Маленькая хрупкая птичка с розовой грудкой пела так нежно, так проникновенно, что даже старый козёл, пасшийся на зелёном лугу, перестал жевать и уставился вдаль немигающими жёлтыми глазами.
Под цветущей яблоней, на которой сидела певунья, удобно устроилась на траве холёная серая гусыня, давняя знакомая птички. И когда та закончила петь, гусыня, как всегда, восторженно загоготала и захлопала крыльями:
– Ах, милая, ты сегодня превзошла саму себя – какая дивная мелодия! Это снова твоё собственное сочинение?
– Да, моё, – скромно ответила птаха.
– Ты просто великолепна! У тебя большое будущее – мой гусак тоже так считает.
– О, если и гусак… то, наверное, он не ошибается.
– Да-да, он никогда не ошибается! Но, пожалуй, мне пора – скоро ужин. Ты прилетай к нам почаще, знаешь ведь, как мы все тебя любим.
– Непременно, уважаемая гусыня! До завтра! – розовогрудая малютка легко вспорхнула с ветки и скрылась из виду.
– Эх, мне бы вот так-то летать… – вздохнула гусыня и, тяжело переваливаясь, поплелась на птичий двор.
– Ну, как там наша певица поживает? – поинтересовался огромный серый гусак у супруги, подошедшей к корыту с едой.
– Да как обычно – порхает и щебечет. Нам бы её заботы, – буркнула гусыня и принялась за ужин.
Закончилась весна, отцвела яблоня, усыпав траву бело-розовыми лепестками… Птичка, как и прежде, часто наведывалась в сад и пела новые чудесные песни.
– Тебе обязательно нужно попасть на конкурс, – однажды сказала ей гусыня. – Там, говорят, раздают призы лучшим певцам. Ты однозначно займёшь первое место.
– Зачем мне приз? Я пою для души, да и не вижу смысла с кем-то соревноваться.
– Напрасно, моя дорогая. Будь у меня такой голос, уж я бы точно не упустила свой шанс. Впрочем, и среди нас, простых гусей, есть таланты. Мой младшенький, например, как начнёт гоготать – так всех перекричит! Весь в отца.
– О да, это несомненный талант, – позволила себе лёгкую иронию птичка, поскольку знала, что гусыня её не заметит.
– Вот и я говорю: всё гениальное просто, – кивнула гусыня. – Надо бы и нам организовать свой местный конкурс – то-то детки порезвятся.
Лето было в самом разгаре, когда случилось нечто совершенно непредвиденное. Хозяин дома, что стоял в саду, как-то раз услышав пение птички, решил её поймать и подарить своей внучке. Рано утром он натянул между деревьями тонкую как паутина, почти прозрачную сетку – и через час в неё попалась пернатая певунья.
Вскоре птичка оказалась в клетке с жёрдочками и качелями. С кормушкой и поилкой. Клетка стояла на окне, выходящем в сад, и пленница могла видеть ту самую яблоню, где она любила петь весной – теперь вместо цветков на её ветках наливались румянцем крупные яблоки.
Через несколько дней под раскрытым окном появилась гусыня – весть о птичке, сидящей в клетке, быстро разнеслась по округе.
– Ах, моя дорогая! – воскликнула гусыня. – Я так рада тебя видеть! Мы вчера были на свадьбе, мой старший наконец-то женился. Она весьма приятная гусыня, правда, белая – не нашей породы. Но всё равно я довольна, что сын пристроен. Утром проснулась и тебя вдруг вспомнила. Ох уж эти праздничные хлопоты!.. Ну, как ты? Сочиняешь что-нибудь? Поёшь?..
– Да мне как-то не до песен… – печально отозвалась птичка.
– А что так? Крыша над головой есть; еда, вода – тоже есть. Сидишь в тепле, и о пропитании не надо думать. По-моему, это главное.
– Может, вы и правы, уважаемая гусыня… только неволя есть неволя.
– Оно, конечно, так. Но ко всему привыкают. Бывает и хуже.
– Неужели никто не в силах мне помочь? Я чувствую себя совсем больной…
– Ох, душенька, да ведь и я не совсем здорова. Уж так левая лапа болит – прямо ужас, не знаю, чем и лечиться. Хожу вот еле-еле. До кормушки три раза в день туда-сюда бегаю – у тебя-то всё рядышком.
– Да не лезет мне в рот ничего! – в отчаянии пискнула птичка.
– Это ты зря, моя хорошая – кушать надо. Иначе совсем зачахнешь.
– Послушайте, милая гусыня… а может быть, кто-нибудь из вашей родни… хоть как-то попробует мне помочь, – робко заикнулась пленница.
– Да я бы и сама с радостью тебе помогла! Но чем? На окно мне не забраться – возраст уже не тот. А с гусаком мы нынче в ссоре. Представляешь, этот старый шалун увлёкся какой-то юной вертихвосткой с соседнего двора. Ну, я ему ещё покажу!
– А дети?.. Они ведь уже взрослые…
– Что дети? У старшего медовый месяц – из речки не вылезает. Младший не знаю, где болтается; дочка яйца насиживает, а зять мой без роду, без племени – и откуда он только взялся? Дурак дураком. Кто ещё?.. Сестра с новым выводком возится, а брат – ты его, полагаю, помнишь – красавец, весь из себя, всё жениться не может. И та ему не хороша, и эта не пара. Нет-нет, дорогая, и не напоминай мне про них. Ладненько, заболталась я с тобой – на обед опоздаю. Пока, золотце, не скучай! Завтра тебя навещу.
Прошло два дня, а гусыня так и не появилась. Однако скучать птичке не пришлось: почти сразу после ухода гусыни в комнату вошла пятнистая рыжая кошка. Она прыгнула на подоконник и попыталась просунуть лапу между прутьями клетки. Бедная птичка шарахнулась от неё и забилась в угол, дрожа от страха. Не сумев добраться до своей жертвы, кошка сердито мяукнула и, выскочив в окно, отправилась на прогулку в сад.
На следующий день рыжая хищница появилась снова, но опять лишь напугала пернатую узницу.
Когда под окном наконец возникла гусыня, птичка сразу же поведала ей о случившемся.
– Ох, родненькая, как я тебе сочувствую! – взволнованно всплеснула крыльями гусыня. – Да… кошка – это, конечно, неприятно. Но не съест же она тебя.
– Не съест, наверное… хотелось бы надеяться… – с горечью вздохнула птичка.
– Мы вот тоже живём и не знаем, когда и кого яблоками нафаршируют, – ободрила её гусыня. – Но я всегда готова оказать тебе моральную поддержку – ты же знаешь. Я рада, что ты не теряешь оптимизма, очень рада.
– Спасибо вам, подруга, на добром слове. К сожалению, на одном оптимизме далеко не уедешь… О, если бы кто-нибудь открыл клетку!..
– Не отчаивайся, милая, всё будет хорошо. Не бывает безвыходных положений. Живи здесь и сейчас: пой, радуйся солнышку…
– И всё-таки… неужели совсем некого позвать на помощь? – умоляюще сложила крылышки пленница. – У вас, уважаемая гусыня, столько знакомых на птичьем дворе. Петух, мне кажется, запросто мог бы взлететь на окно и открыть дверцу…
– Петух, пожалуй, смог бы… Только мой гусак с ним не в ладах. Да и вряд ли он согласится: ты как-никак поёшь получше его – наверняка тебе завидует.
– А куры? Я видела, что им нравится моё пение…
– Ой, лучше забудь про них! Они же глупы до невозможности – им пока объяснишь, что да как, с ума сойдёшь. К тому же куры во всём слушаются петуха. И сейчас вполне без твоих песен обходятся.
– Что ж, – тихо промолвила птичка, – видимо, я чего-то не понимаю…
– Ах! – встрепенулась гусыня. – Мне пора. У нас на ужин горох – я его просто обожаю! Не грусти, душа моя. Я тебя услышала. Да – услышала. Это главное.
Гусыня, не оглядываясь, поспешно удалилась, совсем позабыв, что ей положено прихрамывать. А птичка, нахохлившись, осталась сидеть на жёрдочке, с тоскою глядя на залитый солнцем сад.
Кошка наведывалась ежедневно, заставляя биться сердечко несчастной птахи так, что оно готово было выпрыгнуть из груди. И вот в один прекрасный день кошачья лапа неожиданно застряла между прутьями клетки. Рыжая дёрнулась что было мочи – и вместе с клеткой свалилась на пол!
Дверца вмиг открылась – и пленница стрелой вылетела на волю! Выпорхнув в окно, она опустилась на свою любимую яблоню. Кошка же, освободив лапу, в недоумении немного походила вокруг клетки и, гордо задрав хвост трубой, вышла из комнаты.
Птичка с трудом перевела дух – и запела! Это был гимн свободе, он лился из её горлышка словно бы сам по себе, – как весенний звонкий ручей, бегущий среди льда и снега.
– О-о!.. Что я слышу! – раздался возглас подошедшей к дому гусыни. – Ты снова поёшь, моя дорогая!..
Гусыня вытянула шею и с удивлением воззрилась на окно, где должна была стоять клетка.
А птичка, оборвав песню, вспорхнула с ветки… и больше в саду её никогда не видели.
Фото из Интернета.