– Бабуль, расскажи, как ты замуж выходила... Ты деда любила?
Свет в доме погашен, больной туберкулёзом дед по случаю приезда внучек ушёл спать в баньку. Мне, как самой младшей, досталось место за печкой, двоюродным сестрам постелили за тонкой перегородкой. После городских квартир нам страшновато в большом доме, где непривычно темно и тихо, и мы донимаем бабушку вопросами, чтобы она не заснула раньше нас.
– Любила?.. – переспрашивает она. – Я круглой сиротой в шесть лет осталась. Старший брат меня к себе в семью взял, а у него своих восемь ребятишек было... Вот и выдали меня замуж, как только семнадцать исполнилось... Тяжело работать приходилось, земли у свёкра много было.
– Больше, чем сейчас? – удивляюсь я, потому что огород за домом кажется мне бесконечным.
– Даже сравнить нельзя. До самой кривой сосны!
Кривая сосна далеко, мы туда ходили лишь однажды. Я пытаюсь совместить услышанное с рисунком в учебнике, на котором буржуй стоит на огромном участке земли, а крестьянин теснится на малюсеньком, размером с лапоть. Гостивший у нас дед, увидев его, сердито пробурчал:
– Глупый учебник!
Бабушка тогда посмотрела на него с укоризной. Вот и сейчас она, словно желая избежать дальнейших расспросов, переходит в наступление:
– А что вы про любовь-то спрашиваете? Рано вам ещё про любовь думать. Завтра огурцы полоть пойдете! Спите!
Я засыпаю, прижавшись спиной к тёплой печке. Завтра будет столько всего интересного!
Утром я вскакиваю раньше сестёр, быстро съедаю кашу и тороплю бабушку:
– Когда пойдем огурцы полоть?
– Подожди, я посуду уберу!
– Можно я одна пойду?
– Иди, что с тобой сделаешь, – машет рукой бабушка.
Я бегу по дорожке в конец огорода. Ещё несколько дней назад я не могла поверить, что из засохших семечек появятся ростки, но вот пожалуйста – из земли торчат красивые тёмно-зелёные листочки, так и хочется их потрогать!
Я смело принимаюсь за работу. Раз, два, три... – все ростки огурцов выдернуты и лежат вдоль бороздок вперемежку с немногочисленными сорняками. Я бегу обратно:
– Бабушка, готово! Прополола!
Бабушка спешит к грядке. Сначала она не может вымолвить ни слова, потом приходит в себя:
– Ты что наделала? Зачем огурцы выдернула?
– Так я прополола...
Теперь бабушка не может говорить уже от смеха. Я же, поняв всю глупость содеянного, начинаю реветь. Сёстры крутят пальцем у виска и хохочут. Бабушка меня успокаивает, обещает посадить огурцы заново, я замолкаю, но слёзы стоят в глазах и могут снова политься ручьями в любой момент. За ужином все опять вспоминают мою прополку и покатываются со смеху, а я готова провалиться под землю.
Неожиданно дед хлопает по столу ладонью:
- Хватит над ней смеяться!
Все сразу замолкают. Дедуля, как я благодарна тебе!
Дедушка вскоре умер. А сделанная им мебель всё ещё служит семье: буфет с множеством дверок и ящиков, сохраняющих запах старины, стулья с перекладинами между передними ножками, на которых можно уместить пятки и сидеть, уютно обняв колени...
Огурцы в то лето бабушка всё же вырастила, и о происшествии потихоньку забыли. Только я вспоминаю о нём каждый раз, когда вижу первые огуречные всходы, но уже конечно без слёз, а с тёплой улыбкой памяти.