Известный в узкой сфере специалистов учёный-природовед Иван Петрович Бабочкин в прекрасный летний вечер сидит на веранде дачного домика за маленьким письменным столом. В распахнутое окно дышит теплом июльский вечер. В саду, не ощущая конечности собственного бытия, самозабвенно стрекочет зелёная кобылка. Иван Петрович не удивляется мажорному пению этого насекомого. Он, прекрасно осведомлённый о тонкостях философии природы, понимает, что зелёная кобылка не входит в передовой отряд строителей нового общества, что она стрекочет о чём-то своём, сугубо личном. Это громкое любовное пение кобылки мешает Бабочкину сосредоточить свой ум на решении важных научных проблем, но он не спешит заткнуть уши ватой.
С какой-то ностальгической горчинкой Бабочкин вздохнул, об уходящей в прошлое и катастрофически стареющей любви. Он всё реже и реже стрекочет перед своей супругой. А о пении серенад под окном своей супруги Иван Петрович давно уже и не вспоминает. Слушая сейчас песенку зелёной кобылки, он вдруг стал сомневаться, а о любви ли она стрекочет? Может что-то другое волнует это шестиногое насекомое? Может ей хочется пожить в новом обществе?
Творческий мозг Ивана Петровича на эти вопросы ответил своим вопросом: «Откуда знать мне, рабу твоему, о чём думают шестиногие кобылки?»
Профессор Бабочкин, никогда не страдающий от избытка собственной скромности, и всегда в меру своих сил и возможностей, стремившийся шагать в ногу со временем, оказался перед трудным выбором.
«Что делать и куда идти мозгам моим в такой прекрасный летний вечер? – спросил себя профессор Бабочкин».
Вселенная ответила ему гробовым молчанием. Вселенная огромна. К чему ей мелкотемье?
Дух профессора Бабочкина был не так уж обременён житейским идиотизмом. Он искренне полагал, что его ум совершенно случайно забрёл на границу Космического времени. Должен ли он сомневаться в том, что утрата шестиноговыми насекомыми своих исконных принципов жизни во Вселенной приведёт их к утрате мечты о счастье их сообщества? Но тогда что же представляет из себя цивилизация Вселенной? Ни человечество, ни свобода воли не выражают своих чувств и пристрастий в проявлении поиска новых путей эволюции цивилизации? «Вот уж верно, - подумал Бабочкин, - к чему слова, когда природой полна голова?
Где же оно, вместилище Вселенского разума? Почему оно не желает расположиться на трудолюбивой и достаточно образованной ладони Ивана Петровича? Почему оно так долго и скромно молчит? Почему Бабочкину кажется, что его разум всё ещё волнуют коммунистические райские кущи? Почему он так горько переживает утрату курса общества в этом направлении? Он человек в полной мере образованный. Он понимает, что никакие райские кущи в текущий момент времени не способны укрепить рубль так, чтобы он не рухнул в финансовую яму текущей политики государства. Бабочкин вполне сочувствует президенту. Обременённый прошлым, этот гражданин своей страны никак не может разглядеть дна этой ямы. Эта некомпетентность больше всего возмущает природоведа Бабочкина. Президент не желает дать главному технологу страны чёткие и недвусмысленные указания, срочно поднять отечественный рубль до уровня вражеского доллара, который своим неприкрытым национализмом терроризирует весь мир.
Впрочем, грубо говоря, Ивану Петровичу на политические игры властей всех мастей в высшей степени наплевать. У него есть своя, заветная задумка, сесть за письменный стол, основательно подумать и написать докторскую диссертацию о возможностях мыслительного процесса у насекомых. Конечно, большинство его коллег скептически пожимали плечами. Ну, и что из того? Многих первопроходцев прошлого современники игнорировали. Кто из современников может упрекнуть Бабочкина в том, что он перегнул научную палку при определении места насекомых в эволюционном ряду. Эта мысль показалась Бабочкину настолько злободневной и соответствующей всемирной направленности эволюции, что он грубо оттолкнул, наваливающуюся на него вечернюю лень, встал коленями на стул, высунул в окно голосистое вместилище разума и залихватски свистнул шестиногой певице. Вот, мол, с тебя и начну, зелёная бестия!
Однако огромность Вселенной сбила Бабочкина с выбранного им пути. К этому добавилось неожиданное явление на веранду розовощёкого колобка в образе незабвенной супруги. Да, это была она, Елизавета Бабочкина, отсталая женщина, супруга учёного, всё ещё погружённая в прошлый советский быт!
Зачем эта женщина прошлых лет пришла на веранду? Помогать мужу, тянуть лямку тяжёлого учёного труда? Натолкнуть его на истинный источник интеллекта зелёной кобылки? Или просто за тем, чтобы отправить в приказном порядке заслуженного природоведа нашей шатающейся от политических невзгод державы на кухню чистить к ужину картошку?
Иван Петрович, ещё не остывший от только что созревшей мечты о светлом будущем шестиногих насекомых на нашей планете, ответил на такое вульгарное, с точки зрения науки, предложение не менее вульгарной тирадой. В ней он искусно скрестил природоведческий жаргон с истинно народными словами и выражениями своих земляков. Опустив эту, в какой-то степени вульгарную тираду, мы должны отметить, что, несмотря на всю свою чрезвычайно высокую образованность, профессор Бабочкин уж как-то очень некультурно накричал на супругу. Женщина, культурная и более, чем образованная, она была воспитана в благородной советской семье. Каких духовных и физических сил стоило ей сдержать своё душевное состояние в рамках приличного этикета?
Однако вечерняя рапсодия зелёной кобылки смела с психологических катушек душевный статус Елизаветы Бабочкиной до самой высокой степени нигилизма. В результате она назвала супруга, старым дураком. Душа Ивана Петровича привыкла к парному катанию в семейном кругу, поэтому мгновенно слетела с катушек и запылала негодованием с не меньшей силой, чем её напарница, живущая в душе супруги.
Душу Бабочкина возмутило не то, что её хозяина назвали дураком, а то, что его назвали старым дураком! Впрочем, душа Елизаветы Бабочкиной не обратила никакого внимания на словесный экспромт души супруги. Она пригрозила Ивану Петровичу полным мораторием на ужин и смородиновую настойку.
На этот вызов семейным устоям со стороны супруги, Бабочкин ответил многозначительным молчанием. В ответ супруга раздражённо потрясла головой украшенной бигудями, и вышла, громко хлопнув дверью. Иван Петрович тихонько закрыл окно, сел за стол и только попытался вернуться к мыслям о диссертации, как за окном шестиногая дама в образе зелёной кобылки вновь принялась услаждать свою вольную душу разухабистой серенадой.
- Чёрт возьми, эта насекомообразная баба сбила меня с верной мысли! – негодующе воскликнул Иван Петрович и шандарахнул по столешнице ребром ладони.
Бабочкин сделал волевое усилие, вернуть поток своих мыслей к содержанию диссертации, но вместилище его разума уже генерировало поток новых мыслей, оттеснив мысли о диссертации в дальний уголок мозга. Бабочкин сокрушённо покачал головой, но как истинный учёный проявил профессиональную любознательность к содержанию новых мыслей. Они были о метаморфозах восприятия действительности. В этих мыслях Иван Петрович был представлен в образе Дарвина, который на своём дачном участке внезапно осознал, что чёрт – это новый вид обезьяны, который стал предком современной зелёной кобылки. Одна зловредная хромосома чёрта, прочно укоренившаяся в геноме кобылки, резонирует с её желанием столкнуть с верной мысли наукоподобное существо, которое беззастенчиво пялится в окно, надеясь, поймать свежую и верную идею в кромешной тьме сада. Впрочем, эта чёртова хромосома не помешала Ивану Петровичу поймать свежую и наверняка верную мысль. Если зелёная кобылка обладает высшей нервной системой и способна к разумным умозаключениям, было бы полезно для руководства нашей отечественной науке о природе, узнать, что она думает о научно-техническом прогрессе в условиях рыночной экономики и сугубо субъективной внутренней и внешней политики?
Минут пять напрасно нервно приплясывали пальцы Бабочкина по столешнице, ожидая ответа кобылки на этот злободневный вопрос. Зелёная кобылка скромно промолчала.
- Боится, стерва, правду-матку в лицо сказать нашим горе-руководителям, - осудил шестиногое насекомое Иван Петрович.
– Впрочем, что ждать нам от этой разгильдяистой зелёной кобылки? – спросил самого себя Бабочкин. – В эпоху перехода нашей страны к рыночной экономике это насекомое обронила из своего генома способность думать.
- Боже мой! – ахнул Иван Петрович. – Это невероятно, но факт, зелёная кобылка стала жертвой естественного отбора, который подобно метеориту влетел в нашу, только-только оседлавшую счастье, страну. Я убеждён, что кто-нибудь из западных природоведов воспользуется катастрофической ситуацией в нашей стране и приложит все свои научно-изыскательские силы, чтобы сделать из зелёной кобылки козу отпущения грехов всех остальных стран мирового содружества.
Мысли учёного-природоведа прервал сотовый телефон. Он радостно запрыгал на столе, предвкушая удовольствие подслушать предстоящий разговор. Надежда телефона на маленькое развлечение не оправдалась. Звонила Елизавета Бабочкина из соседней комнаты, которую в быту зовут кухней.
- Ваня, ужин готов, а ты?
- Всегда готов!
- Вот и прекрасно. Я жду тебя.
- Иду.
Через пять минут супруги Бабочкины, давно плотно притёртые друг к другу невзгодами многолетней семейной жизни сидели на кухне за столом и отдавали должное неприхотливым блюдам дачной жизни.