Моя Мява. Откровения чёрного кота

Нина Морозова 2
Я кот. Меня зовут Ася (это уменьшительное, нежное от Арсения, Арсика). Я не умею говорить, писать, но я умею слушать и думать!
Раньше я звал её Ануя. Она рассказывала кому-то по телефону одну историю. Когда Митя был маленький, Мява с Сережей и Митей были в большом универмаге в Риге и … потерялись. Серёжа посадил Митю на плечо и велел Мите звать маму. Но в магазине были и другие люди с детьми, а они бы заволновались, испугались. Тогда Серёжа говорит Мите: «Зови: «Нинуля!» Митя стал звать: «Ануя! Ануя!»» И они нашлись друг с другом. А мне понравилось звать свою хозяйку Ануя.
Но потом к нам пришёл в гости Серёжа, и он назвал Аную – Мява.
Серёжа был «отъявленный комплиментщик». Впервые увидев меня, он сказал: «Хорош до судорог!» Когда Мява показывала ему альбом с фотографиями Мити и Анюты, он говорил: «Это не дети! Это Голливуд!» А про Риту, Анютину маму, которая фотографировала детей, он говорил: «Это настоящий кинооператор!»
В гости к Мяве Серёжа всегда приходил с цветами: весной – с одуванчиками, летом – с ландышами, осенью – с астрами с жёлтыми листьями и … со стихами.
Мне очень нравится вот эти, он писал их сам:

Вот и минули годы – годы,
Были бурные, были и праздные.
На дворе не стояла погода,
И дороги у нас были разные.
Вот и минули годы – годы,
Были чистые, были и грязные.
Нас всегда искушала свобода,
И пути потому были разные…
А за окнами светлая осень!
И душа молодеет в теле.
Мяв! Давай никого не спросим
И поженимся в самом деле!
Мявушка! Мы никого не спросим
И поженимся хоть на неделе!

Когда приходил Серёжа, они любили вспоминать Митино детство и всякие смешные истории:
1. Митя яростно настаивал на чём-нибудь, ему говорили: «Митя, какой ты вредный!» Он отвечал: «Я не вредный, я полезный! И вы это знаете!»
2. Мите объясняли: «Митечка, не надо этого делать.» А он вздыхал и отвечал: «А я всё-така буду!»
3. Мите прививали хорошие манеры: «Митя, к знакомым и родным можно обращаться на «ты», а к незнакомым – только на «вы»». И когда кто-нибудь приходил в гости, он громко спрашивал: «Этот дядя родной или незнакомый?!» Вопрос этот ставил в смущение и замешательство и пришедших, и Митиных родителей.
4. По дороге из детского сада Митю спрашивали: «Что вам давали на обед?» Он всегда отвечал: «Не знаю, наверно, иду, имея в виду еду».

До 9 лет Митя жил с родителями на 2 Тверской-Ямской в доме №72. Дом был двухэтажный, комната с высоченными потолками и широкими подоконникам (Митя любил сидеть на подоконнике на трёхколесном велосипеде и смотреть на улицу, где близко ходили трамваи). Кухни не было, газовая плита стояла в коридоре, там же отгороженный фанерой туалет и медный кран с холодной водой. (До революции в таких домах ямщики ждали, когда нагуляются их хозяева в питейных заведениях на 1 Тверской-Ямской улице). Холодильника в доме не было. Между уличной дверью и кухонной была прибита полка, куда зимой ставили продукты. Митя приходил с улицы и говорил: «Хочу молочка с лёдом». Снимали с полки бутылку с молоком, где плавали льдинки, наливали молока в чашку. Митя выпивал молоко и доедал со дна лёд ложкой. У него никогда не болело горлышко…

Дом на 2 Тверской-Ямской был шумный и гостеприимный. Туда часто забегали Серёжины весёлые друзья погреться и выпить чашечку кофе, а потом любили прогуляться по ул. Горького, всегда брали с собой и Митю.
Когда темнело, Митя вздыхал и говорил: «Поздно уже, наверное, пора «развращаться», имея в виду «возвращаться»».
Серёжины приятели выли от восторга и просили повторить эту фразу! А поскольку они были молодые, остроумные, творческие люди, то говорили нам с Серёжей: «Золотой у вас ребёнок и всё понимает».

А Мява с Серёжей часто вспоминали этот свой дом на 2 Тверской-Ямской с какой-то щемящей нежностью. Может, потому что были там когда-то счастливы.

Когда подошло время идти в школу, Серёжа отвел его в школу, которую кончал сам. Директор на собеседовании вела с Митей такой разговор:
- «Димочка, тебе надо за лето набраться сил, хорошо бы днём спать, как в садике, много кушать и гулять. Ты меня понял?»
- «Я всё понял, но зовут меня Митя».
Кстати, дети в школе были остроумные и добрые. И поэтому однажды в 1 классе Митя пришёл из школы и плакал: «А правда, что когда я вырасту, меня будут звать Митрофан?!» В школе его звали Димой.

Анюту Серёжа никогда не видел, только на фотографиях, и спрашивал  Мяву: - «Ну расскажи, какая она – наша внучка?» Мява отвечала: «Ну что она красавица, ты видишь по фотографиям. И ещё мне нравится, что она трепетная умница». Рите как-то подарили альбом с художественными картинами. Я приехала в гости, и Анюта показывает мне этот альбом. Я ей говорю: - «А что тебе больше всего нравится?» Она быстренько нашла репродукцию Брюллова «Последний день Помпеи» и … заплакала. Я ей говорю: - «Почему ты плачешь?», а она отвечает: - «Ну как ты не понимаешь, они сейчас все погибнут…»
А Серёжа у нас тоже трепетный, и он заплакал от умиления и «избытка чувств-с».

Как я появился в семье Мявы. Кошки никогда не живут в стаях, а у нас в подвале большого 16-ти этажного дома, где живёт Мява, жила стая кошек, и все они были чёрные…
Вот там я и родился. Наша добрая дворничиха тётя Люба вынесла из подвала. «Жалко ведь … погибнет…»
Я был убогий и слепой серого цвета от пыли и грязи. Глаза не открывались, потому что были покрыты гноем, и по мне бегали несчётное количество блох.
Мява вышла из дома и очень спешила. Она бежала в больницу Боткина навестить больную подругу, очень спешила. Но добежав до калитки, вернулась, наклонилась надо мной и протянула ко мне правую руку. А я никогда не видевший ни белого света, ни людей, быстро и ловко вскарабкался к ней по шерстяной кофте до самого её плеча, как будто предвидя своё счастье, кров и любовь…
Дома она вымыла меня, промыла мои глаза чаем, и я оказался чёрным красивым созданием с зелёными глазами…
Надо сказать, что Мява только что выписалась из больницы, где ей делали операцию по поводу перелома правой руки (к счастью, она лежала в больнице, где никогда не было гипса, а там лечили переломы только оперативно и всегда с положительным эффектом). Вот эту ещё не совсем разработанную руку она и протянула ко мне. Причём ей вставили какую-то швейцарскую пластину, длиной 20 см, и рекомендовали удалить её через год после операции… Прошло 10 лет, а пластина всё стоит в руке, которая спасла мне жизнь. И про неё все уже забыли.
И стали мы жить-поживать в любви и нежности.

Как я оказался «уличным котом».
Однажды Мява мыла окна, а живём мы на первом этаже 16-этажного дома. И я из любопытства спрыгнул на землю. Этого никто не хотел, но мне понравилось встречаться со своими братьями и родителями (правда, я так и не понял кто-кто).
Они приняли меня в свою семью. Летом было тепло, мы гонялись друг за другом, было весело и забавно. Различить нас было трудно. Правда, у меня всегда был красивый ошейник. А вот зимой… В подвале были проложены тёплые трубы отопления, и я иногда даже ночевал со стаей, и Мява всегда переживала за меня.
Сразу после моей первой прогулки по улице мне соорудили лесенку с земли до форточки, и я легко взбирался по ней к открытой форточке. Мява называла меня «котом повышенной прыгучести и неотразимого обаяния». Правда, часто Мява спала и зимой с открытой форточкой, но уверяла себя и меня, что это полезно для её здоровья, ну это по её душевной доброте. Зато отпала необходимость в моих лоточках для туалета.

Ещё Мява называет меня всякими непонятными словами с неведомым мне смыслом, но в голосе её слышится нежность, и мне это нравится. Например, когда я прихожу с улицы с грязными лапами, она вытирает их мокрой тряпкой (брр, я это не люблю, но терплю). А она приговаривает: - «Ну что, Гаврош мой дорогой, нагулялся?» (Гаврош – это французский уличный мальчишка).
Когда мне дают смешанную пищу, я выбираю вкусные кусочки, а невкусные оставляю. И тогда Мява неизвестно кому говорит: «Нет, это не кот, это ювелир какой-то». Что такое ювелир, я не знаю, но мне приятно, потому что говорит она это с гордостью.
Когда Мява убирает постель, а я ещё сплю, она берёт меня на руки и говорит: «Ну, Илюшечка-Обломушечка, хватит спать, пора делать день».

Мне нравится рассказ Мявы о том, что она была в гостях в красивом большом доме по Рижской дороге, где было 2 собаки, очень породистые и дорогие. Имя в метриках одной из них занимало 7 строчек. Она была из породы бернских зенненхундов из Германии. Но все её звали Хрюней, и она радостно и охотно отзывалась на свою русскую кличку. Вторая собака была из Италии, в её паспорте было написано: «Мареммо Абрудская овчарка», но её звали Аргоша, и ей это тоже нравилось.

Мява рассказывала кому-то, что у неё был красивый сиамский кот, и они с ним поехали отдыхать в деревню. (Я напрягся, я очень ревнивый). Продолжение: как-то вечером этот кот сидел на крыльце дома, сияя своей душевной и внешней красотой. А мимо шла деревенская старушка и сказала Мяве: «Уж больно кот дурён у вас, как сова…» Народ в деревне умный, ему виднее…

Ещё мне нравится её рассказ по телефону. У Мявы была подруга Милочка, они вместе работали. Дочка Милочки, Оля, отправила свою дочку Юленьку на дачу в летний садик. В родительский день приехала на дачу, очень соскучилась по своей дочке. Юленька была смуглая, красивая девочка с длиннющими ресницами. Оля привезла много гостинцев и подарков. Увидев всё богатство, Юленька вспыхнула румянцем, прикрыла глаза ресницами и сказала: «Спасибо тебе, добрая женщина!» Оля заплакала, дочка отвыкла от неё. Юля сказала: «Мамочка не плачь! Я повторяла роль из сказки, мы будем показывать вам сегодня спектакль». И потом я часто слышал эти сказочные добрые слова и когда Мява разговаривала по телефону, и от гостей, которые приходили к нам.

Что такое реклама, я не знаю, но Мява делится с кем-то по телефону о рекламе, которая ей не нравится.
1. Два мальчика приезжают к бабушке в деревню. Она радостно встречает их и сокрушенно качает головой: «Господи, исхудали-то как! Чем вас мама-то кормит?» Младшенький отвечает: - «Ну брокколи там..» Бабушка судорожно готовит им всякие мясные яства. Возвращаются мальчики домой. Мама вкрадчиво говорит: - «У бабушки-то, наверное, одну картошку ели?» Мальчики сокрушенно кивают.
И о чём эта реклама? «Юмор!» - скажете вы? Нет! Это растут маленькие лгуны и предатели: продают и бабушку, и маму с потрохами. Пока … за еду!
2. Серьёзный голос за кадром: «Вкус – это то, ради чего стоит жить!» Доверчиво ждешь передачи об искусстве, литературе, театре… Оказывается, это вкус к колбасе и сосискам (в других передачах нам сообщают, что в них мяса-то и нет!) и ради этого стоит жить! Очень элегантно! О времена! О нравы!
3.  Брат и сестра садятся за стол, чтобы принимать пищу. Сестрёнка старше, вполне такая справная (в Ярославской области так называют полных людей: «А Лизавета у Дуни такая справная!» С восхищением), а младший братишка – заморыш. – «Почему тебе 3 бутерброда, а мне – два?» - риторически спрашивает сестра своего брата и перечисляет, что он не космонавт, не подводник, не альпинист, не спортсмен. И мальчик отдаёт своей перекормленной сестрице свой лишний бутерброд и при этом жалко улыбается, а она победоносно жуёт этот бутерброд. Господи! Не дай нашим внукам такую жену!
4. Зато у Мявы есть любимая реклама. Рыжий кот, развалясь на кресле, ленивым голосом говорит: - «Я и вышивать могу и на машинке тоже… Просто неохота…» И, посмотрев эту рекламу, Мява может взять и перегладить кучу белья в любое время дня и ночи.

Главные мои враги в нашем дворе – это вороны. Много лет одни и те же вороны прилетают под наше окно, чтобы подкормиться. Ворон всегда пять, среди них есть одна главная. Она хромает на одну лапу, но первая клюёт пищу, а потом – остальные. Мява зовёт её Варварой. Не знаю, по каким птичьим законам каркает только одна Варвара, причём дурным голосом. Она не любит меня, да что не любит, - ненавидит, и старается клюнуть меня больно и обидно, может, из ревности к Мяве.

Я очень люблю свою Мяву, но знаю, как можно вить из неё веревки. Например, когда я знаю, что в холодильнике есть мой любимый говяжий фарш, а мне предлагают всякую гадость из пакетиков, которая пахнет птичьим помётом, я ложусь лицом к холодильнику и делаю вид, что я болен, нелюдим, нелюбим и вообще чужой. Тогда Мява ходит вокруг меня, робко и нежно гладит меня, заискивающе заглядывает мне в глаза и … победа! Достаёт из холодильника фарш и даёт мне!

А ещё я очень люблю гостей. Они восхищаются мной и моим независимым характером, поведением. Особенно я люблю гостью из Риги – это Наталья, звездочёт. Когда-то давно она приехала в Москву из Риги, поступила в Авиационный Институт и некоторое время жила у Мявы на 2 Тверской-Ямской. А сейчас она приезжает из Риги на день рождения Мявы в феврале. И тогда в доме появляются цветы, свечи, музыка, виноград, яблоки, помело, свежая зелень. Наталья очень хорошо готовит. Она обожает меня и зовёт меня полным именем – Арсений. У неё потрясающая память на планеты, звёзды, книги, кинофильмы, камни, даты, свою семейную хронику с 18 века. Наталья много фотографирует меня, а потом выкладывает снимки в Интернет в Риге (у Мявы Интернета нет).

Ещё у нас часто бывала Серёжина тётя Лена. Она была весёлая, щедрая, привозила много вкусностей и радости. А у Мявы был любимый пушистый плед, который она доставала только гостям. Лене стелили постель в комнате, а сверху – тёплый плед. Дверь в комнату закрывали, и тогда я полночи висел на ручке и царапался, чтобы меня пустили на плед, тоже почему-то мной любимый. И когда Лена вставала ночью, открывала дверь, и я пулей залетал в комнату и, громко мурлыкая, укладывался спать на любимом пледе. А утром Мява приходила звать Лену к столу пить кофе, видела меня нежащегося на пледе и весело журила нас обоих: «хитрые заговорщики» Очень нежные воспоминания

Ну вот и всё.
Я умный, красивый, загадочный, весёлый, преданный (слегка корыстный), чёрный и нежный кот.
Я люблю свою Мяву всеми фибрами своей души. Что такое фибры, я не знаю. А что такое душа, знаю.
Желаю и вам того же.

PS Я желаю всем жить под девизом моей Мявы: «Не успеешь оглянуться, опять всё хорошо!»
Конец