После окончания школы я оказалась на распутье – не могла выбрать для себя профессию и, следовательно, вуз. И решила пойти пока куда-нибудь на работу. Сначала собиралась на машиностроительный завод – там требовались контролёры ОТК с предварительным обучением прямо на рабочем месте. Но потом папа сказал, что на большом химическом заводе, где он работает, есть вакансии лаборантов в Центральной заводской лаборатории (ЦЗЛ).
Я подумала и пошла на химический завод. Всё-таки ближе к папе, не так страшно. (Стыдясь себе в этом признаться, я очень боялась самостоятельности.)
Папа был недоволен, что я не поступаю сразу в институт. Но давить на меня не хотел и пытался найти положительные стороны в отсрочке.
- Может быть, тебе понравится на производстве, - сказал он.
И, помолчав, всё-таки добавил:
- Вообще-то для женщины хорошая профессия – экономист.
Сначала я была ученицей, потом сдала экзамен (это уже зимой) и стала лаборанткой третьего разряда в одной из лабораторий ЦЗЛ, лаборатории техники безопасности. А надо сказать, что ЦЗЛ являлась важным подразделением завода. Она занимала солидное трёхэтажное здание, и лабораторий в ней было больше десятка.
Коллектив лаборатории, в которую я попала, был довольно многочисленный. Заведующая, три химика, три лаборантки и два инженера. С большинством своих сотрудников я хорошо познакомилась в первые месяцы работы. Мы с ними всю осень бессменно ездили на уборку сахарной свёклы. Отношения у нас сложились вполне товарищеские. Дружбы, правда, у меня ни с кем не возникло – все мои сотрудники были значительно старше меня. В лабораторию мы вернулись в первых числах декабря, когда выпал снег. По ноябрьским морозам ещё работали в поле – чистили эти бедные, покрытые инеем свеклины, сверкавшие под негреющим солнцем, как ёлочные игрушки.
В лаборатории мы застали новое лицо. Лия Эдуардовна перешла к нам из цеха на вновь введённую должность старшего химика. Недавняя выпускница столичного вуза, Лия Эдуардовна держалась довольно высокомерно, особенно по отношению к такой мелочёвке, как лаборанты. Не помню, чтобы она улыбалась. Вместо улыбки её красивое бледное лицо передёргивала довольно неприятная гримаса. При этом в недобром оскале показывались белые, чуть кривоватые зубы.
Перед моим экзаменом она всё грозилась провести со мной, когда будет время, какой-то коллоквиум, которого я почему-то боялась больше самого экзамена. Но времени у неё не нашлось, а экзамен я, слава богу, благополучно сдала.
Моя работа казалась мне не слишком сложной. Иногда мне поручали провести какой-нибудь незамысловатый опыт. Например, определить температуру вспышки какого-нибудь химического вещества, используемого в производстве. Для этого вещество нагревалось в маленьком фарфоровом тигле под вытяжкой (в вытяжном шкафу) и через равные промежутки времени к его поверхности подносилось пламя. При этом температура вещества измерялась термометром, закреплённым в штативе. Опыт продолжался до тех пор, пока пары ни вспыхивали. Какова была при этом температура вещества, таковой и записывалась температура вспышки.
Но чаще мне приходилось мыть лабораторную посуду, ходить в цеха за пробами химических веществ и по очереди с другими лаборантками делать уборку в помещении лаборатории и в кабинете заведующей лабораторией Клары Ивановны. И ещё множество подручных мелочей входило в мои обязанности.
Больше всего я любила ходить за пробами. Иногда идти приходилось довольно далеко. Территория завода была огромной. В пути мне не бывало скучно. Я шла, неся в руке железный коробок, в котором позвякивала стеклянная посуда для проб. Шла по заданию старшего химика Лии Эдуардовны и ни свернуть куда-нибудь, ни задержаться в пути не могла, но голова-то у меня была свободной. И никто не мог мне запретить весь путь до цеха и обратно фантазировать и мечтать. А фантазировать и мечтать я любила больше всего на свете. Я, можно сказать, этим и жила.
Была зима. Я шла то под снегопадом, то при ярком морозном солнце. Под ногами у меня то скрипел снег, то хлюпали оттепельные лужи. Мне нравилась всякая погода. Всякая погода для вольных романтических переживаний моего воображения была хороша.
Сейчас я думаю, что, наверное, я была тогда ещё не совсем взрослая. И на эту временную работу пошла, чтобы год ещё не принимать судьбоносного решения о будущей профессии, чтобы продлить ещё хотя бы на год детство и не выбираться из-под тёплого пледа фантазии и мечтаний в неуютную, свистящую сквозняками реальность.
Однажды зимой Клара Ивановна позвала меня и опытную лаборантку Викушу к себе в кабинет. Викуше было за сорок лет, но, кроме меня, её по отчеству в лаборатории никто не называл. Маленькая, кудрявая Викуша была проворна и услужлива. В её обязанности входила помощь Лии Эдуардовне в проведении лабораторных работ.
А ещё Викуша замечательно готовила в сушильном шкафу творог из того молока, которое нам давали «за вредность» и которое никогда не выпивалось полностью, пара-тройка треугольных пол-литровых пакетов каждый день оставалась. Раз в два-три дня Викуша доставала сэкономленное молоко из холодильника, сливала его в большую кастрюлю (Клара Ивановна почему-то говорила «каструля») и ставила во включённый сушильный шкаф. Творог получался нежнейший и невероятно вкусный. Клара Ивановна его очень любила.
Вообще Клара Ивановна вела себя довольно демократично и, будучи по возрасту намного старше большинства своих подчинённых, держалась по отношению к ним покровительственно-панибратски.
Когда мы с Викушей пришли в кабинет заведующей, Клара Ивановна по-домашнему просто и буднично сказала, что седьмая лаборатория должна нашей лаборатории два литра соляной кислоты и хочет их вернуть. И нам с Викушей надо эти два литра забрать. Но кислота у седьмой лаборатории в двадцатилитровой бутыли, её придётся отливать. Поэтому мы должны взять с собой посуду и воронку. «Лия Эдуардовна вам всё расскажет».
Из учебника по технике лабораторных работ и инструкций по технике безопасности я знала, что такие опасные вещества, как кислота, следует переливать сифоном. При этом нужно быть в длинном резиновом фартуке, резиновых сапогах и перчатках. Ещё необходимо защитить глаза специальными очками. Но у нас в лаборатории нашлись только резиновые перчатки (они имелись в достаточном количестве) и один резиновый фартук. О сифоне речь вообще не шла. Вернее, я заикнулась было о правилах безопасного переливания кислоты, но Лия Эдуардовна, снаряжавшая нас на задание, только чуть повела плечом.
Мы надели поверх лабораторных халатов фуфайки, взяли две пары резиновых перчаток, фартук, железный коробок с двумя пустыми литровыми склянками и стеклянной воронкой и вышли на улицу. Кислота хранилась в одном из металлических шкафов, которые крепились к наружной стенке здания ЦЗЛ. Лаборантка седьмой лаборатории помогла нам вытащить бутыль и ушла.
И вот мы с Викушей стоим на довольно скользкой ледяной корке, покрывающей газон, а у наших ног возвышается почти полная двадцатилитровая бутыль соляной кислоты. Викуша надела резиновый фартук и резиновые перчатки. Вторую пару перчаток подала мне. Когда я их надела, Викуша сказала:
- Я буду наклонять бутыль, а ты держи бутылку с воронкой.
Она открыла бутыль и стала её наклонять. Я присела на корточки и устроила склянку с воронкой так, чтобы в неё попала кислота. И мы приступили.
В общем-то, Викушино распределение обязанностей было правильным – я по неопытности могла не рассчитать нужный угол наклона бутыли. Но не исключено ведь было и то, что Викуша поскользнётся на ледяной корке или просто рука у неё дрогнет. И тогда… Ведь я со своими стекляшками сижу прямо против горлышка бутыли. Может быть, следовало дать мне резиновый фартук. Однако, Викуше – матери двоих детей, конечно, фартук был нужнее, чем мне. Словом, меня от льющейся кислоты отделяли только несколько сантиметров морозного воздуха.
Но я как-то не беспокоилась. Ведь нас послала Клара Ивановна, экипировала Лия Эдуардовна. Лаборантка седьмой лаборатории разрешила нам переливать, а Викуша решительно взялась за дело. Всё взрослые опытные люди. Что же мне было беспокоиться?
Бог миловал, мы с Викушей благополучно наполнили свои склянки, сдали их Лии Эдуардовне и доложили Кларе Ивановне, что задание выполнено. Потом меня послали за пробами, потом – обед, после обеда закружились бесконечные нужды и мелочи рабочего дня. И я напрочь забыла о переливании соляной кислоты. Заметила только, что пощипывает колени, но решила, что они просто перемерзли, когда я ходила за пробами.
Однако вечером, дома, я, разуваясь, увидела в зеркале, что капрон у меня на коленях весь в маленьких дырочках. Я стояла в передней и с недоумением смотрела на эти дырочки, когда вернулся с работы папа.
- Что ты замерла? – Спросил он.
- Да вот, почему-то дырки появились, не пойму, почему.
- А что ты делала сегодня?
Перечислять долго мне не пришлось. Едва я дошла до переливания соляной кислоты и описала, как мы с Викушей это делали, папа пришёл в полный ужас.
- Ты понимаешь, что такое соляная кислота?! Ты представляешь, что могло быть?! От одного только пара дырки на капроне, а что было бы, не дай бог…
Он от ужаса даже схватился рукой за лоб.
Умом я понимала, а страха почему-то всё равно не чувствовала. Но мне стало очень жаль папу, я до глубины души огорчилась, что он так расстроился. И чтобы успокоить его, я пообещала, что никогда больше не буду делать таких страшных, в прямом смысле этого слова, глупостей.
Испугалась я только ночью. Натренированное мечтанием и фантазированием воображение сработало в ночной тишине, и я вдруг представила, что могло быть и чего не произошло, в общем-то, только чудом.
Прошла пара месяцев, и для меня настал час выполнить обещание, данное папе. Лия Эдуардовна поручила мне получить на складе литр серной кислоты. Переливать снова предстояло через верх. И я, собрав всю свою смелость и волю, отказалась выполнять это задание. Отказалась, сама себя от волнения почти не слыша. Ведь сказать «нет» начальнику, даже когда ты точно знаешь, что он неправ, трудно. До нервной дрожи. До головокружения.
Разговор происходил при Кларе Ивановне. И когда Лия Эдуардовна, досадливо сдвинув брови, спросила, почему я отказываюсь, я ответила, что у нас ведь нет защитной одежды, не говоря уже о сифоне. И, обращаясь к Кларе Ивановне, доверчиво (доверчивость моя была естественной при той всегдашней демонстративной простоте, с которой вела себя наша заведующая) добавила:
- Вот когда мы с Викторией Григорьевной прошлый раз переливали соляную кислоту, у меня от одного пара коленки облезли.
Клара Ивановна крайне удивилась.
- А когда это вы переливали? Зачем?
Взгляд её, обычно навязчиво добродушный, сделался жёстким.
- Да в феврале. Вы же нам поручали.
- Я такого не помню, - строго сказала она, оглянувшись на Лию Эдуардовну, - такого не могло быть. Да нам соляная кислота и не нужна.
- Но как же так? Ведь вы сказали, что седьмая лаборатория должна нам два литра. И надо их переливать. И мы переливали через верх, - попыталась я напомнить.
Клара Ивановна снова взглянула на Лию Эдуардовну и повторила, уже с раздражением:
- Нам соляная кислота вообще не нужна.
Никто ей не возразил, никто меня не поддержал, даже Викуша. Пожав плечами, Клара Ивановна ушла к себе в кабинет.
Вот как. Значит, если бы при переливании соляной кислоты у нас с Викушей случилась авария, то Клара Ивановна заявила бы, что ничего нам не поручала и понятия не имеет, почему мы взялись за это переливание. И никто из моих сотрудников не стал бы ей возражать. И вышло бы, что мы с Викушей злостно нарушили правила техники безопасности просто из хулиганских побуждений или в каком-то умопомешательстве.
Сначала я остолбенела от изумления. А потом так обиделась и рассердилась, что аж жарко стало. Наступила моя температура вспышки. И когда Лия Эдуардовна попыталась настаивать на том, что я должна таки получить на складе эту проклятую серную кислоту в отсутствии сифона и защитной одежды, я повторила свой отказ, на этот раз довольно громко и от нервов почти резко.
Помнится, в тот день серную кислоту так и не получили – никто за ней не пошёл. Впрочем, через несколько дней на склад поступила партия кислоты в мелкой таре, и мы благополучно забрали герметично закупоренную склянку с нашим литром.
После этой истории Лия Эдуардовна, прежде просто не замечавшая меня, стала относиться ко мне с явной неприязнью и при всяком удобном случае интеллигентно цапала меня своими ядовитыми замечаниями. Викуша помалкивала. Клара же Ивановна вела себя со мной так ровно и доброжелательно, словно ничего не произошло. А у меня внутри всё переворачивалось от ненависти, когда я слышала, как она говорит «каструля». До сих пор меня передёргивает, если кто-то так произносит это слово.
Понемногу я начинала понимать, что жить фантазиями и мечтами дальше невозможно. Что если я не выберусь из под их дремотного пледа и не приму на себя труд всех каждодневных выборов и тяжесть самостоятельных поступков, то чужая наглость и безответственность будут разъедать мою волю и мою судьбу, как соляная кислота материю. Но воплощать это своё понимание в жизнь мне трудно, очень трудно. По сей день.
Что касается моей лаборантской биографии, то она ограничилась одним годом. К июню я всё-таки выбрала для себя институт. В августе поступила в него. А первого сентября уехала учиться.