Ревнитель истины, духовный богочтец,
И словом, и умом, и жизнию мудрец.
Любитель простоты и от сует свободы,
Без лести, друг прямой, доволен всем всегда,
Достиг на верх наук познаний дух природы,
Достойный для сердец пример Сковорода.
М.И. Ковалинский
Григорий Саввич Сковорода – первый самобытный философ России, личность необыкновенно одаренная и многогранная, как драгоценный бриллиант: он – один из образованнейших людей восемнадцатого века, мыслитель и ученый, мистик и критик рационалистической западной философии и утилитаризма, опошляющего ум и заглушающего все высшие запросы человеческого духа, поклонник античной мудрости и оригинальный толкователь Библии, проповедник, действующий живым и пламенным словом, обладающий глубоким умом и феноменальной памятью, аскетически крепкой волей, талантами поэта и великолепным музыкальным слухом, странствующий мудрец, чья философия и в наше время остается оригинальной и животрепещущей. Для многих исследователей русской философии загадка личности Г.С. Сковороды являлась неизъяснимой и труднопостижимой тайной: в нем видели моралиста и учителя жизни, ученого метафизика и народного мудреца, избравшего страннический образ жизни, его изображали как квиетиста и церковного реформатора, христианского мыслителя и вольнодумца, «философа без системы» и мыслителя-универсалиста, нищего странника, не принимающего подаяний, но раздающего сокровища своей мудрости в проповедях, стихах, баснях и притчах, «всемирного гражданина» и «Сократа на Руси», призывающего людей – «найти в себе человека», понять свое предназначение, научиться жить духовной жизнью – мыслить, верить и любить, а в его философском учении находили элементы спиритуализма, дуализма и пантеизма, влияние эллинской мудрости – Платона, Аристотеля и стоиков, Сенеки и Цицерона, гностицизма, Оригена и святоотеческой мысли – святого Дионисия Ареопагита и преподобного Максима Исповедника, святителя Григория Богослова и святителя Василия Великого, средневековой схоластики и идей Мейстера Экхарта, Спинозы и Мальбранша, но вместе с тем, невозможно отрицать неоспоримую самобытность его философии жизни. Можно согласиться с доброжелательным высказыванием русского религиозного философа Владимира Эрна: «Сковорода как философ нуждается прежде всего в сочувственном истолковании, своего рода центральном изложении, потому что источники, питавшие его философскую мысль, для нас совершенно ясны, это Сенека, Эпикур Плутарх, Филон, Платон, Аристотель и вообще эллинско-римская мысль с одной стороны, и великие философы из отцов Церкви, - Дионисий Ареопагит, святой Максим Исповедник, Августин, Ориген и Климент Александрийский, - с другой». Примечательна сама внешность Г.С. Сковороды, его высокая и истонченная фигура, пронзительный взгляд, тонкий византийский нос, плотно сжатые губы и бритый подбородок – облик гладко выбритого, «безусого и безбородого киевского «академика», с головой, подстриженной в кружок» – таковым он изображен на единственном своем портрете кисти харьковского художника, держа в руке свое любимое творение – «Алфавит, или букварь мира». Ключ к тайне личности Сковороды – это его философия, а вся оригинальность его философии заключена в его личности, ее духовном мире и исторической судьбе. В своей великолепной книге «Г. Сковорода. Жизнь и учение» В.Ф. Эрн, стремившийся всесторонне изучить мировоззрение «русского Сократа», проницательно заметил: «Вся жизнь его есть замечательное осуществление его философских мыслей, и отделить его жизнь от его философии – это значит отрезать себе путь к пониманию всего жизненного пути Сковороды и отказаться от уяснения смысла всех его исканий и всех его борений… Его мысли всегда рождались из душевного опыта… Вся жизнь Сковороды есть огромный и глубоко интересный метафизический эксперимент, и его философия есть не что иное, как логическая запись этого эксперимента… Если жизнью своей Сковорода дает наглядное и превосходное истолкование своей философии, то философия Сковороды, цельная, оригинальная, глубокая, умозрительно истолковывает его жизнь. Таки образом, ни жизнь его не может быть понята без его философии, ни философия его не может быть правильно оценена без детального изучения его жизни». Невозможно изучать учение Г.С. Сковороды независимо от его личности, ибо его религиозная философия – это глубоко личная и экзистенциальная философия, а личность этого самородка-мыслителя – более высокая ценность, чем все его произведения – литературные, поэтические и философские, ведь они – лишь отдельные галактики во вселенной его уникального духовного мира. В жизнеописании М.И. Ковалинского – друга и духовного сына Сковороды, ярко изображается жизнь странствующего мудреца и верно схватываются общие черты его личности – образ Сковороды как учителя жизни и русского скитальца, но сам тон жизнеописания находится под сильнейшим впечатлением личности Сковороды как мудреца и подвижника, игнорируются многие черты его натуры – цельной, сложной и противоречивой, не раскрываются в полной мере ни его религиозно-философские воззрения, ни значение его философии в истории России и ее культуры, в становлении ее национального самосознания и в созидании самобытной русской философии с ее своеобразными чертами, отличными от философии европейской. Для самого Сковороды философия – это не только книжная культура и искусство мышления, но и образ жизни, а сам философ призван осуществить философскую мудрость, обретенную в чтении книг, раздумьях и молитве в своем личном бытии – «жить в Истине», преобразить самого себя и одухотворить весь окружающий мир.
По определению Сковороды, «философия является любовью к мудрости, она направляет все к тому, чтобы дать жизнь духу нашему, благородство сердцу, свет мыслям», она просвещает дух человека, его мысли и сердце, возводит его на путь Богопознания и исполнения двух заповедей святого Евангелия – любви к Богу и любви к ближним, составляющим сердцевину христианской этики. Можно согласиться с утверждением Б.В. Яковенко, что Сковорода – первый значительный русский мыслитель, «который философствовал не в сухой академической манере, а в живой и свободной форме, строго придерживаясь при этом духа христианства», он стоял у истоков русской философии, проникся идеями древнегреческой, гностической и христианской мысли. Григорий Саввич Сковорода – глубоко верующий человек, обладающий необычайной внутренней свободой духа, не знающий никаких стеснений в страстном поиске Божественной Истины, желающий быть рыцарски верным Церкви, но в дерзновенном и бесстрашном полете своей мысли впадающий в противоречие с ее догматическим вероучением, он – глубокий метафизик и мистик в лучшем смысле слова, искавший равновесия между разумом и верой, превосходно владеющий латынью, древнееврейским, греческим и немецким языками, обучавшийся в Киевской Духовной Академии и в течение пяти лет путешествующий по Европе – побывавший в Польше, Венгрии Австрии, Италии и немецких землях, слушавший лекции в европейских университетах, читавший в оригинале труды Платона и Аристотеля, Эпикура и Сенеки, Вергилия, Горация и Цицерона, изучавший философию Филона Александрийского и Оригена, святоотеческие писания – Дионисия Ареопагита, святителя Григория Богослова, преподобного Максима Исповедника и святителя Иоанна Златоуста, сочинения философов Нового времени – Декарта, Спинозы и Лейбница. Известно, что любимым писателем Г.С. Сковороды античный историк и философ-стоик Плутарх с его «Моралиями», пять из которых русский мудрец самолично перевел, снабдив их своими толкованиями: «О смерти», «О Божием правосудии», «О хранении от долгов», «О вожделении богатства» и «О тишине сердца». Истолковывая рассуждения Плутарха о тишине сердца, Сковорода, соединил их со словами апостола Петра о «нетленной красоте кроткого и молчаливого духа, что драгоценна пред Богом» (1 Пет. 3:4) и святоотеческим учением о хранении ума и чистоте сердца, создав своеобразную философию христианского стоицизма: наша земная жизнь полна невзгод и испытаний, но человек должен хранить свое сердце от злобы и ожесточения, ибо истинная красота человека – это доброе и любящее сердце, источающее чистые мысли, как цветок источает благоухание. «Когда дух человека веселый, мысли спокойные, сердце мирное – то все светло, счастливо, блаженно. Это есть философия». Не только на страницах своих произведений, но и самой жизнью своей Сковорода начертал возвышенный идеал философа и до конца земных дней был верен интуиции своего ума и сердца, живя в полном согласии со своей философией, что дает право называть его подлинным мудрецом и учителем жизни. Религиозно-философское миросозерцание Г.С. Сковороды и его философия обретала реальное воплощение в жизни этого странствующего мудреца – он жил так, как учил, являясь правдолюбцем и одним из самых искренних мыслителей всех времен и народов – за это его высоко ценили философы и поэты Серебряного века и Л.Н. Толстой, составивший его краткую биографию. По справедливому суждению историка и богослова В.В. Зеньковского «личность Сковороды можно сблизить с Л. Толстым за его стремление к опрощению, к жизни среди народа и морализм», но надо внести важное уточнение, что нравственная философия Сковороды была не рационалистической как у Л.Н. Толстого, а имела религиозную и мистическую окраску. В религиозной философии Г.С. Сковороды была теснейшая и глубочайшая связь между этикой и метафизикой – как христианский волюнтариста он считал, что мораль – динамичная область свободной воли, а человек есть существо не только природное, но и метафизическое – мораль зависит от духовной и религиозной жизни.
Григорий Сковорода – не только странствующий мудрец, но и плодотворный писатель, законченным плодом его многолетних глубоких размышлений были произведения философские, богословские и литературные, он написал песни и стихотворения, басни и религиозно-философские сочинения с их диалогической формой изложения. Описывая начало литературной деятельности Г.С. Сковороды, Ковалинский говорит, что укрывшись от молвы житейской и злословия духовенства, он уединился в месте близ Харькова, называемом Гужвинское, принадлежавшим добродушным помещикам Земборским, там – среди угрюмых лесов он писал свои произведения. По замечанию профессора Багалея, ученым кабинетом Сковороды служила хижина, расположенная около пасеки, тишина его уединения нарушалась лишь гудением пчел и звуками его флейты, пища его была самой простой, а быт крестьянским, вся библиотека его состояла из библии и нескольких любимых классических авторов на латинском и греческом языке. Богословская и философская эрудиция Г.С. Сковороды была исключительной для мыслителя восемнадцатого века, неслучайно современники нарекли его «степным Ломоносовым» за любовь к искусствам, наукам и философии. С самых ранних лет Сковорода отличался «охотою к наукам и твердостью духа», «склонностью к богочтению» и «дарованием к музыке». Всем сердцем он любил музыку, считая ее высочайшим из искусств, любил играть на флейте, скрипке и гуслях, сочинял стихиры для Божественной Литургии, перелагал Псалмы на музыку, и само его мышление было музыкальным. Как известно, одно время Сковорода занимался преподаванием поэзии в училище Переяславля, по приглашению тамошнего епископа, и, руководствуясь исследованиями Третьяковского и Ломоносова, он написал не дошедшее до нас «Рассуждение о поэзии и руководство к искусству оному», что свидетельствует о том, как обширны были его познания не только в сфере философии, но и в области изящных искусства. К сожалению, оригинальность мыслей Сковороды и высокая оценка ямба Ломоносова вызвали недовольство и раздражение архиерея, отдававшего предпочтение силлабическим стихам Симеона Полоцкого, а Сковорода вступивший в полемику с епископом и завершивший свою блестящую апологию латинской пословицей, гласящей – «одно дело пастырский жезл, а иное – пастушья свирель», был изгнан из училища. Как поэт, отличавшийся прекрасным голосом, Григорий Сковорода написал свое знаменитое произведение – «Сад божественных песен», которое состоит из тридцати стихотворений – это торжественная и величавая лирика Сковороды, это не просто стихи, а скорее песни – их надо петь, они написаны для пения и сопровождались игрой самого Сковороды на разных музыкальных инструментах – флейте, скрипке и гуслях. Если вершиной религиозной мысли восемнадцатого века в России были святитель Тихон Задонский, проповедовавший хранение души от мирских сует и бурь житейских, призывающий людей обратиться к «евангельской и христианской философии», к «просвещению Божию», и старец Паисий Величковский, приобщившийся к святой жизни Афона, ожививший духовную традицию русского старчества, возродивший монашество в России, акцентируя внимание на «умное делание», «хранение сердца» и созерцательную жизнь, а вершиной научной мысли – ученый-энциклопедист и основоположник отечественной науки М.В. Ломоносов, то философской вершиной своего века был Г.С. Сковорода, чья душа искала мудрости и Богопознания. По справедливому замечанию историка философии С.А. Левицкого в области философии наиболее ценным мыслителем восемнадцатого века был именно Григорий Сковорода, искавший не только благочестивой жизни, но и самопознания. В представлении Г.С. Сковороды, человек есть микрокосм, в нем заключена целая вселенная, а первая его задача – познать самого себя – самопознание есть путь к постижению всех загадок мироздания, а самое главное – путь к Богопознанию, ибо человек создан по образу и подобию Божиему. Размышляя о духовном образе Сковороды, я прихожу к мысли, что он был богоискателем – как лань из Псалмов, ищущая воды, этот философ всю жизнь искал Бога и Его правды. В Нагорной проповеди Христос сказал: «блаженны алчущие и жаждущие правды, ибо они насытятся» (Мф.5:6). Вся жизнь странствующего философа Г.С. Сковороды есть комментарий к этой евангельской заповеди блаженства. В своих рассуждениях и духовных исканиях Сковорода всегда оставался оригинальным и самобытным мыслителем, умело сочетающим обширную эрудицию с независимостью мышления, но его любовь к духовной свободе, прямота и несгибаемость характера, верность своим убеждениям способствовали конфликту с церковным начальством – этот многоученый философ, поэт, музыкант и просветитель всю жизнь страдал от непонимания и невежества, несправедливости, и наговоров – в том числе и со стороны грубых и закостенелых церковных владык, из-за чего он отказался от духовного звания, закончив Киевскую Духовную Академию, и отклонил предложение стать преподавателем в Духовной Академии в Троице-Сергиевой Лавре. М.И. Ковалинский – ученик, добрый друг и первый жизнеописатель Г.С. Сковороды, впоследствии напишет о «ядовитых стрелах», нацеленных на память об украинском мудреце, о злобных и надменных словах высокомудрствующих современников Сковороды – клеветников и завистников, изыскивающих способы опорочить странствующего философа, обвиняющих его в том, что он не знал добродетельной жизни, заменив ее многими высокими знаниями, но «известная святость жизни Сковороды и честные правила его, имеющие целью любовь к истине и добродетели, а концом красоту и совершенство духа, были, так сказать, спицею в око этим лицемерам». Лаконичную, но справедливую характеристику личности Г.С. Сковороды в своей книге «Русская идея» дал религиозный мыслитель Н.А. Бердяев, полагавший, что «в стороне стоял в XVIII века украинский философ-теософ Сковорода. Это был замечательный человек, народный мудрец, но он не имел прямого влияния на наши умственные течения XIX века». В лице Григория Сковороды Россия обрела первого самобытного философа с символическим истолкованием мира, учением о сердце, внутренней свободой и глубокой религиозностью, одного из самых ярких и сильных критиков «просвещенческой идеологии» Запада и теории научно-технического прогресса, иронично замечающего, что если бы мы исследовали все на земле, в море и на небе – в космосе, то нам бы недоставало самого главного – познания самих себя, обретения смысла жизни и счастья. Русский религиозный мыслитель Владимир Эрн – неославянофил Серебряного века и исповедник христианской философии Логоса – второго Лица Святой Троицы, предвечного Бога Слова, почитатель духовно-аскетического опыта святых отцов Церкви, критиковавший западную философию, идущую от Декарта, Канта и Гегеля за ее рационализм, механизирующий жизнь, теорию непрерывного линейного прогресса, индивидуализм, утилитаризм и культ техники, убежденный, что технократическая цивилизация – это овеществленный рационализм и трагическая фаза упадка культуры, находил в лице Г.С. Сковороды глубокого и благочестивого мудреца и экспериментального метафизика, духовного зачинателя и родоначальника русской философской мысли с ее ключевыми самобытными чертами – религиозностью, персонализмом и онтологизмом, восходящим к метафизике Парменида и Платона, неоплатонизму и патристике. Внутренняя свобода Сковороды, его страстная и неугасимая любовь к наукам, искусствам и занятиям философией, способствовали исканиям уединенной и вольной жизни – жизни странствующего философа, скитающегося по миру в поисках премудрости, бредущего под ливнями и метелями, не страшащегося испытаний, одиночества и смерти, со всей мощью своего ума и опытом сердца вступающего в придорожной корчме или у степного костра в задушевную философскую беседу с людьми о самом главном – о Боге и душе, о жизни и ее смысле, о добре и зле, задающего собеседникам загадки и рассказывающего им притчи. Как писал богослов, религиозный философ и священник о. Георгий Флоровский в книге «Пути русского богословия»: «В образе Сковороды особенно характерны его странничество, его безбытность («сердце гражданина всемирного»), почти что призрачность. Особенно сильно чувствуется в этом аскетический пафос, собирание мыслей, погашение волений (как ненасытности), уход из «пустоши» этого мира в пещеры сердечные». Не страшась жить в крайней бедности и строгом аскетизме, Сковорода избрал жизнь странника, отрешенного от мирских сует, посвящающего драгоценное и невосполнимое время Богомыслию и молитве, ищущего премудрость Божию, помня наставление апостола Павла о том, все мы – пришельцы на преходящей земле, а наша вечная отчизна на небесах – это горний Иерусалим, Царство Божие. По своему мироощущению Сковорода чувствовал себя пришельцем на земле, он учил, что наша скоротечная жизнь – это странничество, и каждый из нас должен понять – куда и зачем призван идти. Как ревностный исповедник философии свободы, он считал, что философия освобождает человека от привязанности к материальным вещам – от суеты и забот, учит любви и милосердию, пониманию смысла жизни и духовному отношению к смерти, дарит нашему сердцу счастливое состояние – состояние свободы, что ценнее всех сокровищ этого суетного мира. Щедро черпая мудрость и вдохновение из Библии, диалогов Платона и сочинений стоиков, Сковорода горько сожалел, что многие люди ищут счастье в преходящих вещах – в славе, богатстве и власти, в то время, как истинное счастье заключено в свободе духа, но чтобы обрести эту свободу надо освободиться от всех житейских попечений и мирских уз, познать себя, обрести бесстрастие и соединиться с Богом. Странствующий мудрец Г.С. Сковорода – один из величайших философов свободы, и весьма символичен и глубок по смыслу сочиненный им знаменитый афоризм, ставший эпитафией, начертанной на его могиле: «Мир меня ловил, но не поймал». Идея страннической жизни и бегства от мира у Сковороды имеет христианское содержание и предстает в полном согласии с мистическим и нравственным опытом аскетов и пустынножителей православного Востока. Преподобный Исаак Сирин – один из величайших подвижников и молитвенников Православной Церкви, учил, что в негативном смысле слово «мир» – обозначает не согласие и не вселенную, сотворенную Богом, а «собирательное имя страстей», в то время как отрешение от мира есть освобождение от страстей, обретение покоя, чистоты сердца и просвещенного ума, достигаемые через духовно-аскетическую жизнь – подвижничество.
По мысли В.В. Зеньковского, Сковорода был свободным христианским мыслителем, ощущающим себя членом Церкви, его мышление было проникнуто библейскими образами, проповедями и сюжетами, а потому надо начинать изучение его философии с характеристики его христианского сознания и религиозной веры. Самое замечательное, что, будучи христианином, Сковорода оставался свободным философом, его вера соединялась со свободой мысли и духа, он свободно размышлял о Боге, человеке и мире, о добре, зле и счастье, не испытывал никаких стеснений в философствовании. Вера была не только святыней его сердца, но и вдохновительницей его ума и творческой деятельности. Свобода духа для Сковороды – это основа жизни в Церкви, ибо верить, мыслить и любить можно только свободно. Истинная свобода там, где Дух Господень, а где Дух Господень, там и святая Церковь. Подобно святителю Григорию Богослову и преподобному Максиму Исповеднику путь свободного философского искания Божественной Истины он никогда не противопоставлял вере в Бога. Вера в Искупителя – вдохновительница лучших страниц его философских сочинений и всякий не исповедующий Христа распятого и воскресшего был для Сковороды несчастным человеком с омертвевшим сердцем, отвергнувшим искупительную жертву Сына Божиего и Его победу над смертью и Адом, лишившим себя надежды на спасение. Горячая любовь к Иисусу Христу – это алмазный стержень его религиозной философии: «Многие спрашивают, что делает Сковорода? Я о Господе радуюсь, веселюсь о Боге Спасителе моем». Подобно древнегреческому философу Гераклиту, сменившему тиару жреца на облачение философа, Григорий Сковорода отказался стать священником или монахом, но вдохновенно отдался философии, взыскуя не многознания, а духовной мудрости, просвещающей ум и сердце, приводящей душу к Богопознанию. По мудрому умозаключению философа и историка С.А. Левицкого – талантливого ученика Н.О. Лосского, Сковорода «был прирожденным мыслителем, всецело подчинившим свои философские помыслы религиозной жажде слияния с Богом. Он не оставил системы, но все его писания проникнуты единым христианским миропониманием. Он ни в чем не противоречил традиционному богословию, но выходил за рамки богословия. Его можно назвать первым русским свободным православным мыслителем». В области религиозной жизни Г.С. Сковорода был противником обрядоверия и внешнего показного благочестия, с грустью замечая, что верующие люди пренебрегают философией, в то время как она – познание вещей видимых и невидимых, уяснение смысла существования, жизнь духа и искание Божественной Истины. Как философ он искал единства веры и знания, применяя идущий от Филона Иудея и христианских александрийских богословов аллегорический метод толкования Священного Писания. В таинственных стихах и образах Библии, Сковорода пытался найти Божий ответ на высочайшие запросы человеческого духа. Протоиерей Георгий Флоровский справедливо критиковал Сковороду за крайний аллегоризм, превращающий Библию из священной истории, в центре которой Христос, Его жизнь, Голгофа и воскресение из мертвых – в книгу притч и иносказаний. Флоровский метко охарактеризовал Сковороду как «платонизирующего символиста», с «сильными эллинистическими мотивами» и «мистическим типом», созвучным мистике Мейстера Экхарта и Вейгеля. В книге «История русской философии» В. Зеньковский акцентировал внимание на том, что именно аллегорический метод толкования Священного Писания, порой доходящий до отвержения буквального и исторического смысла, был характерен для Сковороды и его манеры мышления. Правда Зеньковский писал, что Сковорода «мыслит библейски», но в действительности украинский мудрец скорее мыслит Бога, человека и мир как философ-эклектик, вобравший в свое миросозерцание христианство и платонизм, библейские стихи и гностические мифы, патристику и мотивы немецкой мистики. Сковорода эллинизирует библейскую веру в истинного и живого Бога пророков и Откровения, превращая свой ум из послушника веры в судью Божественного Откровения. В своей метафизике Сковорода находился под сильным влиянием Платона и Филона Александрийского, заимствуя у них определение души, природы и жизни, учение о времени и вечности, вдохновляясь известным изречением Сократа – «человек, познай самого себя», парадоксальным образом сочетая в себе любовь к мифологическим образам, язык притч и тягу к аллегориям с ясностью мышления. Владимир Эрн был убежден, что Сковорода – наследник православной традиции, он – истинный христианин, до конца жизни верный Православной Церкви, жаждущий не только благочестивой жизни, но и самопознания, что его философская мысль теснейшим образом переплетается с религиозной верой, но при этом ему было ясно, что учение Сковороды вобрало в себя элементы платонизма, гностической мифологии и стоического пантеизма, идеи Вейгеля и Мейстера Экхарта. Рассудительный Чижевский указал на то, что Владимир Эрн чрезмерно ярко и резко подчеркивал оригинальность Сковороды как мистика и теософа на фоне рациональной и скептической философии просвещения, в то время, как на Западе была своя оригинальная теософская и мистическая философия, идущие от Средневековья и Ренессанса через Мейстера Экхарта, Вейгеля, Якоба Беме и Сен-Мартена к католическому поэту-мистику Ангелусу Силезиусу и немецким романтикам, к Францу Баадеру и Шеллингу, кроме того, значительное влияние мистики заметно у Мальбранша, а теософии – у Лейбница. Это означает, что в своей религиозной философии и духовых исканиях Сковорода не был одинок, он был прекрасно знаком не только с учением святых отцов Церкви, но и с католической теологией и западной теософией, поразительно близок немецким мистикам – Мейстеру Экхарту и Вейгелю, занимая срединное место между моральными теософами – Себастианом Франком и Ангелусом Силезиусом и исповедниками умозрительной теософской метафизики, ярким представителем которой был Якоб Беме. Как Платон, Плотин и Ориген, Сковорода своего рода – «мистический рационалист»; отсюда проистекают все изъяны его веры и философии – крайний аллегоризм в трактовке библейских книг, отход от соборной мудрости Церкви и ее Священного Предания, рассудочное неверие в чудеса Евангелия, платонический взгляд на тело человека как на «гробницу души». Но христиане верят, что для Бога – возможно все, а евангельские чудеса – свидетельство Его всемогущества, тело же призвано к воскресению, одухотворению и вечной жизни, как и душа. В миросозерцании Григория Сковороды и его внутреннем мире христианская вера в Святую Троицу, Голгофу, воскресение из мертвых, причудливо переплеталась с веяниями гностицизма и платонизма. Владимир Эрн полагал, что «все учение о внутреннем человеке у Сковороды есть органический синтез Платона и Библии. Сковороду можно назвать христианским платоником, примыкающим к той великой платонической традиции в христианстве, которая представлена многими великими учителями Церкви и христианскими мыслителями». Пристрастие к платонизму, мистическая филология, взятая у Филона Александрийского, влияние немецких мистиков, чрезмерный аллегоризм в толковании Библии, восходящий к Оригену, отрицание чудес Божиих и резкая критика исторического понимания Священного Писания как «исторического христианства», «обрядной мудрости» и «буквального богословия», позволило богослову Г. Флоровскому упрекнуть Г.С. Сковороду в отходе от Церкви и ее догматического сознания, в уходе из церковной истории к природе – своеобразному пиетическому руссоизму. Все изъяны философии Сковороды порождены отрывом от догматического сознания Церкви, и конечно, он был далек и от святой жизни великих светочей православной веры – Нила Сорского, Серафима Саровского и Силуана Афонского. По свидетельству Ковалинского, Сковорода отрицательно относился к иночеству: «в монашестве он видел мрачное гнездо спершихся страстей, за неимением исхода себе задушающих бытие смертоносно и жалостно». Но в эти суждения Ковалинского нужно внести существенное уточнение – в одном из писем Григорий Сковорода писал о том, что истинное монашество есть вечная живая сущность христианства – всецелая устремленность к Богу, а это означает, что Сковорода отрицательно относился не к монашеству, а к печальному духовному состоянию тех иноков, с которыми имел общение, о монашестве же он писал: «Монах есть ученик Христа, во всем уподобляющийся своему Учителю Ты скажешь: апостол выше монаха. Согласен, но ведь апостол может получиться лишь из монаха. Тот, кто властвует над собой одним, есть монах. Кто же покоряет других, становится апостолом. Христос, пока был в уединении, был монахом».
Учение о Боге у Сковороды несет на себе печать пантеизма и моментами предвосхищает философию тождества Шеллинга, учившего, что природа – это зримый мировой дух, а мировой дух – это незримая природа. По мысли Григория Сковороды «весь мир состоит из двух натур: одна видимая – тварь, другая невидимая – Бог; Бог всю тварь проницает и содержит». Если незримая природа – это метафизическая первооснова всего сущего, Бог, почитавшийся у древних мудрецов – у Сократа, Платона и Аристотеля – как «всемирный ум», а у христиан, именуемый Отцом Небесным, Духом, Истиной, Царем и Вседержителем, то весь видимый мир – материальная вселенная, она – ветшающая риза и тень Бога. Для пояснения взаимоотношений между Богом и миром Сковорода использует образ дерева и его тени, встречающийся у немецких мистиков Якоба Беме, Вейгеля и Ангелуса Силезиуса: Бог – Древо Жизни, а весь видимый мир – Его тень, а это означает, что Бог и мир соединены как две природы во Христе Богочеловеке – Божественная и человеческая – «неслиянно», «неразрывно» и «нераздельно». Исповедуя веру в Святую Троицу, Сковорода учит, что Бог есть «Высочайшее Существо», Он – Сущий и Непостижимый, вездесущий Духу, Который во всем – имманентен миру, но в то же время Он выше всего сущего и трансцендентен вселенной, как источник жизни и солнце мира. «Не Он ли бытие всему? Он в дереве истинным деревом, в траве травою, в музыке музыкою, в доме домом, в теле нашем перстном новым есть телом и точностию или главою его. Он всячиною есть во всем». «Не Бог ли все содержит? Не Сам ли глава и все во всем? Не Он ли истинною в пустоше истинным и главным основанием в ничтожном прахе нашем?». Несмотря на все уклоны своей философской мысли и будучи свободным мыслителем, Сковорода никогда не отрекался от веры в Сына Божиего, Иисуса Христа, святой, соборной и апостольской Церкви и ее священных таинств. Он был убежден, что христианство не существует без Церкви и Божественной Литургии – сердца всех молитв и богослужений, и видел средоточие религиозной жизни христианина в молитве и таинстве Евхаристии: «сколько раз привязывала меня к Богу тайна Евхаристии». Всей душой своей Сковорода любил Христа и почитал свободу высочайшей ценностью, он хотел философствовать по Христу – совершенно свободно, но в то же время – церковно и благочестиво: «Не хочу наук я новых, кроме здравого ума, кроме умностей Христовых, в коих сладостна душа… О свобода! В тебе я начал мудреть… До тебе моя природа, в тебя я хочу умереть». Опираясь на тексты Священного Писания и учение святых отцов Церкви – на молитвенно-аскетический опыт и духовную мудрость Григория Богослова и Василия Великого, утверждавших, что человек призван отрешиться от мирской суеты, беседовать с самим собой и Богом, жить выше видимого мира и обрести тишину в сердце, Сковорода проповедовал, что для духовной жизни и Богопознания нам надлежит хранить свое сердце и не прельщаться обманчивыми и суетными сокровищами мира, но стоять в свободе Христовой. Высочайший духовный подвиг для человека – это верность Христу, а Христос – жизнь нашей души и смысл нашей жизни, Он – величайшая святыня сердца всех христиан, которых ничто не может разлучить с Ним – ни нищета, ни пытки, ни несчастия, ни сама смерть: «Блажен тот, кто с колыбели посвятил себя Христу, взял иго благое и бремя легкое и привык к нему. Свята такая жизнь. Ни нищета, ни несчастия не будут тяжелы ему; ни огонь, ни меч не разлучит его со Христом. Христос, жизнь моя, умерший за меня! Уничтожь черствость моего сердца, зажги в нем Твой огонь, чтобы во мне умерли страсти и злые желания, и чтобы я жил для Тебя, Свет мой!». Во Христе Сковорода видел залог победы над смертью и всеобщего воскресения мертвых: «Богочеловек наш есть венец наш: не умираем, но изменяемся от смерти в жизнь, от тления в нетление…Грядет час и ныне есть, где мертвые услышат глас Сына Божия и услышавши оживут». Гностическая трактовка зла – убежденность в том, что зло вечно сосуществует с Богом как Его тень, платоническое унижение тела («тело – гробница души»), сочетались у Сковороды с христианской верой в чудо воскресения из мертвых и преображение мира, с верой в бессмертие личности. По свидетельству Ковалинского, перед смертью Г.С. Сковорода исповедался и причастился Святых Тайн Христовых – умер как человек верующий и церковный, и завещал похоронить себя на возвышенном месте близ рощи, исповедуя веру в то, что после смерти наш бессмертный дух отходит в «иные круги бытия».
Самой любимой книгой Григория Сковороды была Библия – «скрижаль мудрости Божией»: «О, сладчайший органе! Едина голубице моя Библия! О, дабы сбылось на мне оное! Давид мелодично выгравает дивно. На все струны ударяет! Бога выхваляет! На сие я родился. Для сего ем и пью; да с нею поживу и умру с нею!» В своих странствиях Сковорода всегда брал с собой Библию на еврейском языке, она была его главной духовной наставницей, утешительницей в скорбях, вдохновительницей в молитве, ответом Божиим на самые мучительные вопросы философов и лестницей ведущей к Богу. По словам Владимира Эрна «Библия центральна для философского сознания Сковороды». Сковорода был убежден, что Библия ничему нас «не учит, кроме Богознания, но сим самим всему учит». Библия была для него источником поэтического вдохновения и глубоких философских раздумий. Священное Писание есть Слово Божие, а все книги Библии боговдохновенны. Если Библия была написана святыми пророками, мудрецами и апостолами по действию Святого Духа, то чтобы понимать написанное Святым Духом, человеку надлежит очистить сердце покаянием, приступать к чтению Священного Писания с духовным рассуждением, трезвостью мысли и молитвой – светильником веры, освещающим все самые глубокие и самые темные места в библейских сюжетах и притчах. Человеку открыт путь Богопознания в Священном Писании и в книге природы. Вслед за святым Дионисием Ареопагитом и преподобным Максимом Исповедником, Григорий Сковорода убежден, что каждая вещь в мире имеет свою идею и смысл – архетип и логос, а начало и конец всего сущего – Божественный Логос, иными словами – предвечный Бог Слово и вторая Ипостась Святой Троицы, Бог Сын, совечный и раночестный Отцу и Святому Духу, а потому – путь познания природы ведет нас к познанию ее Творца, тем самым – наука и философия есть естественное Богопознание, а в природе открывается та же истина, что и в Священном Писании. По умозаключению Владимира Эрна, из двух Откровений – природы и Библии, Сковорода отдает предпочтение исследованию природы – он любит церковные обороты и порой цитирует библейские тексты, но «он глубоко светский человек, он природен, а не церковен», «его мистика – космична и антропологичена, а не экклесиологична». Являясь религиозным мыслителем, с трепетностью, благоговением и любовью относясь к Библии – видя в Священном Писании словесный храм Премудрости Божией и целый мир символов, Сковорода ищет утешения не столько в Церкви, ее богослужениях и таинствах, сколько на вольных и дерзновенных путях религиозно-философских поисков – он не идет к священнику, чтобы облегчить боль своего страждущего духа исповедью и покаянием, он не становится ни иереем Господним, служащим в храме, ни монахом, уединенно живущим в монастыре среди собратий-иноков, но мятежный и вольнолюбивый дух его томится и ищет Абсолютного – рвется к Богу и к горнему миру, которой выше луны, солнца и звезд, к надзвездному миру, где нет ни печалей, ни тоски, ни смерти, но всюду царит несказанная тишина и вечный покой, а вечная радость наполняет сердца всех его блаженных обитателей: «Как поток к морю скор, как сталь к магниту прядет, пламень дрожит до гор, так дух наш к Богу взор рвет».
По учению Сковороды, существуют три мира: макрокосм – вселенная, имеющая духовную и материальную сторону, микрокосм – человек, и загадочный мир символов – Библия, связующее звено между человеческим разумом и Божественной Премудростью: «Суть три мира. Первый есть всеобщий и обитательный, где все рожденное обитает. Сей составлен из бесчисленных миров и есть великий мир. Другие два суть частные и малые миры. Первый – микрокосм сиречь мирик, мирок или человек. Второй мир символический, сиречь Библия». Библия есть превосходнейшая из всех книг, она – целый мир загадок и чудес, символов и притч, связующих ум человека с премудростью предвечного Творца вселенной: «В ней собраны небесных, земных и преисподних тварей фигуры, дабы они были монументами, ведущими мысль нашу в понятие вечной натуры, утаенной в тленной так, как рисунок в красках своих». Сковорода пылко критиковал всех тех, кто исторически и буквально понимает Библию, обличал «обрядную мудрость», «историческое христианство», «буквальное богословие». Согласно богослову о. Георгию Флоровскому, Сковорода «ищет «духовного» разумения, видит в Библии руководство духовного самопознания» как в «философской книге притч, символов и эмблем», где запечатлен «некий иероглиф бытия». На страницах своих произведений «»Кольцо», Жена Лотова», «Потоп Змиин» и «Израильский Змий», Г.С. Сковорода живо, трепетно и с любовью рассуждает о Библии, называя ее сфинксом, загадывающим загадки, алтарем и ковчегом, солнцем всех планет и царским врачебным домом, тяжебным делом Бога со смертными, лестницей Иоакова и землей обетованной. Наряду с Библией Сковорода почитал античных мудрецов – «боговидца Платона», Сократа и Плутарха, черпая в их трудах образы, фигуры и символы: «Баснословные древних мудрецов книги, есть то самые предревние богословия. Они так же невещественное естество Божие изображали фигурами, дабы невидимое было видимым, представляемое фигурами тварей». «Древние мудрецы имели свой язык особливый, они изображали мысли свои образами, будто словами. Образа те были фигуры небесных и земных тварей, напр. солнце значило истину. Кольцо или змий, в кольцо свитый – вечность. Якорь – утверждение или совет. Голубь – стыдливость. Птица бусел (аист) – богочтение. Зерно и семя – помышление и мнение...». Все мышление Григория Сковороды образно и метафорично, он любил изъясниться притчами и баснями: «истина острому взору мудрецов не издали болванела так, как подлым умам, но ясно, как в зерцале, представлялась, а они, увидев живо живой ее образ, уподобили оную различным тленным фигурам. Ни одни краски не изъясняют розу, лилию, нарцисса столько живо, сколько благолепно у них образует невидимую Божию истину тень небесных и земных образов. Отсюда родились hieroglyphica, emblemata, symbola, таинства, притчи, басни, подобия, пословицы». Литературный язык Г.С. Сковороды эмоционален и метафоричен, речь его образна и архаична, насыщена библейскими и антично-мифологическими образами, он изъясняется как поэт, используя образы и символы, западающие в память и сильно воздействующие на сердце, а не отвлеченные понятия. Для нашего современника образный язык сочинений Г.С. Сковороды с его неоплатонической, гностической и библейской символикой слишком изощрен и необычайно сложен для восприятия, представляется чрезмерно громоздким, патетичным и вычурным, как литературный язык Сумарокова, Тредиаковского и Державина, но надо помнить, что этот философ был одновременно и удивительным поэтом, автором книги «Сад божественных песен», в стихах своих достигшем наилучшего самовыражения – выражения всех своих внутренних борений и душевных метаний, своей мятущейся души, мучимой глубокой тоской и печалью, но в то же время умеющей радоваться жизни и надеяться на Бога. Русский философ Чижевский подчеркивал особую любовь Сковороды к символам, метафорам и антитезам, умение мыслить парадоксально: «Сковорода как будто хочет перенести на весь мир эти антитезы христианской веры и христианского религиозного сознания. Ибо – для него весь мир антитетичен – «в сем целом мире два мира, един мир составляющие: мир видимый, и невидимый, живой и мертвый, целый и сокрушаемый. Сей риза, а тот тело. Сей тень, а тот древо. Сей вещество, а тот ипостась, сиречь основание, содержащее вещественную грязь так, как рисунок держит свою краску. Итак, мир в мире есть то вечность в тлении, жизнь в смерти, восстание во сне, свет во тьме, во лжи истина, в плаче радость, в отчаянии надежда». Уже здесь намечены два ряда противоположностей, антитез в мире и в человеческой жизни. В мире – «вечность в тлении, жизнь в смерти, восстание во сне, свет во тьме, в человеческой жизни – «во лжи истина, в плаче радость, в отчаянии надежда». Эти оба ряда Сковорода рассматривает подробнее. В природе – «не сыщешь дня без тьмы и света, а года без теплоты и зимы». «При – Нощи есть тут же и утро дня Господня». Антитезы образуют все в мире, объединяясь в единстве – «составляют едино – пищу – глад и сытость, зима и лето – плоды. Тьма и свет – день. Смерть и живот – всякую тварь». – То же самое в духовной жизни – «не найдешь и состояния, чтобы оное из горести и сладости не было смешенное». – «Сладость есть наградою горести, но горесть мати сладости». «Плач ведет к смеху, а смех в плаче кроется». Приличный плач есть то же, что благовременный смех. Сии две половины составляют едино». Миросозерцание Сковороды было символическим, он символист и по манере своего мышления и по своей метафизике – особенно в учении о Библии как символическом мире. Вслед за преподобным Максимом Исповедником, Григорий Сковорода учил, что «весь умопостигаемый мир таинственно и символически отображается в чувственном». У преподобного Максима Исповедника и святого Дионисия Ареопагита он заимствует мысль о том, что весь видимый мир – загадочная притча и монументальное откровение Бога, а в природе – находит «тайную премудрость» Творца и Зиждителя вселенной. Вслед за древнегреческим мудрецом Платоном, он резко противопоставляет чувственное и духовное, видимое и невидимое, временное и вечное. У Сковороды, как и у Платона, нас окружающий чувственный мир есть только отблеск и тень Божества и незримого мира, при этом Сам Бог мыслится как духовная основа видимого мира. «Бог есть свет, а все остальное – тень». Изучая диалоги Платона и сочинения Филона Александрийского, Сковорода пришел к мысли, что материя – вечна и не сотворена Богом, в то время как Библия и Новозаветная Церковь догматически провозглашает, что Бог сотворил небо и землю из ничего, а Его творческие замыслы и идеи – не имманентные духовные сущности сотворенных вещей, а их трансцендентные прообразы, заключенные в предвечной премудрости Создателя. Весь видимый мир с его садами, морями, звездами пустынями и горами – это книга символов, тайн, образов и притч, написанная премудрым и всеблагим Художником. Мысль Сковороды о познании Бога через познание видимого мира аналогична учению святых отцов и учителей Церкви и Филона Александрийского о естественном Богопознании: «Вдохновенные мудрецы постепенно восходят снизу вверх, как бы по небесной лестнице, правильным умозаключением достигая Творца». С парадоксальной алогичностью Сковорода заявляет, что материя одновременно преходяща и вечна, наполняет собой все пространство и все времена, но это, во-первых ведет к отрицанию идеи сотворения Богом мира из ничего, ибо Бог мыслится не как всемогущий Творец Библии, а как Демиург Платона, лишь оформляющий вечную материю в стройный космос, как источник силы бытия Мальбранша и «тайная пружина всему» – верховный ум и перводвигатель Аристотеля, а во-вторых говорит, о том, что в области онтологии и метафизики Сковорода скорее платоник и дуалист, утверждающий, что материя совечна Богу и не сотворена, чем христианский философ. Как ученые Коперник и Джордано Бруно русский философ утверждает, что существуют бесчисленные миры, но как исповедник платонической метафизики он убежден, что настоящий мудрец должен познавать не одну наружность бытия – видимый мир, но незримую сущность вещей и «тайные пружины развития всей вселенной». Высшее познание – это не рациональное и эмпирическое, но мистическое познание в Боге через озарение духа, а оно становится возможным только через освобождение от плена у страстей и чувственности – через духовно-аскетическую жизнь и принятие в себя Духа Премудрости и Истины. На материю Сковорода смотрит глазами Платона, Плотина и Филона Александрийского: материя меонична и есть «поле следов Божиих», «наружность», «пустая видимость», «бледная тень», «труд и болезнь», «почти ничто», «исчезающий цвет», «тленная тьма» и «ничтожество», источник несовершенства мироздания.
Для справедливости надо сказать, что в отличие от античного интеллектуала Платона, видящего источник зла в материи, Г.С. Сковорода усвоил волюнтаризм Августина Блаженного и восточных святых отцов Церкви, находя источник зла в свободной воле Ангелов и людей, восставших против Бога: «Всяк, обоживший волю свою, враг есть Божией воле и не может войти в царство Божие». «Воля – ненасытный ад! все тебе яд, всем ты яд». На протяжении всей жизни душа Сковороды томилась и искала – он пережил внутреннюю и молчаливую трагедию духа, отзвуки которой запечатлелись в его стихах – проникновенных, протяжных и грустных, как задушевная русская песня. По словам Владимира Эрна, горькое чувство мирового разлада и неутоленной тоски переполняло сердце Сковороды мукой, а скорбь его духа находила облегчение в рыданиях и слезах, он – плачущий поэт, изливающий в стихах печаль своей души, обращая ее как к Богу в молитвах, так и к миру – к людям, отсюда – его поэзия является и молением, и исповедью, и проповедью. В стихах Григорий Сковорода изливал тайные рыдания своего сердца и печаль души оттого, что весь земно мир лежит во зле – бесконечно далекий от рациональной теодицеи Лейбница с его наивным оптимизмом и идеей предустановленной гармонии, Сковорода в неизъяснимой тоске вслушивался в рыдания мира – скорбь его была намного глубже скептического пессимизма Вольтера с его «Кандидом», он изливал свою печаль в более сильных и ярких выражениях и образах, чем Шопенгауэр, но не доходил до безысходного пессимизма последнего, а по трагической тональности его поэтические рыдания созвучны стихам Леопарди и Байрона – поэтам мировой тоски и скорби, хотя ощущая «мировой разлад», и предвосхищая в этом мирочувствии Тютчева, Сковорода был глубоко религиозен и хранил веру свою, как зеницу ока. Мироощущение Сковороды было трагическим – он признавался, что самый центр души его ноет и скорбит и он готов как Иеремия воскликнуть – «В тайне восплачет душа моя», но печаль не ввергала его в отчаяние, а отвращая от суетного мира зол и страстей, обращала к Богу. Размышляя о загадке и источнике мирового разлада и рыданий всего мира, Сковорода находит исток мирового трагизма бытия в свободной воле людей, обратившихся ко злу – использующих свободу в злых целях и не пренебрегающих злыми методами. Мышление Григория Сковороды волюнтаристично, он – волюнтарист в этике, богословии и метафизике, он убежден, что свободная воля – это великий и бесценный дар, печать Богоподобия, данная каждому человеку, но вместе с тем, он осознает какая огромная ответственность возложена на каждого из нас, ибо свобода – необычайно загадочная и грозная величественная и страшная вещь, она – источник добра и зла, все зависит оттого, как человек распорядится своей свободой – воля определяет мышление и бытие, она занимает центральное место в антропологи Сковороды – в его учении о человеке, его природе и предназначении. Вглядываясь в темные и мрачные «сердечные пещеры», Григорий Сковорода находит в людях ненасытную и злую волю – со времен грехопадения Адама род человеческий избрал путь греха, зло – это состояние свободной воли, обращенное против Бога, а грех – это злодеяние, если бы не было греха, то не было бы ни страданий, ни смерти, на самого Ада – истреби злую волю в сердце своем и не будет ни Ада, ни мук, отсюда – путь спасения есть путь аскетический и подвижнический, путь гармонично сочетающий смирение и дерзновение, путь проницательнейшего познания самого себя и борьбы со страстями, путь свободного и вольного подчинения себя воле Бога Вседержителя. По свидетельству Ковалинского, в своей жизни Григорий Сковорода был аскетичен – он не только странник и учитель жизни, но и аскет-молитвенник, отличающийся необыкновенной остротой чувств, внутренней сосредоточенностью и посвящающий полуночное время Богомыслию и молитве – когда вся природа затихала и наступал час ночного молчания, а небо загоралось мириадами сверкающих звезд, то он собирал ум в сердце своем и предавался тихим думам и молитвам.
Как святые отцы Церкви – Ириней Лионский, Афанасий Великий, Дионисий Ареопагит и Максим Исповедник, Сковорода видит назначение человека в обожении – уподоблении Богу, но само обожение мыслится им скорее в согласии с немецкими мистиками – особенно Мейстером Экхартом, чем со святоотеческим учением, ибо духовная сущность человека интерпретируется как искра Божия, единосущная Богу. Рассудительный Зеньковский верно заметил, что «в антропологии Сковороды есть мотивы, водящие его от изначальной библейской базы. При характеристике «сердца» Сковорода употребляет понятие, вошедшее в употребление (в мистической, а позже общей литературе) от Мейстера Экхарта, и именно понятие «икры Божией», «погребенной в человеке», и это выражение – «искра Божия» есть не просто изящная поэтическая метафора, а образ, органически связанный с религиозной метафизикой Мейстера Экхарта и его богословием, имеющим склонность к пантеизму. Путь спасения для Сковороды – это путь самоуничижения и смирения, уподобление Иисусу Христу, обожение обретается через уединение и бегство от мира, терпеливость, смирение и целомудренность. Григорий Сковорода – один из самых нравственно чутких мыслителей России, задолго до Байрона и Леопарди с их меланхоличной поэзией мировой скорби, и Шопенгауэра с его пессимистической философией, остро ощутивший тайную печаль и тайные слезы мира, осознавший греховность людей и горькую правду слов апостола Иоанна Богослова, сказавшего, что весь мир лежит во зле: «О, прелестный мир! Ты – океан, пучина, ты – мрак, вихрь, тоска, кручина!» Весь мир с его небом, где сияют солнце, луна и звезды, с полями и лесами, где обитают звери, с реками и морями, где плещутся рыбы, с садами, где благоухают цветы и поют птицы – прекрасен, но за его благолепным покровом таится плач скорбящих и страждущих горе всех живущих – темная сторона действительности: «Мир сей являет вид благолепный, но в нем таится червь неусыпный; горе ти, мире! Смех мне являешь, внутрь же душою тайно рыдаешь». В этом прозрении Сковорода предвосхищает поэтическую интуицию Тютчева, выраженную в экспрессивном стихотворении «День и ночь», его тонкое восприятие иррациональной и темной стороны бытия с ее безднами и ужасами, хаосом и мировой скорбью. Как исповедник христианского волюнтаризма, Сковорода утверждал, что мы не должны винить мира, ибо его катастрофическое состояние – вина каждого из нас, ведь изобретатель греха – дьявол, а корень греховности лежит в сердце каждого человека, нуждающегося в искуплении и нравственном исправлении. В миросозерцании Сковороды этика занимала значительное место, все его размышления, басни и стихи проникнуты нравственным пафосом, а он сам – не только метафизик и мистик, опирающийся на Библию и древних мудрецов, но и моралист, рассуждающий о добре и зле, любви и тоске, печали и счастье, назначении и смысле жизни человека. Размышляя о тайне зла, Сковорода, однажды изрек гностическую мысль, видимо взятую им у Якоба Беме: «Господь сотворил смерть и жизнь, добро и зло», «змий и Бог – одно». Эта гностико-теософская мысль Г.С. Сковороды объявляет Бога виновником мировой трагедии и всех страданий, отрицает Его святость и делает невозможной теодицею, она противоречит Божественном Откровению и молитвенном опыту подвижников Церкви, ее нравственному богословию и учению о всеблагом и всесовершенном Боге, о Котором сказано в Библии, что Он смерти не сотворил и радуется погибели живущих, но напротив, создал всех нас для блаженной, нетленной и вечной жизни. Мучительно ощущая реальность страшного царства зла в мире и падшее состояние людей, Сковорода писал о скуке и тоске – не только как о своем личном самочувствии и своих душевных переживаниях, но как о константах нашего горестного существования в земном мире, о которых писали проницательные мыслители, познавшие трагизм жизни и смерти – от библейского мудреца Иова и пророка Иеремии до Байрона, Шопенгауэра, Кьеркегора и Ницше: «Ах ты, тоска проклята! О докучлива печаль! Грызешь мене измлада, как моль платья, как ржа сталь. Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука! Где ли пойду, все с тобою везде всякий час. Ты, как рыба с водою, всегда возле нас. Ах ты, скука, ах ты, мука, люта мука». Владимир Эрн пояснял, что скука и тоска – это не мимолетные приступы меланхолии, омрачавшие душевное настроение Сковороды, а характерные черты его мирочувствия. Совершенно неверно считать Сковороду исповедником мистического оптимизма, как делает Зеньковский, напротив, он – не идиллически цельная и гармоническая натура, а один из мучеников духа и мысли, знавший душевные грозы и бури, разлад с окружающим миром, ощущавший гнетущее чувство одиночества, сравнивающий себя с кольцом, выпавшим из цепи человечества – чувствуя себя ненужным миру, что впоследствии будут мучительно ощущать все лишние люди в России – и измельчавшие герои Тургенева и титанические герои Лермонтова. Всю жизнь Сковорода искал свободу и покой – преодоление всех жизненных невзгод, гармоничную полноту бытия и вечную жизнь с Богом, не знающую житейских волнений – это очень напоминает М.Ю. Лермонтова с его стихотворением «Выхожу один я на дорогу…». Духовная цельность Сковороды – трагическая и сложная, а не изначально гармоническая и идиллическая, она обреталась в незримой борьбе с самим собой и своими страстями, в нравственно-аскетическом подвиге, являясь плодом умного делания и мучительного катарсиса.
Мировой разлад обостренно ощущается Сковородой везде – в сокровенной келье собственной души, во взаимоотношениях между людьми, в кровопролитных войнах и потрясениях, в стихийных бедствиях. Мироздание пребывает не в гармоничном, а в катастрофическом и падшем состоянии. Наблюдая «позорище мира», где человек изнемогает от суеты сует и томления духа, странствующий мудрец изобличал то, как люди тратят бесценное и невозвратимое время жизни на жалкие вещи – приобретение денег и власти, забывая, что нам нет пользы властвовать над вселенной, а душу свою потерять, ибо, когда придет неизбежный час смерти, то ее всепожирающее пламя обратит в пепел все мирские блага, а беспощадный свет озарит всю ничтожность и мелочность существования глупцов, утопающих в низменных страстях. В минуту грусти и тягостных раздумий Г.С. Сковорода однажды воскликнул: «Не люблю я жизни, запечатленной смертью». Наша земная жизнь – это бытие к смерти, в то время, как Сковорода верил в бессмертие души и неуничтожимость личности, являясь в этом плане метафизическим персоналистом, жаждущим вечности – вечной и преображенной жизни. В трогательном рассказе Гесс де Кальве сказано, что когда Григорий Сковорода вернулся из Европы в свое отечество и издалека увидел родное селение, то сердце его с трепетом забилось, но он с печалью обнаружил, что «все его родные переселились в царство мертвых». Во всей видимости Сковорода уехал заграницу из Киева, не повидавшись с родными, а когда вернулся, то уже не застал их в живых – осиротелый и скорбный, он ощутил себя «кольцом, выброшенным из цепи человечества», и всецело сосредоточился на внутренней жизни – в том числе на проблеме жизни и смерти. Наша смертность – свидетельство того, что весь видимый мир пребывает в падшем состоянии – лежит во зле, смерть же – возмездие Божие за грех, а вместе с тем она – судья наших дел и мерило, позволяющее узнать, что обладает вечной ценностью, а что бренно и имеет лишь преходящий характер. В одном из своих стихотворений, которое содержит в сжатом виде целую философию смерти, отсылающее нас к Горацию с его знаменитым высказыванием, что смерть приходит и во дворцы царей и в хижины бедняков, и которое можно сравнить с одой Державина «На смерть князя Мещерского», Сковорода напоминает, что смерть настигнет всех, независимо от их социального статуса, она отнимет земную жизнь и возведет человека в вечность – навстречу Страшному Суду, а потому нам надлежит иметь совесть, чистую как хрусталь, дабы оправдаться пред Богом: «Смерте страшна, замашная косой ты не щадиш и царских волосов, ты не глядиш, где мужик, а где царь, - всех жереш так, как солому пошар. Кто ж на ея плюет острую сталь? Тот, чия совесть, как чистый хрусталь...». Мучительно переживая катастрофическое состояние мира, Сковорода мечтал о духовном преображении души каждого отдельного человека и целой вселенной, помня о том, что последней страницей всемирной истории будет Страшный Суд, а после – все спасенные войдут в Царство Небесное, где они больше не будут пребывать в плаче, терза¬ниях и страхе перед смертью. Для того, чтобы стать достойным вхождения в Царство Божие нам необходимо уже в земной жизни «перейти от земли к небу», «от тленного мира в мир первородный». Изображает свое мистическое переживание Богообщения, Сковорода говорит, что только в Боге обретается непоколебимый покой, человек испытывает радость и мир во Святом Духе, словно очищается от всего тленного и вылетает из тесных вещественных границ на безграничную свободу духа, проникаясь сыновним чувством любви к Небесному Отцу: «…встав рано, пошел я в сад прогуляться. Первое ощущение, которое осязал я сердцем моим, была некая развязанность, свобода, бодрость, надежда с исполнением. Введя в cиe расположение духа всю волю и все желания мои, почувствовал я внутри себя чрезвычайное движение, которое преисполнило меня силы непонятной. Мгновенно излияние некое сладчайшее наполнило душу мою, от которого вся внутренняя моя возгоралась огнем, и, казалось, что в жилах моих пламенное течение кругообращалось. Я начал не ходить, но бегать, аки бы носим неким восхищением, не чувствуя в себе ни рук, ни ног, но будто бы весь я состоял из огненного состава, носимого в пространстве кругобытия. Весь мир исчез предо мною; одно чувствие любви, благонадежности, спокойствия, вечности оживляло существование мое. Слезы полились из очей моих ручеями и разлили некую умиленную гармонию во весь состав мой. Я приник в себя, ощутил, аки сыновнее любви уверение, и с того часа посвятил себя на сыновнее повиновение Духу Божию». Таинственное чувство несказанного блаженства, заключенное в Богообщении – это пророческое предвосхищение эсхатологической вечной жизни в горнем Иерусалиме, оно стоит всех наших мук, сомнения и испытаний на жизненном пути. Восхождение в Царство Небесное – это нравственный и религиозный долг человека, мистический смысл его жизни и обязанность перед Богом, но сам путь спасения – тернист и труден, ибо люди полны страстей – цепей, приковывающих нас к миру, и чтобы спастись, им нужны знания и мудрость, решимость следовать воли Божией и жить в согласии с собственной природой – не изъязвленной грехами, а преображенной благодатью Святого Духа. Пытаясь образумить тех, кто ищут счастья в материальных благах, Сковорода напоминает, что в материальном мире царят время и смерть, здесь не может быть вечного счастья и только Сам Господь может наполнить нашу сердечную бездну своей бесконечной любовью: «Счастие в сердце, сердце в любви, любовь же в законе вечного. Ныне же желаешь ли быть счастливым? Не ищи счастья за морем, не проси его у человека. золотом можешь купить деревню, вещь трудную, как обходимую, а счастие как необходимая необходимость туне везде и всегда даруется». «О, Боже сердца моего! Часть соя всесладчайшая! Ты есть тайна моя, плоть есть сень и закров Твой…». Любовь – величайшее счастье, она – святое имя всемогущего Бога, держащего всю вселенную нашу, и нет ничего невозможного для нее, если человек откроет ей свое сердце. По парадоксальному изречению Сковороды все люди равны перед Богом, но каждый человек – уникален и неповторим, и в этом смысле люди различны: «Бог богатому подобен фонтану, наполняющему различные сосуды по их вместимости. Над фонтаном надпись: не равное всем равенство. Льются из разных трубок разные токи в разные сосуды, в круг фонтана стоящие. Меньший сосуд менее имеет, но в том равен есть большему, что равно есть полный». На пути спасения важно не потерять самого себя – быть верным себе и тому, что Бог задумал о нас, а для этого человек должен следовать своему призванию, не закапывать свои таланты, но творчески приумножать их, познать самого себя и волю Божию о себе, чтобы исполнить ее в своей жизни.
Подобно святителю Василию Великому учившему, что человек познает Бога, созерцая Его величие и премудрость в красоте и образах сотворенного Им мира, и через самопознание, Сковорода убежден, что и в самых малых вещах видна премудрость Создателя, а в человеке – сокрыты все тайны мира. Самопознание – это начало мудрости. «Если хотим измерить небо, землю и моря, должны измерить во-первых самих себя — собственною нашею мерою. А если наше я, внутрь нас, меры не сыщем, то чем измерить можем? А не измерив себя прежде, что пользы знать меру в прочих тварях? Да и можно ли?» – риторически вопрошает Сковорода. Тайна человека, его сущности и смысла жизни стояла в центре всех размышлений Г.С. Сковорода, а его антропология была чрезвычайно близка к библейскому учению о человеке, но вместе с тем, она глубочайшим образом связана с его метафизикой, испытавшей сильнейше влияние Платона, Филона Александрийского и Мейстера Экхарта. По верному замечанию философа А.Ф. Лосева, Сковорода «был истинный Сократ на русской почве, и не меньше, чем греческий Сократ, он видел свою жизненную задачу в духовном рождении человека, в посвящении его в философию», «основная идея философии Сковороды – антропологизм. Познание возможно только через человека. Человек – это микрокосм. Единственная истинная жизнь – человеческое сердце – есть инструмент этого познания». Человек – величайшая загадка в мире и средоточие всех мировых тайн. «Всех наук семена сокрыты внутри человека, тут их тайный источник». Святитель Василий Великий, повторяя библейских стих – «внемли себе», утверждал, что если человек познает себя как духовное создание с бессмертной душой и облеченное в плоть, то ему не надо будет искать величия Зиждителя в устройстве вселенной, но он в самом себе усмотрит великую премудрость Создателя. Человек – микрокосм, в нем ключ ко всем тайнам мироздания, он – живое средоточие всех загадок и парадоксов бытия. По глубокой мысли Владимира Эрна для Сковороды человек есть ключ к разгадкам всех Божьих тайн, он – мыслящее существо, вопрошающее о всех загадках мира, но величайшая тайна заключена в нем самом: «Для Сковороды ключ ко всем разгадкам жизни, как космической, так и божественной, есть человек, потому что все вопросы и все тайны мира сосредоточены для него в человеке... Не разгадав себя, человек не может ничего понимать в окружающем; разгадав же себя до конца, человек проникает в самые глубокие тайны вселенной». По мысли Сковороды, человек есть микрокосм – малый мир, в котором как в зеркале отражается Бог и вся вселенная: «Я верю и знаю, что все то, что существует в великом мире, существует и в малом и, что возможно в малом мире, то возможно и в великом по соответствии оных и по единству всеисполнение исполняющего духа». «А что же такое человек? Что бы оно не было: или дело, или действие, или слово – все то напрасность, если оно не получило своего осуществления в самом человеке... вся эта ризновида плоть, вся неизмеримая бесчисленность и видимость сходится в человеке и пожирается в человеке». В диалоге «Нарцисс», Сковорода призывает нас к самопознанию, а самопознание – это путь познания Бога. Вслед за святыми отцами Церкви и немецкими мистиками – Мейстером Экхартом и Якобом Беме, русский Сократ провозглашает, что познавая самого себя, человек познает Бога и весь окружающий мир, ибо он – образ и подобие Божие и микрокосм, а потому заглянуть внутрь себя означает познать Бога: «Познать себя и уразуметь Бога – один труд». Размышляя о тайне человека, Сковорода приходит к мысли, что самопознание для нас невозможно без Бога, ибо Он сотворил нас, Его замысел есть смысл нашей жизни, а потому только Христос дает ответ на загадку человека, и только Духом Божиим мы можем познать неисследимую глубину своего сердца и понять свое предназначение: «А ты одно старайся: узнай себя. Как ты сделаешься местом Богу, не слушая нетленного гласа Его? Как можешь слышать, не узнав Бога? Как узнаешь, не сыскав Его? Как ты сыщешь не распознав самого себя?» «Истинный человек есть сердце в человеке, глубокое же сердце и одному только Богу познаваемое…. А ведь истинный человек и Бог есть то же». Человек есть существо двойственное – духовное и чувственное, и если физически он – часть природного мира, то его метафизическая сущность – «внутренний и истинный человек», является умосозерцаемой и надэмпирической. Эмпирический человек для Сковороды есть лишь тень и сновидение «истинного человека»: «Ты cновидeниe истинного твоего человека. Ты риза, а он тело. Ты приведение, а он в тебе истина. Ты-то ничто, а он в тебе существо. Ты грязь, а он твоя красота, образ и план...». Рассудительный Зеньковский понимал, что идея Сковороды о том, что «истинный человек» – «один во всех нас и каждый в целом» неизбежно ведет к признанию феноменальности индивидуального бытия и нашей личности, но, пытаясь спасти «русского Сократа» от упреков в пантеизме, он заявляет, что «Сковорода совсем не учит о том, что Боге есть субстанция в каждом человеке», а выражение истинный человек – относится к воплотившемуся и вочеловечившемуся Сыну Божиему – предвечному Логосу, Иисусу Христу, Который есть «всечеловек» и «небесный человек». Но в своих произведениях Сковорода утверждает, что духовная сущность человека и Бог – тождественны, поэтому познать Бога – значит познать самого себя, если же «истинный человек» в нас – это Сам Христос, то во-первых, мы приходим или к пантеизму – признанию того, что метафизическая сущность каждого из нас тождественна Сыну Божиему – «истинный человек и Бог – одно», что является лжеучением и ересью, ибо по боговдохновенному вероучению святой Церкви моя духовная сущность – это не Христос, а во-вторых, мы приходим к антропологическому феноменализму – отрицанию личного характера духовной сущности каждого человека, того, что в замысле Творца существует не только идея человека вообще, но и идея каждого сотворенного Им создания – каждой отдельной личности. Если бы Сковорода, подобно преподобному Максиму Исповеднику, учил что Христос Богочеловек – идеальный образец Сына Человеческого, воплощающий в Себе нравственный идеал, к которому каждый из нас призван стремиться, уподобляясь Сыну Божиему, что существует идея Божия о каждом из нас – поэтому каждая личность неповторима, самобытна и уникальна, бесконечно дорога для сердца Всевышнего, наконец, если бы Сковорода четко различал вторую Ипостась Святой Троицы – Бога Слова, от творческой идеи Бога о человеке, провозглашал, что идея Творца о нас – это не наша духовная и метафизическая сущность, а ее трансцендентный прообраз в мысли Создателя, то он бы был неуязвим для обвинений в пантеизме, но он не только в своей метафизике и онтологии, но и в области антропологии был не столько ортодоксально мыслящим христианским философом и богословом, сколько платоником, испытавшим сильнейше влияние неоплатонизма, Филона Александрийского и немецкой мистики. В книге «История русской философии» русский философ Н.О. Лосский кратко охарактеризовал Г.С. Сковороду как моралиста, «опиравшегося главным образом на Библию, но использовавшего некоторые неоплатонические теории Филона (например в вопросах толкования материи), отцов Церкви и немецких мистиков (в учении о внешнем и внутреннем человеке, глубине человеческого духа и Божества, искре в сердце человека – излюбленного сравнения немецких мистиков)».
Григорий Сковорода – убежденный волюнтарист, он – противник детерминизма, ибо человек есть образ и подобие Всевышнего, он свободен, его поступки определяет не социокультурная среда, а он сам, поэтому на его плечах лежит ответственость за жизнь. Человек есть самоопределяющаяся личность, он обладает свободой воли и мышления, а потому даст ответ Богу на Страшном Суде за каждое свое слово и дело, за каждое намерение и помышление. Человек – это существо мыслящее, а его «мысль есть тайная пружина всей нашей телесной машины». Как и Платон, Сковорода полагает, что важную роль в самопознании и познании окружающего мира играет память: «А память твоя где? Во мне. Что ли она помнит? Все! – Мир сей лежит на очах твоих, гнездится в твоих зеницах». «Память есть не дремлющее сердечное око, призирающее всю тварь, незаходимое солнце, просвещающее вселенную». Но по мысли русского мудреца самопознание это дело не одного интеллекта и одной памяти, а целостного духа и всех душевных сил – ума и воли, нравственного сознания и художественного чувства, а прежде всего сердца, ибо оно – средоточие всей духовной, умственной и душевной жизни человека, оно – метафизическое ядро его личности, скрытое за внешней наружностью: «Что есть сердце, если не душа? Что есть душа, если не бездонная мыслей бездна? Что есть мысль, если не корень, семя и зерно всея нашей плоти-крови, и прочей наружности?» Внешняя наружность для Сковороды была обманчивой «маской», в то время как сердце хранит в себе сокровенную тайну личности. Учение о сердце занимает центральное место в антропологии Г.С. Сковороды, оно рассматривается как средоточие всей жизни человека – духовной, душевной и физической. По справедливой оценке В. В. Зеньковского «основное понятие, которое со всех сторон анализирует Сковорода в своем учении о человеке, есть понятие сердца, и здесь Сковорода более чем где-либо остается на почве библейского учения о сердце. Центрально и существенно в человеке, по мысли Сковороды, его сердце». В своих произведениях Сковорода называет сердце корнем всей жизни, утверждая, что из «сердечной глубины исходят помышления всю нашу плоть и грязь движущие», что «голова в человеке всему – сердце человеческое». В экзистенциальном аспекте сердце у Сковороды – это истинная сущность человека, вмещающая в себе всю его сокровенную жизнь: сердце молится и отрекается, печалится и радуется, гордится и смиряется, гневается и любит. По афористичному высказыванию Сковороды: «Без зерна орех ничто же есть, а без сердца – человек». В сердце зарождаются все мысли человека и через сердце определяются все его поступки: «Разве ж сердце и деяние значит то же?.. А ты доселе не знаешь, что сердце есть мыслей бездна? А мысли – семена и источник действиям? Умаляющееся сердце значит не заросшее терпением житейских печалей и дел, а готовое к снисканию правды Божией». «Истинным человеком есть сердце в человеке, глубокое же сердце – не что иное есть, как мыслей наших неограниченная бездна, просто сказать душа, то есть истое существо и сущая иста и самая эссенция – и зерно наше и сила, в которой единственно состоит родная жизнь и живот наш, и без нее мертвая тень есмы». В своей антропологии Сковорода исходит из библейского представления о сердце как о сокровенном центре личности. Познать себя – значит заглянуть в глубину своего сердца, а оно – бездна неисследимая: «О человек! Почто дивишься высотам звездным и морям глубинным? Войди в бездну сердца твоего! Тут то, дивися, аще имаше очи!». «Утаенная мыслей наших бездна и глубокое сердце есть одно и то же».«О, сердце! Бездна всех вод и небес ширшая... Как ты глубока! Все объемлешь и содержишь, а тебе ничто не вмещает». «Сердце человеку есть неограниченная бездна». В гносеологическом аспекте стремление к познанию своего сердца и разгадке его тайны в учении Сковороды – самое благородное из стремлений человека, а наличие самого сердце у человека, дает ему способность «сердечного познания» – Божественная Истина познается не рациональным мышлением и чувственным опытом, а сердечным созерцанием. Бесстрастное и чистое сердце, умеющее любить, есть прозорливое око души, обращенное к небесам. Для Сковороды сердечное знание не противостоит интеллекту и опыту – ум надо соединить с сердцем, рассудочное знание переживается сердцем и становится живым – изменяющим образ сознание и жизнь человека, преображающим его личность. Наделенный сердцем человек, призван постичь Бога через познание мира и самопознание, осмыслить свою жизнь и найти свое место в мире, исполнять святую волю Вседержителя и самосовершенствоваться. В эстетическом аспекте сердце у Сковороды – это орган художественного восприятия мира, оно дает понять что прекрасно, а что безобразно, и если бы у человека не было сердца, то он никогда бы не восхитился красотой и чудесами Божьего мира, но был бы как холоден и мрачен как демон. Метафизическая утрата сердца – бессердечность, самое страшное, что может произойти с человеком – это его уподобление демонам, утрата способности любить, а потому важно внимать наставлениям царя и мудреца Соломона – беречь и хранить сердце свое. В нравственном аспекте сердце у Сковороды есть седалище совести – морального сознания и духовно-нравственной способности различать добро и зло, оценивать себя и свои мысли, слова и дела, выбирать ценности, каяться в совершенных грехах и надеяться на милость Всевышнего, осуждать грех и ценить добродетель. Прислушиваться к голосу сердца – слушать голос совести, но состояние совести зависти человека от состояния его сердца. В сердце человека таится зло и добро, а значит, оно может быть не только чистым и светлым, но и темным – нечистым и порочным, забывшим Бога или ненавидящим Его, злым и исполненным низких страстей и дурных помышлений: «Удивительно, как сердце из вечного и светлого превращается в тленное и сокрушительное, утвердившееся на сокрушении плоти тела своего». «Сердце златожадное, любящее мудрствовать об одних кошельках, мешках и чемоданах, есть сущий верблюд, любящий пить мутную воду и за вьюками не могущий пролезть сквозь тесную дверь в пределы вечности». Если сердцем человека овладевают нечистые и злые духи, то оно становится «пепельным» и «угасшим», враждующим с Богом и находящемся в разладе со всем миром и с самим собой. Когда человек забывает Бога и прельщается мирскими благами, ищет низменных утех и плотских наслаждений, то его душа обрекает себя на разочарование и страшную духовную болезнь, на отверженность от Бога и скотскую жизнь, недостойную человека – и это все свидетельство болезни сердца: «Если кто сердцем болен, если мыслями недужен, тогда точно сам человек страдает. Не тело, но душа есть человек, не корка, но зерно есть орех. Если целое зерно, сохранится и корка в зерне» Для духовного исцеления человека необходимы подвиг самоотречения и очищение сердца от мирских страстей, его преображение в новое, светлое и чистое сердце, исполненное покаяния и любви. «Сердце – очищаемое от подлых мирских мнений беспокоящих душу, начинает презирать сокровенное внутрь себе сокровище счастья своего, чувствуя будто после болезни, желание жизни своей». Духовно-нравственное преображение человека есть исцеление и очищение его сердца, которое отрекается от зла, раскаивается в согрешениях и начинает жить духовной жизнью, наполняется любовью к Богу и ближним. «О, чистое сердце! Ты воистину не боишься ни молний, ни грому, ты еси Божие, а Бог есть тебе твой. Ты ему, а он тебе есть друг». По учению Г.С. Сковороды чистое сердце – это цель духовной и нравственной жизни человека, оно – верно Богу, не прельщается соблазнами мира сего, живет в согласии с Творцом, полно любви и достойно восхваления: «О, сердце чисто! Ты новый век, вечная весна, благовидное небо, обетованная земля, рай умный, веселие, тишина, покой Божий, суббота и великий день Пасхи».
Григорий Саввич Сковорода – первый философ в России, заслуживающий право называться «русским Сократом», стремящимся постичь тайну бытия человека, он – странствующий мудрец, слагающий басни и притчи, образованнейший мыслитель своего века, поэт и автор «Сада божественных песен», глубокомысленный исследователь Библии и тонкий ценитель и знаток эллинской философии – Платона и Аристотеля, стоиков и неоплатоников, изучивший творения Филона Александрийского, святых отцов Церкви и немецких мистиков, он был оригинальным и самобытным философом, чьи интуиции предвосхитили все основные идеи и темы русской философской мысли. В своем учении о символах, живом знании и свободе, о человеке и его сердце, он предвосхитил идею цельного знания славянофилов И. Киреевского и А.С. Хомякова, метафизику любви и философию сердца П.Д. Юркевича, П. Флоренского, И. Ильина и Б.П. Вышеславцева, и религиозную философию своего потомка – В.С. Соловьева, который наряду с Ф.М. Достоевским, оказал сильное влияние на поэтов и философов Серебряного века – на А. Белого, Вячеслава Иванова и А. Блока, на С.Н. Булгакова, С.Л. Франка и Н.А. Бердяева. В своей книге «Вечное в русской философии» Б.П. Вышеславцев, вслед за Владимиром Эрном, возводя истоки и происхождение самобытной русской философии к Григорию Сковороде, находил в нем «все заветные устремления и симпатии русской философии, которые затем воплотились в личности Владимира Соловьева и всей нашей плеяды русских философов эпохи русского возрождения, как-то: братья Трубецкие, Лопатин, Новгородцев, Франк, Лосский, Аскольдов и мы немногие, которые еще можем напомнить новому поколению, в чем состоит дух и трагедия русской философии, и которые старались ее продолжать в своих трудах за рубежом». Томящийся на земле дух Сковороды ощутил, что без Бога жизнь наша пуста и бессмысленна, а душа – неисцелимо несчастна, и это горькое и благословенное прозрение обращало его к Спасителю и Церкви, как позднее обращались к Богу славянофилы, Гоголь и Достоевский. Как христианский философ, он считал, что познание Истины и согласие с Богом невозможно без любви, ибо любовь – сущность всех христианских заповедей и святейшее имя Божие: «Вся десятословия сила вмещается в одном имени – любовь. Она есть вечный союз между Богом и человеком. Она огонь есть невидимый, которым сердце распаляется к Божиему слову или воле, а посему и сама она есть Бог». По свидетельству М.И. Ковалинского, Сковорода «был набожен, но не суеверен; учен, но не кичился ученостью; обходителен, но без лести». Григорий Сковорода был самобытным религиозным мыслителем, убежденным, что познание Бога выше всех наук и искусств, ибо в Нем заключена вся премудрость и вечное счастье для человека. Долгий духовный путь Сковороды был полон мучительных исканий, душевных бурь и внутренних кризисов, но страдальчески переживая разлад с самим собой и наблюдая горестное зрелище мира, лежащего во зле, он никогда не терял надежду на Бога. Философия Сковороды религиозна, но в своей духовной жизни, в своих исканиях и рассуждениях он был свободным мыслителем и полет его творческой мысли не знал никаких стеснений. С догматической точки зрения философия Сковороды далека от идеала – в своей метафизике находился под влиянием Платона, Филона Иудея и немецких мистиков, как и Ориген, он был склонен к крайнему аллегоризму в толковании Библии и порой доходил до отрицания ее буквально-исторического смысла, а в учении о Боге как о незримой сущности зримого мира, отчасти предвосхищал философию тождества Шеллинга с ее натурфилософскими и пантеистическими нотами отождествления Бога и природы. В то же время Григорий Сковорода беззаветно любил Иисуса Христа и Божественную Литургию, он не мог жить без молитвы и с трепетом читал Библию, учил людей не приковывать свое сердце к бренным сокровищам суетного мира, искать истинной свободы духа и подлинного, непреходящего счастья, которые заключены в Боге. По справедливому замечанию Владимира Эрна, в миросозерцании Сковороды были рационалистические моменты – изъяны и дефекты его философии, но они не занимали центральное место в его жизни – вся жизнь его была проникнута порывом к запредельной Божественной Правде, он участвовал в таинствах Церкви и ее богослужениях, был знаком с произведениями святых отцов и являлся не только странствующим философом, но и молитвенником, его можно назвать родоначальником русской философской мысли: «Сковорода стоит у самого порога русской мысли. Он первый творчески начинает то, что потом гениально растет, множится и цветет. Блеск и величие последующего ни мало не должно заслонять его скромную, но героическую фигуру и отнимать у него хоть частицу славы и признания, которые ему подобают». Самое замечательное в личности Сковороды – это его нравственный пафос искания Божественной Истины, его любовь к свободе и обращение к тайне человека, гармоничный союз поэзии и философии в его творческой мысли, та философия сердца и метафизика любви, которую он поставил в центр своего миросозерцания.