглядывали за происходящим.
Бодались они часа три. Мы, иногда приоткрывая дверь, видели почти одинаковую мизансцену: пьяный, раскачивающийся Прапор на коленях, смотрящий снизу вверх, как пёс на хозяина, вольного либо каблуком шибануть, либо костью пожаловать, совал Игорю бумаги и поскуливал:
- Ну, Игорёк, ещё один миллиончик… Самый последний…
И тот важно брал из рук Прапора бумаги, тоже мотаясь, клал их на стол, наваливаясь на ручку, подписывал, и, дыхнув на печать, шлёпал её, как доминоху.
Потом незаметно дела у Гены становились всё хуже и хуже. Бухгалтер свалил в Израиль, но через год я его случайно встретил в московском метро. О чём поговорили, не помню.
Гену в последний раз я увидел, тоже не вспомню, по какой надобности. У него уже не было ни причалов, ни земель, да и со счетами, по-моему, тоже было не всё так сладко. Офис его находился в каком-то полуразваленном крыле детского сада. Когда я спускался по ступеням вниз, его окружение предупредило, чтоб не травмировать психику хорошему человеку, не надо удивляться действительности. Пусть слепой пребывает в своём слепом мире. Попив кофейку по старой дружбе, я поднялся прощаясь. И он вдруг то ли с гордостью, то ли с настороженностью спросил:
- Владимир, как тебе мой ремонт?
Я посмотрел по обшарпанным стенам, по потолкам с болтающимися проводами и не нашёл ничего лучшего, чем ответить:
- Мощно, Ген… Впечатляет…
Больше мы никогда не виделись. Я даже забыл о его существовании, если б не Киркоров с Распутиной.
18.01.2018.