Чудильник

«Хрущеба» вблизи бревенчатого Храма Георгия Победоносца - символа Москвы - пришла в негодность. Еще раньше пришла в негодность идея построения коммунизма по Хрущеву. Конечно, жить в коммуналках сталинского периода конкретного социализма было несносно, но диктатор хотя бы грамотно питал иллюзии упертых коммунистов, реально прореживая плотность населения по всей стране. По идее выжившим сталинистам-безбожникам светила перспектива стать единственными квартиросъемщиками в «прореженной» коммуналке, - надо было только набраться терпения и не загреметь до той поры на лагерные нары.   
Однако увиденное жилищное благополучие в западных городах солдатами-освободителями Европы на завершающем этапе Второй мировой войны оставило неизгладимый след в душе советского человека. Оказалось, что обзавестись приличным жильем можно было еще в предшествующую коммунизму капиталистическую формацию, если бы ее лихо, по-чапаевски, не разрушили до основания, а потом…

И вот пришло это время «потом» - коммунистические потемки, - его воочию можно наблюдать сегодня по «чудильнику» в Коптево.
Более двадцати лет я обитаю в третьем микрорайоне Теплого Стана на Юго-Западе Москвы. Живу со своей семьей: жена и двое детей – мальчик 13 лет и девочка 8 лет. Пребываем мы в четырехкомнатной квартире на пятом этаже с видом на Зону отдыха Тропарево – огромный лесопарк, сохранившийся с тех времен, когда здесь были первозданные леса и сельские поля Московского царства восточной деспотии Московское государство.
Жилье это было приобретено уже в наше время реанимированной Российской Империи в форме Советского Союза в кредит на 15 лет через жилищно-строительный кооператив сотрудников предприятия «Стройкомплект», в котором на тот далекий момент работал я простым инженером.
С тех пор немало воды утекло, много в жизни переменилось, изменилось даже название государства, в котором Москва остается пока столицей, – Российская Федерация.

Ранее же в СССР мы жили с родителями в «хрущевской»  пятиэтажке в Коптево. Какое же это было чудесное «золотое» время: окна квартиры выходили на обе стороны дома, и с пятого этажа была хорошо видна школа, обувная фабрика, железнодорожные пути сортировочной станции Московской кольцевой железной дороги и далее большущая ткацкая фабрика.
С южной стороны дома в хорошую погоду просматривались золотые маковки Храма Георгия Победоносца.

Когда родители были на работе, я или делал уроки за письменным столом, или с упоением смотрел, как маневровый электровоз перегоняет по стрелкам товарные вагоны и цистерны, которые с грохотом тыкаются в хвост двух или трех формирующихся составов.
Мои мама и бабушка постоянно говорили, что грохот железнодорожных вагонов, сортируемых ночью, им не дает спать.
Но мы с папой не обращали внимания на их слова, поскольку спали, «как убитые», - он, придя с вечерней смены рабочего обувной фабрики, я после школы и дворовой беготни. Мама работала заведующей детским садом, а бабушка постоянно была в квартире, поскольку самостоятельно подняться на пятый этаж по лестнице не могла: лифта в доме не было, но я как-то этого обстоятельства по молодости не замечал.

Как давно это было! С тех пор страна вроде как «завязала» с коммунистической практикой трудового порыва в нечеловеческих условиях быта, - однако, выяснилось, что я ошибался.
В субботу одного из июльских дней мне пришлось посетить Московский Торговый Центр на Красной Пресне. Международная Выставка «Стройиндустрия» поражала воображение и создавала ощущение Жилищного Рая, который не сегодня-завтра будет воссоздан по всему земному шару: на суше, на воде, в сферах морской воды и воздушного океана.
Проспекты, буклеты и прочий рекламный материал чуть ли не всех развитых мира изобиловали наименованиями фирм и адресами строительных подрядчиков, готовых реализовать самые смелые проекты: непрерывно вращающийся небоскреб, экологически чистое жилище-обиталище на берегу водоемов, жилой квартал элитных зданий на острове в открытом море.

Моей профессиональной восторженности не было предела. Нагруженный рекламной продукцией и фирменными сувенирами,  воспользовавшись битком набитым маршрутным автобусом, намеренно оказался около метро. Остановившись на пару минут, чтобы перед спуском в чрево подземки хлебнуть порцию свежего воздуха, вдруг почувствовал, что меня сзади за локоть кто-то робко касается рукой.
– Извините, прошу прощения, милостивый господин!
Я закрыл рот и пошире открыл глаза.
– Кто же так уважительно может относиться к россиянину, жителю московской окраины, балдеющему от зарубежных достижений  на благо человеку и гражданину?
– Тысячу извинений, – продолжал человек азиатской наружности, прилично владеющий русским языком.
– У Вас какая-то проблема, как вас звать? – уточнил я, давая понять, что готов выслушать мигранта, как сегодня в Москве кличут людей поразительной жизненной силы, способных выживать в агрессивной среде русских демаршей.
– Мое имя Тимур. О добрый человек (милостивый господин), не подскажете, как мне попасть в Коптево? 

Слово «Коптево» обожгло меня настолько, что в тот момент даже не обратил внимания на вычурность обращения.  И лишь значительно позже осознал символическое значение обращения среднеазиатского полураба к евразийскому полугосподину.
– Тимур, спускайся со мной в метро, – произнес я на жаргоне столичного жителя. 
Когда мы оказались на станции метро «Краснопресненская», меня охватила ностальгия по местам моего детства и юности, и вместо того, чтобы разойтись с Тимуром по разные стороны платформы кольцевой линии метрополитена, я взял его за руку и провел в вагон сквозь открывшиеся створки двери поезда в направлении станции «Новослободская». Под шум колес вагона он поведал мне, что живет и работает в Москве больше месяца, что хозяину его нужна была помощь при отборе и погрузке в машину строительного материала с базы в районе Краснопресненских бань, но дальше на свою дачу столичный хозяин поехал один, а Тимуру предложил возвращаться до Коптева самостоятельно.
Когда мы вышли из вагона, молодой человек встал на платформе, как зачарованный от подземной красоты, достойной, по его словам, лучших мозаик Самарканда и Бухары.

В это время позади грандиозного торцевого панно раздался грохот электропоезда в недрах туннеля.
Тимур невольно отступил в сторону.
Мусульманин, не привыкший видеть изображения людей на мозаиках и витражах мечетей, в испуге смотрел на великолепную сцену. Женщина с ребенком парню представлялась живой. Как он потом рассказал, ему почудилось, что женщина намеревается спастись бегством на перроне станции, поскольку сзади на нее надвигалось какое-то механическое чудище наподобие проходческого щита в подземных тоннелях, у которого спереди дико вращались огромные, в рост человека, серп с молотом и граненый пятиконечный нож мясорубки, насаженные на одну ось.

Тимур не мог знать христианской символики, но нимб вокруг головы женщины, нарисованный живописцем, свидетельствовал о том, что силы небесные не дадут ей сгинуть в коммунистической человекорубке.
Художник Павел Корин, автор символической картины, видимо, сам того не подозревая, изобразил в иконописной манере женщину с ребенком, спешно покидающей Советский Эдем.
Не посвященным в таинства языка Эзопа должно казаться, что мозаичное смальтовое панно всем своим замыслом нацелено на утверждение лозунга Сталина «Мир во всем мире, признающем этот мир», начертанного на широкой праздничной ленте небесно-голубого цвета, на фоне расходящихся во все стороны лучей, подобно створкам объектива фотоаппарата, долженствующим предотвращать попадание света внутрь фотокамеры, способной зафиксировать истинное положение женщин и детей в условиях казарменного коммунизма.

Сиюсторонний Эдем оберегался приспешниками режима от стороннего света, который не должен был проникать в глубинную, подземную полость столицы безумного государства, где скрытно от иностранцев хранилась коммунистическая икона ложноцарствия богомерзкого диктатора, по сравнению с безумствами которого преступления царя Ирода против рода человеческого, убившего 14 тысяч младенцев, выглядят смехотворной шалостью.

По всей длине торжественной декоративной ленты, долженствующей символизировать запуск несокрушимого бронепоезда и обрушенной коммунистическим паровозом, вполне поместилась бы фраза, произнесенная вождем в узком кругу своих единоверцев. Но поскольку со Сталиным было покончено, то три раза, как заклинание, было воспроизведено название доклада Уинстона Черчилля в американском Фултоне: «Мир во всём мире», в котором говорилось о «железном занавесе» Сталина, опустившемся для стран Западной и Центральной части Европы, попавших в сферу советской оккупации, сбежать из которой при его жизни было немыслимо.

Но бесстрашная, уверенная в своей правоте женщина-мать готова сделать решительный шаг на шахматное поле станции, чтобы по белым его клеткам достигнуть эскалатора, который вынесет наконец-то ее с ребенком  на поверхность изможденной земли с настоящими, а не вычурными иконописными дарами природы, ограниченными желтыми снопами немолотой пшеницы и  золотыми яблоками из райского сада, не доступными людям, изнывающим в бесчеловечном Коммунистическом раю.
В отдалении от грандиозной мозаичной еретической иконы сбоку стояла группа туристов и гид-экскурсовод повествовала им, что в женщине находили сходство с женой архитектора станции Тамарой Душкиной.
– Станция «Новослободская» была возведена за год до смерти Сталина, а при Хрущёве, – завершила свои пояснения экскурсовод, разинувшим от восторга рот гостям посткоммунистической Москвы, – с панно был удалён медальон с изображением Сталина. И художнику-автору панно пришлось заменить изображение грозного вождя на мирных белых голубей, но правительственная хитрость не помогла, и СССР в конце концов рухнул.

Теперь уже Тимур, ухватил меня за руку, чтобы вместе обойти все мозаичные панно красочно расписанного вестибюля станции, выполненные из стекла, предназначавшегося в давние времена для костелов города Риги.
У мусульманина было такое ощущение, что он не в столице России, а у себя на родине в Душанбе наслаждается рукотворным искусством мастеров своего дела.
Однако, нам надо было ехать в Коптево: с «Новослободской» сделали переход на «Меделеевскую», доехали до «Петровско-Разумовской» и далее автобусом 123 до остановки «Фабрика Петра Алексеева».
Сошли с автобуса, перешли по автомобильному мосту железнодорожные пути, углубились в жилые постройки.
Здесь осмотрелся – знакомый, в целом, вид микрорайона, но много изменений. Кругом интенсивное дорожное строительство: эстакады, развязки, тоннели, подземные переходы, - и все в рамках строительства второго участка Северо-Западной хорды крупнейшей автомагистрали Москвы.
Тимур стал благодарить меня, пояснив, что до корпуса № 8 в Коптево он доберется без проблем уже сам.
Я опешил:
– Ты сказал корпус 8, но - это моя бывшая родная пятиэтажка.
– Сейчас там общежитие «Копремстрой», – пояснил Тимур.
– Странно, в жилом доме? Это как? 
Выяснилось, что в «Чудильнике», как называют одну из последних в этом районе «хрущебу»,  обитает более ста человек.
– Тимур, идем посмотрим, мне очень интересно.
Лучше бы я этого не затевал.
Когда-то Максим Горький написал пьесу «На дне». Он долго мучился с названием, перебирая варианты: «Без солнца», «Ночлежка», «Дно», «На дне жизни».
Если бы пролетарский писатель дожил до наших дней, то пьеса, конечно, получила название «Чудильник».

Войдя в подъезд своей родной «хрущевки», я оказался в совершенно ином мире.
В одном из фантасмагорических фильмов люди, причем поодиночке, телепортируются из одного мира в другой через обыкновенное чердачное окно: здесь же на входе раздрызганная деревянная дверь, скрывающая или открывающая, – смотря с какой ее стороны находится человек.
Едкий приторно-тухлый запах, который отличает не только бомжа, но и его жилище-скотище, рвал ноздри. Обшарпанные стены многоэтажки, изуродованные перила, лестница с выбитыми ступеньками, наподобие щербатой челюсти с разреженными и полусгнившими зубами, оскорбляли глаза цивильного человека.

Нечто подобное можно было видеть на экране Первого Федерального канала, когда съемочная группа, прибывшая в Северодвинск в августе 2000 года, движимая искренними чувствами непомерного горя, вознамерилась пройти в жилище капитана 1-го ранга затонувшей вместе со всем экипажем численностью 117 человек атомной подлодки К-141 «Курск» Геннадия Петровича Лячина: Уличная дверь в оказалась сломана, подъезд загажен, стены размалеваны, окна в подъезде на лестничных клетках по всем этажам разбиты.
В каких только экстремальных условиях мне не приходилось жить относительно долго или короткое время: в пионерлагере, в турпоходе, в солдатской казарме, в коридоре гнойно-хирургического отделения травматологической больницы.

Отвратительные бытовые условия имели место быть, когда мы с отцом пытались строить садовый домик на болоте под Талдомом, ночуя в шалаше, атакуемом комарами-кровососами, ядовитыми змеями и зубастыми бобрами.
Но все эти экзотические условия представлялись, - да так оно и происходило, - временными, а тут, судя по всему, месяцами жили и проводили время, свободное от поденной работы сиюпланетные люди.
Люди ли?
Поскольку я передвигался по «чудильнику» со всевозможными мерами предосторожности, рискуя свалиться в грязную помойку у основания лестницы на первом этаже, меня и, соответственно, Тимура обгоняли юноши и молодые мужчины, которые по-обезьяньи перескакивали по нескольку ступенек кряду, «пулей» взлетая по лестничной спирали мимо нас на верхние этажи.
На третьем этаже предусмотрительно пропустил Тимура вперед. Выбравшись на четвертый этаж, тот толкнул ногой дверь с левой стороны лестничной площадки и подал мне руку, чтобы я не провалился в многометровый прогал щербатой лестницы, лишившись жизни.
Осторожно прошел вместе с парнем внутрь квартиры, - квартиры, мягко сказано. Представьте себе телефонную будку, в которую набилось десять маленьких детей, а теперь вообразите, что будка увеличилась до размеров двухкомнатной квартиры, а дети увеличились до размера молодых людей спортивного вида.
Короче, два десятка мужчин буквально размещались на головах друг друга в двухкомнатной квартире за счет трехъярусных кроватей, отсутствия стола, стульев и каких-либо тумбочек. Из-за скудости быта они использовали металлические кружки вместо тарелок и стаканов, бамбуковые палочки - вместо вилок, мешковины из под риса - вместо простыней и одеял.

Единственное, что отличало жилище-скопище от телефонной будки – это наличие Корана на подоконнике и четок у каждой постели.
При моем появлении обитатели «Чудильника» оживились, зазвучала не знакомая мне речь вперемежку с русским языком, но практически никто не сдвинулся с места: кто где находился, например, на третьем ярусе кровати, так там и оставался.
Из предметов длительного пользования в квартире помещались два телевизора и два холодильника, по одному в каждой комнате.

Стоило мне чуточку осмотреться, как в квартиру без стука вошел затрапезного вида старик, попросивший кусок хлеба и щепотку соли. Скорее всего, это был бомж, от которого пахло застарелым потом. Когда старик получил свое, Тимур подтвердил мое предположение, пояснив, что старика по решению столичного суда выселили из квартиры, в которой он жил испокон веку за неуплату услуг ЖКХ в течение длительного периода времени.

Вдруг на улице возникли какие-то странные, хриплые, лающие звуки: было впечатление, что под окнами собралась стая бездомных диких собак.
Все обитатели «чудильника» забеспокоились.
В следующий момент с улицы раздались звуки трещоток, свистулек и самые похабные ругательства, какие мне приходилось слышать на русском языке.
– Что это? – с недоумением спросил у Тимура.
– Нацики - русские фашисты! – процедил он сквозь зубы.
– Шутишь! Фашистов союзники по Антигитлеровской коалиции перебили во Второй мировой войне, – отреагировал я.
– Увы, – пояснил Тимур, – этих чудиков вскормила «классово близкая», как у вас говорят, московская власть.
В раскрытые окна стали залетать дымовые шашки.
Тимур, заметив мое замешательство, посоветовал мне в целях безопасности выйти на улицу и спасаться бегством во избежании серьезной потасовки, но я был заинтригован донельзя.

На лестничных площадках вспыхнули файеры.
– Закройте окна, – был мой совет Тимуру.
– Нельзя, нацики разобьют стекла – еще хуже будет.
К окну выдвинулись парни азиатской наружности, которые держали в руках травматические пистолеты. Попробовал убедить их, чтобы они не стреляли в нациков, а производили только предупредительные выстрелы. 
Полагая отвлечь нападающих, стал выбрасывать в окно рекламную продукцию и фирменные сувениры с выставки зарубежных достижений, на которой я побывал с утра. Впрочем, о каких достижениях можно говорить в «чудильной», отравленной пролетарской солидарностью стране? Не до жиру – быть бы живу.
Тем временем пальба началась с улицы, из рядов распоясавшихся нацистов.
И что характерно, на шум и начавшуюся пальбу со стороны бандитов не появилось ни одного полицейского.
– Почему так? – спросил я Тимура.
– Ваши полисмены пасутся на рынках и в злачных местах, где осуществляют свои поборы с продавцов, что славянской, что азиатской внешности в полном соответствии с неписаными евразийскими принципами вашего Президента.

Моему удивлению и возмущению не было предела.
– И когда же кончится эта катавасия?
– Не скоро! Прошлый раз нацики бесновались до наступления темноты, пока не появилась полиция, которая впотьмах при поддержке нацистов занялась проверкой режима регистрации, - неохотно вспоминал Тимур. - Кончилось тем, что десять азиатов – китайцев, вьетнамцев, таджиков – увели с собой, остальные кое-как откупились; русского бомжа выгнали на улицу, и он смог вернуться только глубокой ночью, когда все уже спали; - старика втащили с земли через окно первого этажа.
– А где же ваши женщины?
– Они живут в другой общаге, - пояснил мигрант Тимур. - Некоторые приходят к своим мужья или суженым глубокой ночью, а ранним утром покидают мужской бардак и возвращаются в женский барак.
Вообще-то я с лихвой удовлетворил свое любопытство и следовало  выбираться из общаги.
В свою бывшую квартиру на пятом этаже коммунистического барака идти не решился: все и так было ясно.

Но не успел я покинуть обиталище на четвертом этаже, как вдруг, поднялась несусветная паника: шум, гвалт, беспорядочные метания жильцов «Чудильника».
Со всех сторон стали раздаваться возгласы: «Горим!».
Хотели этого нацики или нет, но в соседнем подъезде возник пожар. Мне ничего не оставалось делать, как выхватить из кармана  свой мобильный телефон и, набрав нужный телефон, продиктовать знакомый мне адрес горящего дома.
Предстояло оказаться свидетелем трагедии, которыми богата история противопожарной службы, когда горят общежития мигрантов, психбольницы и наркологические лечебницы с большим количеством жертв.
Но на этот раз активисты-фашисты из «Лиги обороны Москвы» и «Щита Москвы» струхнули и драпанули, как только увидели огонь в окнах «Чудильника».
Хорошо, что в доме до сих пор действовал водопровод, и шустрым молодым людям удалось погасить очаги огня в трухлявом здании.
Когда приехали пожарные машины, бойцы-молодцы со своих брандспойтов обильно промочили крышу последнего этажа, куда не рисковали пробраться обитатели общаги.
И все-таки «Чудильник» выгорел прилично, поскольку пожарные больше получаса  ехали по вызову.
Оказалось, что они не могли долго найти названный дом, который по их топографическим картам не значился. То есть, если он и был когда-то, то должен был быть снесен, как непригодный к жилью.
Вопрос о том, кто же в таком случае, наживается на «чудильнике»: районная управа, руководство строительных трестов, управление внутренних дел или миграционные службы столичного района, – зависал в воздухе. Ясно, что если за счет дома-призрака кормится не только одна городская структура при покровительстве единой правящей партии, то этот бардак еще долго будет продолжаться.
Тимур вызвался проводить меня до остановки городского транспорта: автобуса или трамвая.

Из разговора выяснилось, что молодой человек не подпадает под категорию мигранта, поскольку прибыл в столицу буквально на месяц, пока его брат уехал к себе на родину, чтобы быть свидетелем рождения у них с женой ребенка – их первенца.
– Как только брат вернется сюда, где он работает бетонщиком на строительстве путепроводного тоннеля, я уеду в Душанбе, - пояснил Тимур.
– А как же ты вернешься на погорелище?
– Обзвоню по мобильному телефону своих соотечественников, где-нибудь приютят на пару недель. Опять же, мне желательно получить ночлег недалеко от Коптево, от того места, где меня нанял на месяц московский хозяин, затеявший евроремонт с дорогими импортными материалами.
Поинтересовался:
– А как же ты справляешься со сложной работой?
– Хозяин нанял меня и русского, которому я помогаю. Вдвоем работа спорится, хотя отдыхать приходится только ночью.
Уточнил:
– А где же будет жить брат, когда вернется?
– У строительного треста есть нормальное общежитие, но оно дорого стоит: получается существенная доля от заработка. Так что по возвращении, ему придется договариваться на стройке о приемлемой по цене койке в общежитии или в новой ночлежке из числа не снесенных «хрущеб».
Странно было все это слышать и видеть.

На следующий день в воскресенье, с раннего утра я начал писать открытое письмо столичному мэру.
Перо осознанно одолевало простор писчебумажных листов:
70 лет советской власти оказались коту под хвост. Стоило ухудшиться экономическому положению русских, и о дружбе уже никто «не вякает». А как хорошо все начиналось: «Мир во всем мире», «Да здравствует великий братский советский народ!». А уж как часто повторяли последний слоган: у многих бывших коммунистов до сих пор мозоли с языка не сходят. Хорошо еще, что сегодня не провоцируются массовые погромы типа Кондопоги (под Петразаводском) или Пугачева (в Саратовской области) в самой столице. А ведь Москва жизненно заинтересована в поддержании дружеских государственных отношений с Ашхабадом, Бишкеком, Душанбе и Ташкентом.

Как же плохи должны быть дела в Российской Федерации, чтобы власти не могли совладать с приступами ксенофобии, шовинизма и расизма полукоренных жителей столицы?

Видеть свидетельства надругательство властей над людьми «второго сорта» со стороны людей «третьего сорта», осуществляемое посредством полупринудительного проживания в псевдокоммунистических бараках, подлежащих сносу в соответствии с санитарно-техническими нормами столицы, оскорбительно.
Получается, что безмозглые, ни на что не способные люди, профукавшие достижения реального социализма, взялись приобщать к коммунистическому общежитию азиатов на манер русских нацистов.
Как же должны тешить самолюбие старорежимных рабов измывательства над новоявленными рабами?

Это при том, что полиция и власти столицы великого государства оказались заодно с нациками. Не хочется думать о «слабости» московской власти и федеральной полиции. В Москве численность полиции, омоновцев, собровцев и «мужиков в штатском» больше, чем, наверное, во всех цивилизованных столицах мира вместе взятых. Заняты только они, видимо, другим «делом»: шмонают рынки и кошмарят малый бизнес.
Можно подумать, что вскоре, когда обветшают блочные панельные дома периода советского «застоя» вся Москва превратится в сплошной «Чудильник». Дело дошло до того, что власти в лице участковых полицейских и начальников местной управы рекомендуют мигрантам без особой нужды не выходить в праздничные федеральные праздники из дома. А если уж им приспичило выезжать с окраин в центр города по своим делам, – не пользоваться общественным транспортом и не появляться около вокзалов. Поскольку, например, 4 ноября или 20 апреля, любой узбек или таджик может на земле и в подземке попасть под горячую руку русских «чудил», которые в составе орды могут жестоко избить одиночную «чурку».
Вот уж позор на головы столичных граждан!

Получилось этакое московское рабочудие вместо римского рабовладения. Подобного Маркс, очевидно, не предполагал: от дикости военного коммунизма к капиталистической деградации, минуя цивилизационные достижения человечества…
Как ч;дно играли марши, как рукоплескали трибуны, сколько самодовольства московских чиновников порождали «Спартакиады народов СССР». Ау, дружба? Молчит Москва, лишь безмолвно и понуро шумит последние 25 лет вода, смывая крикливую позолоту женских фигур фонтана Дружбы народов СССР на территории ВВЦ.

Вот оно явление Евразийской Империи в образе грандиозного «Чудильника». Господа империалисты! Вы провокаторы и злонамеренные нелюди! - записал я в конце своего послания мэру.