Сегодня, рано утром выехав первым поездом со своей станции метро, Саша, обнаружив следующее;
Если случайно оказаться, перед дверью, остановившегося вагона, при этом соблюдая спокойствие и хладнокровие, то преимущество всё-равно будет на стороне того, кто нервничал больше тебя, метаясь в разные стороны, в ожидании того места, где именно окажутся двери вагона.
Правило трёх «Д». Дай Дорогу Дураку. Вспомнил он формулировку данного городского феномена, заняв хорошее, стоячее место в торце вагона, и думая о том, что надо бы посвятить сегодняшний день важнейшему для него вопросу – списания числящейся на нём техники.
Да, сегодня он был спокоен.
Время от времени, Саша пытался заниматься этим непростым вопросом. За последние семь лет список вырос до неимоверных размеров. Это были и самые мощные институтские плоттеры, и около двадцати компьютеров, ксероксы, принтеры, сканеры. Плоттер, который был «украден» у него Красавиной, а затем и вовсе вывезен в ночное время суток из доставшейся ему после её бегства, четвёртой мастерской, так же числился за ним. Иными словами, на нём «висело» столько оборудования, что им можно было обеспечить целый, правда, не очень большой институт. А всё это из-за того, что за последние годы, через его руки прошло столько сотрудников, что он мог бы уже вполне работать начальником отдела кадров. Когда кого-то из коллектива всех возглавляемых им мастерских, увольнялся, он переписывал его технику на себя, для того, чтобы сохранить для тех, кого он надеялся взять, на место уволенных. И это очень помогало. Саша имел хороший опыт по приобретению новых компьютеров, говорящий только об одном, что чем адекватнее руководитель, тем меньше шансов выписать хоть что-то. Даже простую компьютерную мышь уже было практически невозможно достать.
В такой атмосфере приходилось не только работать, но и стараться, чтобы твою работу не отняли, отдав на сторону, и при этом защищаться от стай комплексных ГИПов, которых становилось всё больше и крепче, вытесняя всех остальных. Они ходили по коридорам, имитируя деятельность, скорее прячась от руководства мастерских, чем приходя к нему на помощь, которую уже невозможно было получить. Всем было все равно. Каждый думал только о том, как бы ничего не делать, и за это получать деньги, желательно большие.
Саша писал заявления на списание техники, с подробным указанием номеров числящихся за ним её единиц, с определением их места нахождения. И всё равно их ему не подписывали. Он видел, что стал проблемой для института, и если хочет просидеть в его стенах ещё какое-то количество времени, спокойно, ему не надо высовываться так и оставляя всю эту растёкшуюся по комнатм технику. Ведь таким образом, даже при всём желании руководства, оно не смогло бы его уволить, прежде не списав с него всё это, давно уже ставшее виртуальным – богатство.
И вот уже скоро год, как он не возвращался к этой теме.
Но, по институту пошёл слух об очередном сокращении, с целью слить все остатки проектировщиков, в две бригады. Архитектурную, и конструктивную. Он понимал, что в таком случае ему придется становиться простым исполнителем, которым он был много лет назад, и давно уже перерос этот уровень. Но бежать было некуда, и он спокойно ждал этого момента, чтобы уж тогда принять окончательное решение в отношении того, куда идти дальше работать.
Числящиеся за ним плоттеры, принтеры, и компьютеры очень тяготили его. И, хотя ему было интересно посмотреть, как руководство будет само выкручиваться, списывая его «мертвые души», в случае увольнения, он предпринял последнюю попытку, написав служебную записку на Марокова с просьбой помочь в этом деле, и пошел с ней к нему.
Сказать, что Мароков сидел в кабинете, как назначенный руководитель, было неверно. Скорее он сам занял давно пустующий, покрывающийся пылью, никому не нужный кабинет, обставленный добротной мебелью, купленной при старом директоре. Дело в том, что кабинет, доставшийся ему по причине того, что он стал заместителем Венеровой по производству, был не простой. В нём уже пересиживало свои трудные месяцы очень много человек. И никому из них он не приносил счастья. Да и знания ими в нём не приобретались, прежде всего, из-за неумения воспользоваться самими его стенами, которые уже, как бы распологали к логичному подходу к производству, но только тех, кто вырос в деле, а не пришёл на всё готовое. За исключением одного человека, Раскурова, и то только благодарая тому, что тот, позаботившись об этом самостоятельно, купил учебную доску и вызывал к себе на совещания бесплатных преподавателей.
И для того, чтоб о человеке можно было сказать, что он сидит в таком кабинете, нужно, как минимум понимать, кто именно покупал в него всю эту, мебель. Ведь шкафы, стоящие сейчас с пустыми полками, явно говорили о том, что на них хранились раньше не банки с тушенкой, а какие-то книги. Следы же на стенах от снятых картин, также напоминали об определенном уровне его самого первого хозяина.
Мароков не знал, да и не понимал всего этого. Поэтому, сидя один, за этим царственным столом, пустовавшим перед этим около полугода, он скорее напоминал Шарикова, лежащего на диване, в кабинете профессора преображенского, нежели чем подобие какого-то руководителя. Правильнее было бы сказать, что он не сидел в нем, а томился, как свежепроаперированный пёс, ждущий пока у него, отвалятся усы и хвост.
Но, чуда не происходило.
Стены оставались голыми, а полки пустыми.
Да, и чем он мог бы их заполнить, если у него ничего не было за душой, кроме мотоцикла? Его он купил, как человек приезжий, уставший от пробок, и не способный додуматься до того, что в Москве есть метро. На то, чтобы не завешивать плакатами с мототехникой стены ему хватало ума, но, привнести что-то своё он не мог.
Саша вошёл в приёмную всех наивозможнейших директоров, которых перенёс его институт за последние годы. За рецепшеном сидела маленькая, худенькая девушка, скорее похожая на ребёнка, чем на секретаря такого «великого» человека, как Мароков.
Саша боялся её, хотя по внешнему виду нельзя было сказать, что такой хрупкий человек может так сильно материться, отвечая на звонки, принятые её мобильным телефоном, ведь этот номер принадлежал раньше именно ему. Те, кто надеялся услышать его голос, позвонив, натыкались на стену непонимания, а впоследствии возмущения, вскоре переросшего в простую человеческую ненависть, как к предыдущему его хозяину, так и ко всем, кто хотел с ним пообщаться. Но, Саша умел уже только по одному выражению лица, понять, что перед ним типичный представитель закомплексованной до предела недоразвитости и ограниченности. Кто-то говорил о том, что она приведена Мароковым, и вопреки всему здравому смыслу выбора секретарш, предыдущими руководителями, является его родственницей, что не позволяет и думать о чём-то греховном.
Пару месяцев назад, секретарь из канцелярии, сказала ему, что Зинаида просила его зайти к ней познакомиться. Да-да. Именно Зинаида, а не просто Зина. Так она сама просила называть себя всех, с кем она была не знакома.
- Зачем!?
- Она говорит, что не знает вас, и хочет познакомиться, чтобы узнавать в коридоре, - ответила, секретарь.
Саша не пошёл тогда знакомиться к хозяйке своего бывшего, корпоративного телефонного номера, считая, что и так, только благодаря этому факту, находится с ней, чуть ли не в родственных отношениях.
Ведь даже, когда он всё же решился принести на подпись Марокову заявление на отпуск, у него не получилось увидеть её, так, как она была в отгуле, да и самого Марокова не было в тот день по той же причине. И Сашу это вовсе не удивило. Дни отгулов всегда совпадают у секретарш и директоров, не говоря уже о самих отпусках, и местах, где они проводятся.
И сегодня он был уверен, что его не узнают.
- Добрый день, - поздоровался он с «ребёнком», одиноко сидящим посередине огромной стойки, словно украденной в какой-то пятизвездочной гостинице с рецепшена. Зинаида была небольшого роста, худенькая и с детским, практически ничего не выражающим лицом. И, как его научил Сергей, сказав, что там царит вполне демократическая атмосфера – проследовал дальше в сторону двери Марокова, которая была приоткрыта.
Саша специально не назвал её по имени, ведь они не были представлены друг другу, а он всегда стеснялся называть незнакомого человека первым.
- Куда!? – прозвучал выстрел в спину. Но он остался жив, будучи лишь слегка ранен. Ведь детям не просто убивать взрослых, даже если они и умеют стрелять.
- К Марокову, - ответил он.
- Зачем!? – просвистело уже где-то рядом с его правым ухом.
- Подписать Служебную записку, о снятии записанных за мной единиц техники! - словно на плацу, перед командиром полка, отчитался он.
- Кто? – уже холостыми, продолжила обстрел она.
- Где?
- Вы, кто?
- А! Я!? Александр Александрович! – счастливо улыбаясь, словно раненный в живот князь Андрей перед смертью, произнес Саша, понимая, что сейчас будет раскрыт окончательно и бесповоротно.
- Фамилия, - резануло Сашу уже холодным оружием прямо в сердце. Он понял, что Зина догадалась, и что он пойман с поличным, и сейчас будет вынесен приговор, который обжалованию не подлежит.
- Шумейко, - сказал тихо, тихо Саша, а потом добавил ещё тише, - Может я лучше в другой раз?
- Другого раза не будет. Так вот вы, какой Шумейко! А я вас представляла себе другим. Без бороды. Но она вам очень идет. Не брейте её.
- Спасибо. Мне сын тоже говорит, чтобы я её не брил, - понял он, что она вовсе и не так страшна, как он о ней думал. Просто очень горячая, и к тому же избалована вниманием, неожиданно свалившимся на неё после переезда в город.
- Проходите. Он там, - милостиво разрешила она Саше, произнеся эту фразу так, будто внутри кабинета сидел настоящий, всемогущий волшебник, способный решить любые проблемы.
Он просочился сквозь приоткрытую наружную и внутреннюю дверь, небрежно стукнув костяшками пальцев в одну из них, из приличия.
Мароков работал в одном институте с Сашей вот уже больше года, но не знал его в лицо. Саша неоднократно наблюдал Марокова перед главным входом в здание с сигаретой. Ранее такого не могло быть, даже несмотря на многочисленный коллектив. Теперь же, из-за катастрофичесски сократившегося в своих размерах института, люди старались не попадаться друг-другу на глаза и ходили по стенке, не здороваясь с незнакомыми, недавно взятыми на работу, или переведёнными из других разваленных в Москве проектных организаций.
- Добрый день Владимир Алексеевич, - поздоровался Саша.
- А очки, что у вас падают что ли? – спросил, не ответив наприветствие Мароков.
- Нет.
- А почему же вы их, разговаривая со мной, во рту держите?
- А-а-а! Так это ж для того чтобы руки на всякий случай свободны были.
- Понял. Давайте, что у вас там подписать нужно, - не желая связываться с Неадекватным, по его мнению, сотрудником, принял решение Мароков.
- У меня Докладная записка по поводу «висящей» на мне техники.
- Техники!? – удивился такой необычной на сегодняшний день, проблеме Мароков.
- Да. На мне числится, что-то около сорока единиц компьютеров, плоттеров, даже есть один цветной, формата А0.
- Просто, если вы заявление на отпуск подкидываете мне в папку, то я думал, что вас ко мне может привести только очень серьезное, неотложное дело, - с иронической улыбкой, сделал вывод Мароков, даже и не удивившись тому, что Саша смог оформить на себя пол института.
- Вас тогда не было, вместе с Зинаидой, - оправдался Саша.
- Ладно, я не в обиде. Но не понимаю, почему вы меня так игнорируете?
- А зачем мне к вам ходить? Меня отстранил от всех совещаний еще Развалов, перед своей миграцией.
- А зачем он это сделал?
- Он боялся, что я многое разрушу в институте своей некомпетентностью.
- То есть, это как это? Вы, что, не архитектор что ли? Вы же руководитель мастерской, если я не ошибаюсь? – впал в ступор Владимир Алексеевич.
Саше вспомнилось как проходили в этих стенах деловые встречи с старого директора, Пристроева с Надеждиным, и Сашиным первым ГАПом Стасовым. Как Пристроев воспитывал в них, его архитекторах чувство вкуса. И ему стало очень грустно от этих воспоминаний. А ведь тогда, в те времена, когда всё это и происходило, он ещё и ерепенился, считая, что именно сейчас ему труднее всего в жизни, даже и не догадываясь о том, что ждало его впереди. Кем мог быть, впоследствии занят этот, обжитый Пристроевым кабинет, насквозь пропитанный архитектурным духом, свойственным кабинету директора проектного института, который и не мог быть не архитектором.
- Именно поэтому он считал, что мастерской должен руководить, ну, хотя бы, как минимум, конструктор, - продолжил нести чистую правду Саша.
- Слушайте, не морочте мне голову! Что у вас за служебка? Давайте ее сюда.
Саша протянул ему двадцать листочков бумаги А4-го формата. Мароков внимательно прочитал первый, и только лишь открыв приложение из девятнадцати листов, тут же положил все к себе на стол, спросив:
- А почему за вами столько техники числится? Как это могло произойти? У нас в дирекции по ТПУ, за каждым не более двух компьютеров было.
- Вот видите! А я вам говорил, что Развалов меня за это и отстранил от процесса. Слишком много я брал на себя, слушая его. А это ведь прямой путь к разрушению. А вы не поверили.
- Послушайте, я серьезно с вами говорю! Почему за вами числится даже вот этот самый большой в холдинге плоттер, формата А0!? – спросил он, повторно взяв в руки приложение к записке, состоящее из девятнадцати листов, и теперь уже очень внимательно разглядывая его.
- Понимаете ли, я ещё раз вам говорю. У меня в подчинении было очень много мастерских. Меня всё время перебрасывали на спасение утопающих предыдущие руководители. Развалов же тут был с другой целью. Он как раз был заинтересован их топить, - с третьей попытки попытался объяснить что-то своему непосредственному руководителю, Александр.
- Что за чушь вы несете? Такое количество техники может числиться за одним человеком, только в том случае, если он директор института!
- А, вот значит, почему её никто не хотел с меня списывать столько лет! Я, если честно, то раньше и не догадывался об этом, - сделал открытие Саша.
- Я смотрю, вы не хотите говорить со мной серьезно.
- Вы меня извините, но я серьезен, как никогда, - сказал Саша, и улыбнулся.
- Ваше дело. Я напишу визу сверху о том, что прошу разобраться и списать технику. Больше ничем я вам помочь не могу! - произнес он, и тут же начал что-то аккуратно выводить на верхнем левом углу Сашиной служебной записки, крупными буквами, левой рукой.
- Спасибо большое Владимир Алексеевич, но это не поможет. У меня уже есть некая коллекция с автогрофами прежних руководителей. Даже с подписью начальника хозяйственного отдела Камнеоко.
- Больше я ничего не могу. А, кто такой Камнеоко? Что-то я не помню его?
- А это советник генерального директора по административно-хозяйственным вопросам. Но вы не пугайтесь так, сейчас все бесполезные должности звучат угрожающе. Это, если перевести на Руксский язык, просто завхоз, - улыбнулся Саша.
- И где же он сейчас? Почему я его не знаю, и не вижу?
- А он в декрете, - ответил Саша, но, уже не улыбаясь, понимая всю серьёзность им заявленного.
- В каком смысле?
- В прямом, - сказал Саша, и почувствовал, что у него на лице непроизвольно зарождается кривенькая улыбочка.
- Вы опять издеваетесь? – начал краснеть Мароков, так, как обладал таким типом кожи, которая моментально меняла свой цвет, при наличии нервной ситуации.
- Нет, понимаете ли, в чем дело, он видимо, так же, как и я человек очень деятельный, но теперь уже в прошлом. И его решили отодвинуть со столь ответственной и очень важной должности, в сторону, а он к тому времени, как раз только, что отделал свой шикарный кабинет, который ему достался от предыдущего начальника электроотдела. Понимаете, же, что сейчас важнее всего не сами проектировщики, а их руководители. Ведь кто лучше, и главное в срок, сможет обеспечить всех туалетной бумагой и мылом? Правильно! Только советник генерального директора по административно-хозяйственным вопросам.
Вот он и обиделся на такое непонимание со стороны руководства по отношению к его честному и самоотверженному труду. И не стал сдаваться, уйдя в декрет, вместо своей жены, которая осталась на работе, а он занялся воспитанием новорожденного.
Правда в институте, в честь этого события долго не было туалетной бумаги и мыла, в течение пары месяцев. Но это уже не столь важно. А важно, что вместо него пришёл другой человек. Но он не женат, и поэтому не так опасен, как Камнеоко.
- Если честно, то я думал, что всё знаю тут у вас в институте, а вы мне, буквально за пять минут рассказали столько нового, что я даже и не представляю, как такое я мог не знать до вас.
- Поверьте мне, вы ещё многого и не знаете. Например, то, что у него в кабинете стоит камин, облицованный перламутровыми изразцами в самом начале двадцатого века. В нём возможно жгли документации предыдущие поколения начальников. Это единственный камин, сохранившийся у нас в институте. И он воспользовался этим чудом, заняв под свой кабинет именно это скромное помещение.
- А откуда вы всё это знаете?
- Я тут работаю.
- А, понятно. Я не подумал.
- Если честно, то мне начальник профсоюза рассказывала, что он постелил себе ковролин, зеленого цвета под изразцы, с рисунком узорчатым, такие же шторы повесил темно-зеленые, выписал себе монитор плоский размером со свой стол. И, когда входишь к нему в кабинет, окутывает полумрак, шторы приоткрыты только слегка, и кажется, что попал в какой-то шалман. Кому теперь это всё достанется? Стоит комната, опечатанная теперь, никому не принадлежит. Она гораздо богаче вашего кабинета.
Но вам тоже повезло с помещением. Оно выглядит на порядок лаконичнее, и даже, не побоюсь этого слова – интеллигентнее. Смотрите, какой он просторный и светлый, да и камина нет.
- Меня всё прекрасно устраивает.
- Ладно, пойду я, пожалуй, если позволите? - сказал грустно Саша, словно он видел эти стены последний раз.
- До свидания.
Он вышел из кабинета Марокова, и не до конца прикрыв за собой его обе входные двери, чтобы оставить их в том же положении, что и было до его визита – оказался в приемной. Зинаида смотрела на него, разглядывая все особенности внешнего вида, словно хотела надолго запомнить, видимо что-то предчувствуя. Сашу это несколько смутило.
- До свидания Зинаида.
- До свидания Александр. Заходите ещё к нам. А то тут скучно стало последнее время, - честно призналась она.