Сергей помнил себя с младенческого возраста. Первое вспоминание его детства было связано с любовью. Нет не с материнской и не с отцовской. Не с дедушкиной и бабушкиной, а с настоящей весенней любовью. Между юношей и девушкой.
Осознание этого факта, пришло в тот момент, когда его полугодовалого в берестяной подвесной колыбели, прикрученной зелеными вожжами к белым деревянным балкам потолочного перекрытия, терпеливо укачивала милая няня. Ее имени он тогда еще не знал, да и не умел его произнести. Мама же появлялась и брала его на руки только по вечерам, после уроков.
Сережа точно помнил, что к тому времени года, когда он едва начинал ходить, на оконных стеклах ледяные узоры уже сменились солнечными зайчиками, проникавшими иногда вместе со сквозняком за складки занавески. В тот погожий день из окна на кухню через приоткрытые ставни сквозил прохладный и свежий утренний воздух.
Сергей перед сном описался, и ему хотелось, что бы няня сменила в люльке его матрасик набитый соломой, а заодно и самодельный подгузник. Но она не спешила этого делать. И только Сережа захотел напомнить о себе просящим всхлипыванием, привычно скосив глаза в сторону открытого окна, как заметил, что на подоконнике сначала появился букет подснежников.
Эти слова «букет подснежников» Сережа уже слышал и помнил, потому что их часто повторяла мама, когда гуляла с ним в запущенном саду, в ожидании папы. А вслед за букетом, из палисадника в хату запрыгнул высокий парень в косоворотке и свитке.
И его любимая няня, вся зардевшаяся, вместо того что бы прогнать не прошенного гостя обняла стройную фигуру гостя и указав на Сережкину колыбель приложила тоненький пальчик к губам.
Неизвестно почему, Сережа понял, что ему ничего не угрожает и что в данный момент не стоит обременять няню своими потребностями. Он просто прикрыл глазки и через плетенье колыбели терпеливо и ревниво (откуда это чувство?) следил за долгим нежным поцелуем влюбленных, как за неким таинством....
Сережа, Серега, а потом и Сергей Александрович об этом первом своем детском воспоминании, после пробуждения самосознания, начавшегося с урока любви и ревности, помнил всю жизнь…. Теперь же его все чаще занимали другие мысли - зачем он родился на свет, и выполнил ли он свое предназначение....
Уже, будучи в зрелом возрасте Сергей Александрович неожиданно для себя ощутил неясную тоску и тревогу, как будто он подобно воробушку выпал из гнезда. Повинуясь этому нахлынувшему на него, а ранее неведомому чувству, принял решение, позвонил на работу, прыгнул в автомобиль и умчался за тысячи километров в ту страну, где он родился. Он долго искал ту деревню, где начинали свою самостоятельную жизнь его отец и мать, бывшие ту пору, молодыми учителями. И не мог ее найти.
- Скорее, скорее туда где мои корни, думалось ему, по дороге.. Его угнетало и толкало чувство чего то не завершенного, - лечу, как рыба-нерка на нерест, а дети то мои уже большие...но он даже названия района и деревни не помнил....,где то под Росью....был храм, сад и речка.
Сергей Александрович все больше и больше нервничал и волновался. Руки на руле дрожали. Он не в силах был адекватно оценить ответы случайных попутчиков, которых он расспрашивал подбирая будучи в надежде найти все таки свой рай.
Попутчики участливо слушали его сбивчивую речь. Хорошо помню колхозный двор, школа и одновременно скромное учительское жилье,кинопередвижка, запах зерна и хлеба на току, и еще игрушка-красный автобусик, на котором он якобы играл, изображая из себя гармониста, а взрослые женщины и девушки лихо отплясывали под эту его детскую игру!
Попутчики внимательно выслушивали Сергея Александровича, а потом подслеповато светили участливыми совестливыми глазами и выходя у своих деревень и поселков задумывались. Иные и вовсе крутили пальцем у виска.
После шестой или седьмой попытки его наконец, осенило, - Дятловичи, ну конечно, а как же иначе.
- "Вядома, што Дзятлавичи", - мысленно перешел на белорусский Сергей, - але ж толькi дзятлау у садзе ля их дома" - Сережа никогда не видел. - Но это было не важно. - "Там не было дзятлау, але ж былi буслы!"
Свою деревню Сергей Александрович сразу не узнал. Он беспомощно ревел мотором по пустынной деревне, пока какое то внутреннее чутье не направило его к храму у гостинца.
И о мистика! Первый же человек, которого он встретил здесь, в этой деревне оказалась его няней! Это ему был знак с выше.
Когда Сергей Александрович подъехал к православному храму, он вспомнил, что храм ведь был всего в двух шагах от той хаты с его колыбелью под белым потолком, и, поэтому остановив свой автомобиль, он спросил проходящую мимо пожилую женщину:
- "Кали ласка! Пани! Дзе тут калисци дауно жыли Валошины?"
Женщина с гордой осанкой остановилась, неожиданно полоснула по его лицу с боку синей вспышкой знакомых глаз и, всплеснув изящными, отнюдь не старческими руками, воскликнула:
- Сережа! Ты ли! А это же я! Островская Анна! Смотри и наш дом рядом. Нянчила тебя еще малюсеньким! Вот таким, - и она, как рыболов, развела руки.
Сергей Александрович опешил и сразу не нашелся, что сказать. Зато Анна быстро заговорила на местном наречии, путая русские и польские слова.
- Тогда в Дятловичах, и наогул, по всей Беларуси голод был! – Продолжала она,
- это была первая моя работа на чужих людей. Мне тогда пятнадцать годков или может четырнадцать исполнилось! А у Гали, твоей мамы, деньги были! Она же была учительница! Многие в то время в Польшу уезжали. Во второй раз.
- Здравствуйте тетя Аня! – Приобняв няню, обрадовался Сергей Александрович.
Он был необыкновенно рад одновременно мистической и неожиданной встрече и отсутствию необходимости уточнять ее имя, а самое главное неизъяснимому чувству причастности к своей большой Родине и внезапно проснувшейся любви к малой.
- А помнишь, как ты пальчик обжег? В печку лучину засовывая! Галя, твоя мама, когда узнала, страшно кричала, и выгнать меня обещала? А что бы мы тогда делали? Кушать, совсем не откуда было взять! Но потом пожалела она меня. Оставила. Правда, ненадолго.
- А папа? Папа мой, он, где тогда был?
- Когда тогда? Когда ты маленький был что ли? Батька твой, то есть Саша, болел долго. Потом лечился. Куда-то на Кавказ лечится, уезжал, - скороговоркой сообщила Сергею Александровичу Аннушка с каким-то помолодевшим и сразу по доброму разгладившимся лицом.
- А потом, когда твой отец, то есть Саша вернулся, Ваша семья года через два и переехала. Многие тогда сильно расстраивались!
- Многие, это кто? Спросил Сергей Александрович невпопад.
- Ну,… там были некоторые…, - она чуть замялась, и не закончила фразу.
- А муж Ваш где? – Подумав о том вспомнившемся ему парне в свитке, - нелепо и не впопад спросил Сергей Александрович?
- Где Игнат? Так тут он! За речкой траву косит, - а то коров у нас целых две. Сена много на зиму надо. Из Гродно две внучки к нам постоянно наезжают. Хоть молочка им в это время дать.
Сергей Александрович взглянул в сторону моста, где раскинулся Зарачанский луг, который, так же как и пятьдесят лет назад обкашивали местные жители. Внезапно остро почувствовался запах травы и тины.
Ему, почему то вспомнилась, вечно пасущаяся на этом лугу белая Полуянчикова кобыла по кличке Дура и то, что под мостом водились раки синего цвета. Когда молодые отец с матерью ходили по вечерам к мосту купаться, маленький Сережа вылавливал их, плывущих по течению, дырявым ночным горшком.
Присмотревшись, когда с глаз спала пелена, Сергей Александрович заметил и сейчас двух косцов. Оба были невысокого роста, поэтому он автоматически сказал, - так они оба мелкие, а Игнат то Ваш был ого го какого роста! Под столь!
- Так-то не Игнат. У меня в юности только один высокий парень был - Гена. Он при мятеже в Венгрии погиб. Замуж выйти то ли не успела, то ли не сумела, с грустью добавила она, - и, помолчав немного, продолжила, - не помню уже, давно это было. А Игнат мой, хоть и не высокий, но тоже мужик справный. Вон как старается!
- Вот ведь в чем состоят и людская жизнь и превратности любви,- подумал Сергей Александрович, сглотнув в горле комок - женщина по сути все главнейшее в ее жизни и все самое важное происходившее с ней запомнила навечно. Она и определяет свое отношение к этим воспоминаниям с позиций тех лет, когда была молодой. А мне, мне то чего без любви в старости метаться?
И его душа успокоилась. На сердце стало легко. А разум прояснился.
декабрь 2018г