Между папой и мамой что-то вышло. А может, девочке это только показалось. Скорее всего, показалось. Лето стояло такое жаркое, такое цветущее, такое бесконечное. Папа подарил девочке модную плетёеную сумку. А через несколько дней вдруг уехал на юг, один. Он и раньше уезжал одни в командировки и в отпуск. Но на этот раз в его отъезде девочке почудилось что-то необычное, грустное, обидное. Последние дни перед отъездом папа был особенно добр и ласков с ней. Почему же он не взял с собой её и маму? Ведь у мамы отпуск, а у девочки первые в жизни летние каникулы.
И девочка затосковала. Её ничего не радовало. Она целыми днями сидела на балконе в обнимку со своей плетёной сумкой. И через неделю мама не выдержала.
- Поедем к папе, - сказала она.
Они дали папе телеграмму, чтобы встречал, и поехали. Сначала в поезде было жарко, душно. И девочка долго не могла заснуть. Заснула только поздно ночью, когда по крыше вагона застучал дождь. А когда проснулась, по вагону летал прохладный ветерок, за окном прояснивалось и было всё чужое. Железную дорогу обступали самые настоящие скалы. Каменные глыбы беспорядочно и красиво громоздились друг на друга. А по ним карабкались вверх какие-то незнакомые деревья и кустарники. Это был уже юг.
Папа их почему-то не встретил. И они сняли квартиру. Хозяйка повела их высоко в гору. Дорога петляла по лесу. Лес был лиственный, светлый. Прямо под ноги осыпалась созревшая янтарная алыча. И девочка подбирала её и ела. А еще по обочинам росла ежевика. Её синих ягод девочка и мама тоже попробовали.
Дом стоял так, что из его окон далеко внизу было видно море. Ярко-синее, солнечное. Вечер наступил быстро. И ночь была чёрная, бархатная. Над полянкой перед домом летали какие-то светящиеся жуки. Девочка и мама долго не спали. Обе были обеспокоены тем, что папа их не встретил. Каждая по-своему. Девочка боялась, что с ним что-то случилось. И не понимала, почему они сразу не пошли искать папу, а забрались сюда, на эту гору. Но задать маме вопрос не решалась, что-то удерживало её. Словно прочитав её мысли, мама сказала:
- Спи. Завтра пойдем к папе.
Утром хозяйкин сын забрался с биноклем на крышу сарая, посмотрел на море и объявил: "Штиль".
Девочка и мама умылись ещё холодной с ночи водой и пошли вниз, в город. И опять падала под ноги и катилась по твердой извилистой дороге янтарная алыча, и ягоды ежевики синели на кустах. Неожиданно дорогу с быстрым шелестом переползла змея, коричнево-серая, длинная и толстая. Девочка первый раз видела змею и сильно испугалась. Всю дорогу потом внимательно смотрела себе под ноги. Позже она узнала, что это был безвредный полоз.
Дом, где жил папа, тоже стоял на горе. Но эта гора была не лесная, а садовая. Дома стояли в садах и были обсажены цветами. Весь в цветах был и двор папиного домика. Здесь росло почему-то особенно много ночных цветов - душистый табак, маттиолы, высокие кусты "ночной красавицы". Старушка-хозяйка, к огромной радости девочки, сказала, что да, живет здесь такой, сейчас он ушёл на море, но к обеду обязательно вернётся.
- Вы пойдите вон туда, на бульвар. Там вы с ним не разминётесь.
И девочка с мамой пошли на бульвар и сели там на лавочку. На бульваре росли необыкновенные круглые деревья с большими листьями и огромными, белыми, похожими на лилии цветами.
- Это, наверно, магнолии, - сказала мама.
Девочка от ожидания волновались так, что сердце замирало. По маме ничего не было видно. Но вряд ли ей было спокойно.
Папу они увидели издалека. Он шел, сияя голубой рубашкой, и размахивал пляжной сумкой. Увидев девочку и маму, он засмеялся от радости и закричал:
- Что же вы не сообщили!
Нет, он не получал никакой телеграммы. Вообще-то здесь почта работает неважно. И в самом деле, телеграмму они получили только на следующий день. И даже не очень возмутились такой задержкой. Этот южный город располагал к нестрогости и беззаботности.
- А мне вчера сон приснился, - рассказывал папа, когда они все втроем шли за вещами девочки и мамы в алычовую гору, - будто бы Вита (гак звали девочку) стоит и машет мне рукой. Я даже хотел выйти к поезду. А потом подумал - сообщили бы.
И он сбоку заглянул маме в глаза.
И они все трое стали жить в папиной комнате с одним окном, выходящим на веранду. Утром они завтракали в маленьком кафе, к которому вела длинная лестница, обсаженная тёмными кипарисами. Потом садились в электричку и через пять минут выходили на маленьком малолюдном пляже с серым зернистым песком и мелким, прозрачным, чистым морем. После обеда возвращались в город, отдыхали. А вечером шли на бульвар, где сладко и резко пахли магнолии. И как-то раз папа сказал, что дыхание магнолии может быть ядом, если поставить цветущие ветки в спальне.
Этот город был полон чудес. Однажды в хозяйском саду у забора девочка и мама нашли красивое дерево с мелкими красными длинненькими ягодами. Сначала они решили, что это барбарис. Потом узнали, что кизил. Ещё незнакомее и необыкновенней.
В летнем театре города выступала знаменитая певица. И они все втроем ходили на её концерт. И в следующие вечера, гуляя по бульвару среди магнолий, слышали, как она поет. Иногда поднимались на одну из лестниц, украшенную каменными вазами и корзинами с растущими цветами, и сверху смотрели, как она с орумяненными южным солнцем лицом и плечами, одетая в блестящее платье, ходит по эстраде перед переполненным залом и пестрыми от зрителей и цветов городскими лестницами .
А по ночам перед верандой раскрывала свои густо-розовые цветы "ночная красавица". И до рассвета в открытое окно лилось вместе с прохладным воздухом пение цикад.
Жизнь повернулась к девочке своей волшебной, прекрасной стороной. А с девочкой вдруг стало твориться что-то странное. Она и раньше часто думала о смерти и очень боялась её. Но здесь, среди южной красоты и без-заботности, эти мысли стали почему-то особенно острыми. Девочку начал мучить страх не проснуться утром, умереть во сне. Откуда взялось это, она и сама не знала. Может быть, на неё слишком сильное впечатление произвели папины слова о ядовитости магнолий. И хотя магнолиевых цветов никогда в их комнате не бывало, девочка, проснувшись ут¬ром, каждый раз думала: "Какое счастье, еще один день", а засыпая вечером, мысленно прощалась на всякий случай со всем хорошим, что было в её жизни. Никогда, ни до, ни после тех двух недель на юге, у девочки не было такого определённого чувства близости смерти. Маме и папе она ничего не говорила об этом. Как скажешь такое?
И ещё она болезненно сильно стала бояться за маму. Все стерегла её, караулила, ни на шаг от неё не отставала, словно можно усторожиться от беды.
Однажды перед вечером папа ушёл куда-то и вернулся весёлый. Оказалось, он купил билеты в кино себе и маме. Девочка идти с ними не могла, фильм был для взрослых. Нет, она не пустила маму в кино не потому, что трусила или просто не хотела посидеть два часа одна. Как объяснишь, что она поступила так, потому что до ужаса боялась, что тёмным вечером в чужом городе с мамой что-нибудь стучится. За папу почему-то не так боялась. А за маму до истерики.
Мама, уже полуодетая, сидела па кровати и жалобно просила:
- Ну можно я пойду. Ну отпусти меня.
Но девочка была непреклонна. Папа рассердился и ушёл один. Вернулся уже в темноте, хмурый и молчаливый.
А на другой день пришла телеграмма. На этот раз она пришла вовремя, может быть потому, что была срочная. Умер дедушка. Мамин папа. Как потом выяснилось, умер он во сне. От кровоизлияния. Заснул и не проснулся.
Девочка запомнила, как мама собирала чемоданы, и слёзы из её глаз капали, капали.
Домой девочка, мама и папа летели на самолёте. Девочка раньше никогда не летала на самолете. Она смотрела на белые облака за иллюминатором, грызла принесённые стюардессой конфеты "Взлетные", прозрачные и жёлтые, как спелая алыча, но всё это делала механически. Каждую минуту её ужасом и болью ударяла мысль: "Дедушка умер".
На похоронах она плакала безутешно, как никогда раньше. И ночью тоже плакала. И из-за дедушки. И из-за того, что невыносимо жаль было маму. И мучила вина за то, что не пустила её в кино. На следующую ночь было то же самое. Мама услышала, подошла, села на кровать к девочке, сказала:
- Ну что ты, что ты, не плачь. Что ты плачешь?
- Я тебя в кино не пустила. Ты так хотела, а я не пустила, - еле выговорила девочка.
Мама не сразу поняла, о чём она. А когда поняла, то тихо и коротко засмеялась. И погладила девочку по голове. Простила. Но девочка никогда не простила себе той первой своей осознанной вины перед мамой.