Старость и молодость рядом – это прекрасно.
Это важно и нужно, это весело и, по понятным причинам,
немного грустно.
Лупа осталась лежать на стопке газет, журналов и церковных календарей. В последнее время дед читал только с ее помощью, потому что слабело зрение, и злобная слабость, не переставая, плела свою липучую паутину дальше, опутывала весь организм, душила, не давала дышать и наконец остановила жизнь.
И потом была суета, какие-то взрослые разговоры-споры, куда-то всё звонили, что-то рассчитывали. Суета все время прерывалась слезами, и тогда ненадолго становилось тихо, а Данилка все сидел в дедовой комнате, переводя глаза с предмета на предмет. Данилка знал только одно: от него ушел друг. Друг, с которым они дурачились, строили шалаши летом и снежные крепости зимой, делали эксперименты, чтобы узнать, а что будет если... Еще они горланили смешные песни из студенческого репертуара дедовой юности, а еще про то, как «люди идут по свету», про нейлоновое сердце и веселый ветер. Дед читал Данилке пиратские истории, подделывая голоса и интонации так, что щекотный ужас продирал от корней волос до кончиков пальцев.
Дед знал названия всех дервьев, цветов и трав. Данилка нарочно выискивал самые невзрачные былинки, подсовывал деду, ожидая, что тот когда-нибудь да скажет «не знаю», Данилыч, но, когда получал не только ответ, но и целую историю из жизни растения, его распирали и удивление, и гордость.
Дед не умел водить машину, пользовался самой простой моделью телефона, зато старый ноутбук, который Данилкин отец отдал на растерзание малолетнему пользователю, осваивали вместе, открывали все новые и новые возможности, дружно удивлялись и оба по-детски радовались их безграничности.
На самом деле дед был Данилке прадедом, бабушкиным отцом, но никогда и никто его так не называл. Во-первых, потому, что деда в силу разных обстоятельств у Данилки не было. У кого-то целых два, у него – ни одного. Зато имелся дед-прадед, который, а это во-вторых, был подвижным, энергичным и даже еще не совсем пенсионер, а работающий, несмотря на восьмой десяток своих годов, деловой человек.
Летом дед жил на подмосковной даче. Кроме зарослей ежевики, черносмородинового леса и сладких клубничных грядок, разливанного моря варенья с воздушной пенкой, которое варила бабушка, были долгие, светлые вечера, когда никто не гнал спать до самой темноты, и вместо книг – непридуманные истории на ночь.
В свое время дед немало поездил с лесоустроительными экспедициями по Кавказу, Сибири, Карелии, вот и было что порассказать под звон мошкары и небрежные аккорды шестиструнной с недалекой вечерней тусовки дачной молодежи.
Истории были про разное: веселое, грустное, а то и страшное.
Как однажды заблудился в горном лесу на ночь глядя, плутал в темноте по тропинкам-обманкам, пока не выбился из сил и не заснул , на ощупь притулившись у каких-то камней, а проснувшись с рассветом, обнаружил себя на самом краю жуткой пропасти.
Или как пацаном тонул на реке Оке, не рассчитав своих сил на быстрине, и быть бы беде, и ошибка могла стоить жизни, если бы не друг и одноклассник Юрка из калужского дедова детства.
- Вот поедем с тобой, Данилка, в Калугу, сходим к Юрке на могилку, -говорил дед. – Давно я там не был.
- А он, что же? Утонул твой друг тогда? – расстроился Данилка.
- Нет, братец, не тогда он ушел, через тридцать лет. Болезнь его убила, тяжелая, страшная. А я ему помочь ничем не смог, ну разве что тем, что рядом был, навещал.
Дед тяжело вздохнул, перекрестился.
- Плохо тебе без него стало, да, дедуля? –сочувственно спросил Данилка, будто несчастье случилось вчера. Временные отрезки в десятки лет были ему еще не очень понятны, да и какая разница, сколько лет назад случилось, главное – что худое.
- Очень плохо, брат. Когда единственный друг уходит – это беда настоящая.
На момент того раговора бед в жизни Данилки не случалось, если не считать потерю любимого автомата, который громко стрелял и которым можно было испугать любое непрошенное животное, которое бы забрело на территорию садового участка. В ожидании непрошенного Данила не удержался и произвел пробный выстрел в сторону любомого кота бабушки-прабабушки, после чего кот на три дня исчез, а автомат конфисковали родители.
Дед тогда за правнука не заступился. Бабушка, прабабушка то есть, всегда была истиной в последней инстанции и человеком для деда первым и наиглавнейшим. Что бы она ни делала, делала лучше всех: готовила, учила, воспитывала, говорила, пела, одевалась, причесывалась, выглядела. В любом возрасте - самая красивая. Неоспоримо прекрасная. Любимая - от первого дня до последнего.
Никто не думал, что последний наступит так скоро, всего через полтора месяца после осеннего семейного торжества - семья праздновала день рождения прабабушки. Дед уже почти не вставал с постели, был слаб, плохо ел, от слабости почти не разговаривал, но в большой день поднялся и сидел вместе со всеми за праздничным столом, понемножку пробовал блюда, чуть-чуть пригубил вина и все это для того, чтобы, воспользовавшись случаем, в тысячный раз еще сказать всем, какая у них замечательная, несравненная и бесценная мама, и бабушка, и прабабушка.
Молодые еще и не прадед, и не прабабушка были очень красивые. Данилка видел старые черно-белые фотоснимки: прабабушка с длинной, темной косой и кротким, нежным взглядом, а дед при черной, пиратской бороде, с искрящимися весельем глазами, оба счастливые, плечо в плечо. Дед как-то сказал, что на той фотографии есть еще третий, но Данилка, как ни старался, увидеть спрятанного третьего не смог, хотя такие загадки в детских журналах разгадывал-рассматривал легко и быстро. И тогда дед объяснил, что третий -это любовь, самое главное, из того, что он нашел в своей жизни, и что только благодаря ей образовалась, живет и радуется жизни вся данилкина семья.
А потом они с дедом нашли огромный лист ватмана и стали рисовать большое дерево, которое называлось трудным словом генеалогическое (Данилка никак не мог запомнить, геологическое будто бы), а корнями, ветвями, листьями и яблоками у него были разные люди, и знакомые, и близкие, и такие, которых Данилка и не знал, и не видел никогда, и сам Данилка висел там небольшим румяным яблочком на самой верхушке. Данилке очень понравилось дерево, и то, что у него такая большая семья, и еще про себя он порадовался тому, что никто из тех, кого он очень сильно любил, не находился глубоко между корней, где было тесно и неуютно.
И теперь, когда дед ушел в ту вечную глубину, на их рисунке он все также остался крепким и надежным коричневым стволом , и так было правильно, и так о нем думалось, а по-другому – нет.
Дед любил шутки и розыгрыши. Данилка помнил, как однажды прохладным уже августовским утром они вместе пошли на колодец за свежей водой, которую набирали в большие бидоны и привозили на тележке домой. Данилке очень нравились такие вылазки, неспешно двигаться по неровной дорожке, придерживая непоседливые бидоны, набирать холодную, прозрачную воду, считая ведра: сколько нужно, сколько осталось.
- Гляди, Данилка! Крокодильчик!
Данилка осторожно вытянул шею, а в ведре и вправду плавает крокодильчик, точно такой, как в книжке про Айболита. И не страшный, и не зубастый – беспомощный. Когда Данилка вдоволь насмотрелся и наигрался с забавным зеленовато-серым пловцом, дед осторожно вылил из ведра воду, и крокодильчик, слившись с травой, пропал из виду. Долгое время Данилка был уверен, что на самом-то деле попавшая в ведро ящерка – настоящий крокодилий дитеныш, и даже когда повзрослевший, поумневший и начитанный догадался, научное объяснение прежней восторженной веры и поразительного впечатления умалить не смогло.
Ещё деду очень нравилось делать подарки, хотя сам он отчего-то получать их не любил. Подарок от деда обязательно был сюрпризом, и каким-то образом он всегда угадывал с выбором, будь то игрушка ребенку или ювелирное украшение для женщины любого возраста. И с огромным, каким-то детским, ненасытным удовольствием он покупал и дарил цветы женщинам, и на работе, и всем домашним. Неожиданно, просто так, для своей и всеобщей радости.
Однажды был такой случай. Дед повез Данилку в подмосковную усадьбу Марфино. Все давно знали, что дед по натуре непоседа, в смысле сорваться в путешествие, далекое или не очень, ему пара пустяков, раздумывать и долго собираться не любил. Правда на дальние походы с малолетним правнуком он уже не решался, но частенько возил его то в музей, то на выставку, то в какой-нибудь ботанический сад, парк или усадьбу. Но в Марфино вылазка придумана была по особенному поводу. Близилась золотая годовщина их с прабабушкой свадьбы, и дед обещал показать Данилке места, где они познакомились, поженились, где родилась их первая дочка, данилкина бабушка.
В золотой своей голубизне стояла ранняя осень, добавляя прелести чудесному уголку близкой и понятной природы. Вдоволь находившись, старый и малый, решили посидеть на скамейке у газетного киоска. Дед купил себе «чтиво», а Данилка, обойдя киоск, вдруг прилип к стеклу.
Года два назад мамин брат, данилкин дядя, подарил ему свою коллекцию марок, которую собирал в детстве, а потом, забросив это занятие, три полных альбома выбросить пожалел. Данилке очень нравилось перебирать и пересматривать коллекцию, там будто собран был целый мир из разных людей, событий, историй, картин. Сам он марки не покупал, коллекционерство не увлекало, в тонкостях филателии он не разбирался, так что альбомы не пополнялись. Но вот теперь он стоял у витрины разинув рот.
За стеклом лежала неописуемая красота: два блока атласных марок, которые вместе складывались в картину, где был изображен бассейн реки Амазонки с его флорой и фауной, но каждая марка – отдельный пейзаж с каким-то животным. Блоки были абсолютно одинаковые, только один розовый, другой зеленый, но отчего-то продавались они вместе и стоили недешево.
Данилка так увлекся рассматриванием марок, что не заметил, как сзади подошел дед.
- Вот оно как, - озадаченно произнес он, переводя взгляд с умоляющего выражения на лице мальчишки на цветные блоки. – Дорого-то как, а? У меня такой суммы-то и нет с собой, видишь – неувязка какая. Может, отдельно продадут?
Отдельно не продали, и расстроенные приятели, понурившись направились к остановке автобуса.
- Ты давай, не горюй, - положил руку Данилке на плечо дед. –В другой раз купим.
То, что другого-то раза не будет, Данилка хорошо понимал. Путь был о-очень неблизкий: полтора часа на электричке, двадцать минут на маршрутке, да пешком – и одного раза хватило. Данилка и то устал, а деду-то годов в восемь раз больше.
-Ага, -бодро согласился он, благодарно сжав дедову ладонь, - конечно купим.
Два дня спустя, прибежав, как обычно, после уроков к бабушке на обед, голодный, как волк, Данилка хлопнулся за стол, забыв помыть руки, что с ним случалось частенько.
- Куда!? А ну, в ванную бегом, - скомандовала бабушка, почему-то не сердясь и даже пряча улыбку.
Предвкушая любимый рассольник, Данилка рванул в ванную комнату, потом скорей обратно к столу, и издалека не сразу понял, что за два цветных пятна лежат на скатерти на месте его тарелки.
Дед помалкивал, пряча в бороду довольную улыбку, а вот бабушка не удержалась и рассказала, как, обойдя накануне все окрестные газетные киоски, дед махнул рукой на расстояния и с утра пораньше отправился в Марфино. К счастью, марки остались некупленными, что вообще-то было неудивительно.
И сумасшедшая радость, и теплая влажность дедовых глаз, и благодарность, и ласка, и любовь – только всего этого никогда не было...
***
Много-много лет назад в белый январский холод еще совсем нестарые прадед и прабабушка выдавали замуж дочку, данилкину бабушку, которая после свадьбы уехала к мужу в Прибалтику. Данилкина мама родилась в Латвии, там же, на побережье Балтийского моря, появился на свет и Данилка.
Деду, ставшему прадедом, уже сложно было преодолевать расстояние в тысячу километров, но ради того, чтобы увидеть первого правнука, он решился. Данилке тогда исполнилось полгода. Это была первая и последняя их встреча: через год данилкины родители с маленьким сынишкой покинули Латвию. Осуществив давнюю свою мечту, они поселились в Канаде, и расстояние увеличилось в разы.
Неугомонный дед-непоседа замышлял новое путешествие, через океан, но проделать его не успел.
После похорон мама и бабушка привезли Данилке дедову лупу в плоской темно-зеленой коробочке. На память. Еще осталась фотография: очень прямой, немного напряженный дед; на коленях у него, под длинной седой бородой, маленькая зеленая горошина-Данилка, в смешной полосатой пижамке.
Всё остальное: долгие разговоры, летние вечера, книжки на ночь и живые истории, смешные розыгрыши и добрые уроки, эксперименты, путешествия, сюрпризы, дружба, любовь - все осталось по ту сторону толстого увеличительного стекла.