Глава 12. Академия и морская контрразведка

 
Товарищи! Соотечественники и соотечественницы!
Наступил великий день Победы над Германией. Фашистская Германия, поставленная на колени Красной Армией и войсками наших союзников, признала себя побеждённой и объявила безоговорочную капитуляцию.
7 мая был подписан в городе Реймсе предварительный протокол капитуляции. 8 мая представители немецкого главнокомандования в присутствии представителей Верховного Командования союзных войск и Верховного Главнокомандования советских войск подписали в Берлине окончательный акт капитуляции, исполнение которого началось с 24 часов 8 мая.
Зная волчью повадку немецких заправил, считающих договора и соглашения пустой бумажкой, мы не имеем основания верить им на слово. Однако, сегодня с утра немецкие войска во исполнение акта капитуляции стали в массовом порядке складывать оружие и сдаваться в плен нашим войскам. Это уже не пустая бумажка. Это - действительная капитуляция вооружённых сил Германии. Правда, одна группа немецких войск в районе Чехословакии всё ещё уклоняется от капитуляции. Но я надеюсь, что Красной Армии удастся привести её в чувство.
Теперь мы можем с полным основанием заявить, что наступил исторический день полного разгрома Германии, день великой Победы нашего народа над германским империализмом.
Великие жертвы, принесённые нами во имя свободы и независимости нашей Родины, неисчислимые лишения и страдания, пережитые нашим народом в ходе войны, напряжённый труд в тылу и на фронте, отданный на алтарь Отечества, - не прошли даром и увенчались полной победой над врагом. Вековая борьба славянских народов за своё существование и свою независимость окончилась полной победой над немецкими захватчиками и немецкой тиранией.
Отныне в Европе будет развеваться великое знамя свободы народов и мира между народами.
Три года назад Гитлер всенародно заявил, что в его задачи входит расчленение Советского Союза и отрыв от него Кавказа, Украины, Белоруссии, Прибалтики и других областей. Он прямо заявил: «Мы уничтожим Россию, чтобы она больше никогда не смогла подняться». Это было три года назад.
Но сумасбродным идеям Гитлера не суждено было сбыться, - ход войны развеял их в прах. На деле получилось нечто прямо противоположное тому, о чём бредили гитлеровцы. Германия разбита наголову. Советский Союз торжествует Победу, хотя он и не собирается ни расчленять, ни уничтожать Германию.
Товарищи! Великая Отечественная война завершилась нашей полной победой. Период войны в Европе закончился. Начался период мирного развития.
С Победой вас, мои дорогие соотечественники и соотечественницы!
Слава  нашей героической Красной Армии, отстоявшей независимость нашей Родины и завоевавшей Победу над врагом!
Слава нашему великому народу, народу-победителю!
Вечная Слава  героям, павшим в боях с врагом и отдавшим свою жизнь за свободу и счастье нашего народа!

(Речь И. В. Сталина, 9 мая 1945 года)

       В начале  1944-го  года, за бои в Сталинграде и  на Орловско-Курской дуге, а также форсирование Днепра, Михаил  был представлен к званию Героя Советского Союза. Однако был награжден очередным орденом «Боевого Красного Знамени».
       Как сказал  Щербина, «квоту съел беспартийный молдаванин». Жаль, конечно, но ордену  Михаил был искренне рад.
       Во время боев под Курском, когда он был в командировке в 149-й  стрелковой дивизии  и находился на переднем крае, противник предпринял разведку боем, в результате чего сложилась крайне опасная ситуация. Пришлось на месте принимать  решение и задействовать штрафную роту.
       Такие  подразделения, созданные по приказу Сталина в 1942-м году, имелись на всех фронтах и комплектовались из рядовых, а также  младшего командного состава, совершивших   преступления и осужденные военными трибуналами.   
       Использовались они, как правило, во время наступления.
       Проявившие себя при этом и получившие ранения, бойцы считались полностью реабилитированными, восстанавливались в званиях и им возвращались награды.
       В завязавшейся рукопашной схватке  штрафники  отбили противника, захватили в плен командира  батальона, дюжину солдат и несколько единиц боевой техники. Усатов же получил   штыковое ранение в ногу.
       За этот бой командование представило его к ордену «Александра Невского», а начальник политотдела генерал-майор Ганиев устроил   выволочку, -  сказав: 
«Я   сколько раз говорил, такие как ты, будут нужны после Победы, чтобы обучать молодых солдат. Готовься ехать на высшие курсы в Москву, потом будешь поступать в Академию. Здесь же тебя пришибут в последние минуты войны».
       Так Михаил попал на Высшие курсы усовершенствования политсостава  в Перхушково, что под Москвой. Здесь судьба свела  его с будущей  женой  Дусей.
       Пока  Усатов  воевал в тылу врага, Сталинграде, под Ельней, на Орловско-Курской дуге, в Белоруссии, Польше и Германии,  девушка  переживала тяжелые военные годы сначала в Москве, потом в эвакуации в Татарии, работая в библиотеке и на рытье окопов.
       Голод и лишения сопровождали ее до конца войны.
       Когда в Москве было осадное положение, приходилось трудиться и на разборке завалов. Эвакуировались из Москвы на баржах, высадились в Набережных Челнах. 
       Там жили на квартире у татар, которые плохо относились к эвакуированным: не разрешали пользоваться светом, топливом и постоянно ворчали.
       Однажды Дуся разжилась углем, натопила печку и рано закрыла вьюшку - в результате чуть не задохнулась от угара. От смерти девушку  спасла подруга, которая случайно зашла в гости.
       После того, как немцев разгромили под Москвой, и было снято осадное положение, Дуся вернулась в столицу вместе с военным училищем, в котором  работала библиотекарем и вскоре перешла на должность заведующей библиотекой в санатории «Сосновый бор».
       Ей дали две сотки земли, на которых девушка посадила картошку, помидоры, лук и огурцы. Урожаи с этого клочка земли помогли ей выжить в тяжелые  послевоенные годы.
       Полюбившие друг друга Михаил и Дуся расписались в сельсовете, а когда  муж закончил учебу, его направили в распоряжение  политуправления  Балтфлота. 
       Вначале молодой офицер  попал на трехмесячные курсы подводников в Большую Ижору, где прошел необходимую подготовку,  в том числе с выходом на подлодке в море а, после их  окончания,  был распределен в  Таллин.    
       Приехали они туда   уже  с женой и родившимся сыном Владимиром,   получив две небольшие комнаты в квартире на улице Вайценберга.
       Дом находился в живописном парке Кадриорг в старой части города  и  выходил окнами на озеро, по которому величаво плавали лебеди. Осенью  семья бродила  по парку и собирала там грибы. 
       В похожем на сказку Таллине  прожили три года. Дружно и счастливо.
       Михаил  часто ездил в командировки, побывал в Кронштадте, Ленинграде, Финляндии (Поркала-Удд),  на острове Эзель,  в Пярну, Риге и Палдиски.  Часто выходил в море на надводных кораблях или подводных лодках.
       Во время своей командировки в Кронштадт, он попытался навести справки о   своих боевых друзьях, с которыми проходил подготовку в Особом отряде. Для чего   встретился    с адмиралом  Раллем.
       Тот, уже сильно постаревший, но еще бодрый, руководил кафедрой в Военно-Морской академии имени  Климента Ворошилова в Ленинграде. К сожалению, Юрий Федорович, ничего нового   сообщить не смог. Отряд так и исчез в горниле войны, что случалось  довольно часто.
       Зато  он рассказал, что  с началом  блокады был  создан второй, именовавшийся  Ротой особого назначения,  и там могли быть  инструктора из первого. А еще  дал гостю номер телефона ее  бывшего командира по фамилии  Прохватилов.
       Капитан 3 ранга служил   в аварийно-спасательном отделе  Ленинградской военно-морской базы, встреча оказалась интересной.
       Водолазный   офицер  впечатлял  своим видом. Ростом  выше двух метров,   атлетического сложения   и с двумя орденами «Красного Знамени» на синем кителе.
       Когда Усатов  изложил суть вопроса, назвав при этом фамилии  Орлова, Васильева и Сосновского,  Прохватилов  тут же подтвердил, что хорошо знал Васильева.
       - До войны  мы вместе   служили в  ЭПРОНе*,  - пробасил он. - Затем  Юрку  отозвали в этот самый отряд, а  когда немцы подошли к Ленинграду  вернули к нам. В Роту особого назначения. К сожалению, Васильев погиб в  42-м (тяжело вздохнул). Светлая ему память.
       Несколько минут оба помолчали, а затем хозяин кабинета предложил помянуть   боевого товарища. Что они и сделали, выпив немного спирта.
       Потом  завязался разговор о боевом пути каждого,  и Иван Васильевич, так звали  бывшего командира РОН, поведал  Усатову о некоторых операциях подводных диверсантов.
       В их числе были участие в Ладожском десанте, подрыв  немецкой пристани в Петергофе, уничтожение катеров итальянской флотилии  MAS*  в Стрельне и многие другие.
       Особенно  впечатлила   Михаила операция по подъему секретных материалов с  немецкой подводной лодки U-250, потопленной советским морским охотником.
       - Значит, дело было так,- попыхивая  трубкой, с малороссийским выговором, повествовал Иван Васильевич.
       - Незадолго до  окончания  войны, наш  морской охотник в шхерах около Койвисто потопил немецкую субмарину. 
       В штабе флота решили: раз подводная лодка пробралась в эти воды, значит штурман имел карту минных полей с проходами. К тому же он прокладку делал. Авось не успел уничтожить карты, их надо добыть. Приказали это сделать нам.
       Глубина в том месте оказалась около тридцати метров. Для тяжелого водолаза - чепуха, а для легкого - беда.
       Дело в том, что на глубине давление выжимает из костюма весь воздух и тело   фактически не дышит.  Через загубник  кислород поступает только в легкие. Но при давлении в четыре - пять атмосфер    кислород становится ядовитым.
       Походят мои хлопцы по дну минут десять и вылетают наверх. У одного кровь носом идет, у другого из ушей, а у третьего полная маска пены. Искусственное дыхание надо делать, откачивать. А тут еще финны, как на грех, из пушек обстреливают.
       Все же нашли мы субмарину на дне. Но как в нее проникнуть? Решили пройти через люк центрального отсека, благо он был отдраен немцами.
       Спустятся мои легкие водолазы в отсек, пробудут в нем три - четыре минуты, и выбираться надо. Ничего не успевают сделать, задыхаются.
       Решили тяжелого водолаза снарядить. Пригнали бот с компрессором, телефоном и шлангами.  Я лично, в люк пролезть не мог, не позволяли габариты (пошевелил широченными плечами рассказчик).  Послал самого лучшего, по фамилии Непомнящий. 
       Он был человек без нервов и железной можно сказать выдержки.
       Натянул на него резиновый комбинезон, медный шлем привинтил. В водолазных бахилах со свинцовыми подошвами да с пудовыми грузилами на груди и спине Серега едва ноги передвигал.
       "Сможет ли он пролезть в узкую горловину?" - стал я сомневаться.    Но делать нечего, дал ему фонарик и щелкнул по шлему - "иди, мол, ты парень ловкий".
       Подлодку Непомнящий нашел быстро. Пыхтел, пыхтел, но все же пролез в центральный пост. Обшарил его и стал отдраивать другие отсеки. Работал больше часа, наконец, по телефону передал: "Нашел пенал с картами, командир. Иду наверх".
       Ждем мы хлопца, шланги подтягиваем, а он вдруг на трапе застрял и не своим голосом в телефон завопил; "Выручайте, братва, чертовы  покойники держат!"
       Я легких водолазов на помощь послал.  Помогли они выкарабкаться  Непомнящему  и к борту подтащили.
       Снимаю значится  с него шлем, а он бледный, губы трясутся и вроде заикаться  начал.         
       - Ты чего?  - спрашиваю. 
       - С-со страху, - отвечает. - Отдраиваю отс-сек, а оттуда п-покойник за покойником выплывают. Белые такие, разбухшие... К-ко мне в иллюминатор заглядывают. Чуть фонарик из рук не выронил.
       Но  стерпел - не обращаю на них внимания. В каюты капитана и штурмана пролез. Какие были карты, снял и пенал  взял тоже.   
       Возвращаюсь обратно, а у трапа утопленники скопились. На волю хотят всплыть, вверх тянутся.  В-видно, течение получилось. Раз-здвинул я их и скорей на трап. Но не тут - то было! Чую, держат: за шланги цепляются, на плечи давят.
       От этого в глазах искры... и ноги ослабли.  Не ин-наче, с перепугу забыл воздух стравить: к-костюм раздуло. Ну, ни туда ни сюда! П-пропал, думаю, капец, и вот здесь завопил во все легкие...
       - Вона, как бывает! Самые железные могут дурным голосом закричать. Фантазия доводит, - окончил свой рассказ Иван Васильевич.
       Засиделись они тогда до позднего вечера. С этими самыми воспоминаниями.
       У Михаила не было высшего образования, и по настоянию жены, в 1948 году он  стал готовиться к поступлению в Академию. Но, будучи в командировке в Риге, заболел двусторонним воспалением легких и   долго пролежал в госпитале.
       Поступление пришлось  перенести на следующий год. В июне Усатов получил полуторамесячный отпуск для подготовки к экзаменам.
       Особенно сложно было повторить программу за среднюю школу по математике и химии - за время войны все было забыто.
       Их  таллиннская группа поступающих вскладчину  наняла преподавателя по математике, и   грызла эту точную науку день и ночь. В итоге  экзамены в Академию Михаил сдал. Математика (письменно) - 4; сочинение - 5; география - 4; история КПСС - 5; математика (устно) - 3.  Конкурс был девять  человек на место.
       Дополнительную роль сыграли фронтовые награды, ранения и отличные характеристики с последнего места службы.
       Получив документ о зачислении на военно-морской факультет Академии, теперь уже слушатель вернулся в Таллин - собирать вещи.  Опыта переездов у семьи еще не было, и   Усатовы, не найдя заранее квартиры, отправили контейнер с вещами в Москву. Найти же там жилье оказалось очень сложно.
       Кое-как они сняли семиметровую комнатку на улице Усачева.
       Жилье было очень неудобным - ходить приходилось через комнату хозяйки, муж которой сидел в тюрьме, а трое детей росли без присмотра. Жили они бедно и  квартиранты по мере сил подкармливали хозяев. Затем пришлось съехать,  начались мытарства по съемным квартирам и знакомым.
       Только в 1952-м году получили, наконец, одиннадцатиметровую комнату в общежитии на Большой Пироговской, в которой  и ютились до  окончания Михаилом Академии.
       Четыре года учебы были очень напряженными. Условий для занятий дома практически не было, но Дуся делала все возможное и невозможное, создавая их для мужа.
       Окончил Академию, вернее окончили   ее вчетвером - Михаил, Дуся, Вовик и родившаяся в 1951 году дочь Людмила.
       Диплом глава семьи получил с отличием, не было ни одной четверки, все пятерки.
       Предварительно, был распределен в ГлавПУРе*  начальником политотдела дивизии торпедных катеров в Порт-Артуре. Сдав фотографии на паспорта,   уехали в отпуск.
       К этому времени был решен вопрос о передаче Порт-Артура китайцам, и по настоянию начальника Академии  Козлова, Усатову  предложили должность начальника Военно-Морского курса. Он, в свою очередь,  поставил  условие, что даст согласие, если семье будет предоставлено жилье.
       В этот же день получили заветные ключи от двух комнатной квартиры на Большой  Пироговской. Судя по виду, там  долго никто не жил, выглядела она запущенной. 
       Своими  силами  выполнили ремонт, перевезли вещи,   поселились. 
       Михаил  принял на первый  курс - сто восемь человек. Это были в основном  офицеры-фронтовики, служившие на надводных кораблях, подводных лодках и в морской  авиации. Особенное внимание  уделял  кандидатам, которые   разбирались в истории, философии, могли вести диспуты и не являлись ортодоксами.
       Помог Усатову в этом, начальник выпускного курса  капитан 1-го ранга  Свириденко. А еще через полгода он сдал кандидатский минимум и был закреплен за кафедрой Военно-Морского искусства.
       Кафедра с  Ученым советом Академии утвердили Михаилу тему диссертации: «Моонзундская оборонительная операция Армии и Военно-Морского флота в 1941-м году».
       Эта операция вошла в каноны Великой Отечественной войны, работать над темой было интересно.
       На курсе учеба шла нормально. Итоговые  зачеты и экзамены прошли без единой тройки, и он занял первое место среди всех курсов Академии.
       В июле-августе были на штурманской практике на Черноморском флоте,  выходили в море на учебном судне «Дунай». Практика прошла интересно. Слушатели побывали в Одессе, Севастополе, Новороссийске, Туапсе и Батуми.
       После неоднократных тренировок, Михаил  почти трое суток нес вахту вместо командира корабля  Миронова,  заболевшего  воспалением легких. Корабль новоиспеченный командир самостоятельно  привел на Севастопольский рейд. 
       Новый учебный год начался организованно. Усатова избрали членом парткома Академии. К этому времени он собрал обширные материалы для написания диссертации, но осуществить планы не удалось.
       В начале весны 1955-го года  Михаила  вызвали в ЦК КПСС, где предложили перейти на работу в органы Государственной безопасности.    Отказ во внимание принят не был.
       После заполнения анкет (десятидневок) на сорока восьми страницах, он вернулся в Академию. Чета  Усатовых  переживала. Ведь это означало, что все нужно начинать с чистого листа. Закрывалась перспектива диссертации и дальнейшей научной работы.
       В тревоге прошли март с апрелем. Михаила никто не вызывал, и он начал готовиться к морской практике. 
       А 17 мая  пригласил  начальник Академии генерал-лейтенант  Козлов,  объявив приказ Министра обороны СССР об откомандировании Усатова,  согласно решения Секретариата ЦК, в распоряжение  Комитета государственной безопасности  СССР.
       После сдачи дел, он  был направлен на трехмесячные курсы руководящего состава.   Организованы они были  при  Высшей школы КГБ, на одном из ее спец объектов.
       В числе слушателей были, в основном, начальники политотделов армий, корпусов и дивизий. После начала учебы  бывший фронтовик  немного успокоился и стал тщательно изучать чекистские науки. Много было для него нового, о чем  не знал раньше и не мог даже   догадываться.
       Среди  преподаваемых дисциплин  были основы  агентурно - оперативной деятельности,  формы и методы работы иностранных разведок на территории СССР, ряд  других специальных дисциплин, уголовное право и криминалистика. Заниматься приходилось, как говорят, от рассвета до заката.
       В определенной  мере новоиспеченному чекисту  помогли фронтовой опыт разведчика-диверсанта, а также последующая морская служба.
       После окончания курсов Усатова  направили начальником Особого отдела КГБ  эскадры Краснознаменного Балтийского флота. Уехал он один, Дуся вместе с ребятами осталась в Москве.
       Приняли  нового начальника в подразделении настороженно. Все знали, что он пришел в органы по решению Секретариата ЦК. В отделе эскадры имелось двадцать девять оперативных работников, заместителем был майор Драпалюк.  Опытный и толковый работник.
       На первом совещании, когда Усатова  представлял начальник   Особого отдела флота  Клименко, тот попросил работников помочь   войти в практическую деятельность подразделения. И не ошибся.  Откликнулись почти все сотрудники.
       Вскоре Михаил сам стал понимать, что к чему,  и за недостатки в работе строго взыскивал.
       Особенно много их было при получении сигналов, не представлявших угрозы  для безопасности страны. Имелись и попытки проведения оперативных мероприятий на грани нарушения  закона.
       В это время эскадра была занята подготовкой двух крейсеров и четырех эсминцев к  дружескому визиту в Англию.  Туда планировалась правительственная делегация во главе с Первым секретарем ЦК КПСС  Хрущевым и Председателем Совета министров Булганиным.
       Контрразведчики проводили  спецпроверку всего личного состава (около пяти тысяч  человек). Это  была   сложная и кропотливая работа.
       Первая серьезная стычка   с руководством  Особого отдела флота, у Усатова произошла по вопросу отвода от похода лиц, на которых были получены компрометирующие  материалы.
       К таковым относились нахождение  близких родственников кандидатов на временно оккупированной фашистами территории или за границей,  их сомнительные связи, а также незрелые политические высказывания.
       Усатов занял позицию, согласно которой, по этим материалам, согласованным с командованием и Политотделом эскадры, окончательное решение должен был принимать только Военный совет соединения.
       Клименко же, относивший себя к старым кадрам, усматривал в этом принижение роли Особого отдела.
       Усатов  настаивал на своем, о чем доложил командующему Флотом адмиралу Головко и члену  Военного совета Гришаеву. Командующий принял его сторону, о чем сообщил Клименко.
       Под списание с кораблей попадали моряки, имеющие родственников за границей, военнослужащие  из   семей,   члены которых пособничали немцам или находились на оккупированной территории, а также некоторые другие.
       В ходе проверки,  чекистами было выявлено  сто шестьдесят четыре таких лица. Многие из них высказали  недовольство и обратились с жалобами в Центральный комитет,   Министерство обороны,  а также  другие государственные   инстанции.
       Как следствие,  подразделение попало  под жесткую проверку этих обращений представителями Комитета партийного контроля  при ЦК КПСС и Главного политического управления.
       Предчувствуя, что этот вопрос может привести к проверке, Усатов  все подлинные справки (их было семь), подшил в особое дело и  определил в свой личный  сейф. Копии их хранились в секретариате Военного совета флота, а также  секторе делопроизводства Особого отдела эскадры.
       С приездом Комиссии в Особый отдел флота, им, по указанию Клименко, были  предъявлены копии справок на списанных с кораблей моряков.
Усатов  в это время находился в море.
       Член Военного Совета флота контр-адмирал Орлов, который в поход не ходил, заявил  Комиссии, что большинство справок Военному Совету флота не докладывалось, а решение по списанию личного состава принималось Особым отделом флота и эскадры.
       Когда же на Военный совет пригласили Клименко, тот сразу же заявил, что решение принимал единолично сам Усатов.
       Как только крейсер «Суворов» прибыл в базу, его срочно вызвали к командующему флотом  адмиралу Головко.
       Командующий   рассказал  Усатову о всех заседаниях Комиссии и позициях сторон. А тот попросил двадцать минут  для представления  ей всех подлинных справок, по которым принимались решения Военного совета с визами Командующего флотом, а также  начальника политотдела.
       Когда Михаил  принес документы, в кабинете адмирала находились все члены московской Комиссии, члены Военного совета флота, командиры бригад  и кораблей эскадры.
       Усатов  зачитывал справку за справкой с подробным изложением полученных компрометирующих материалов. Головко по каждому списанному военнослужащему ставил вопрос на голосование членов Военного совета. Оно показало, что все   были отведены от участия в  визите обоснованно.
       В заключение Командующий объявил:  «За добросовестную работу начальника Особого отдела эскадры товарища  Усатова,  Военный совет награждает его ценным подарком.
       Товарищам, которые по умыслу или недоразумению пытались скомпрометировать Михаила Андреевича, прошу сделать соответствующие выводы и, естественно, извиниться перед ним в присутствии членов Военного совета флота».
       Первым поднялся командующий эскадрой, адмирал Абашвили. Он сказал: «За всю свою службу я не встречал такого особиста. Это прямой и честный человек. Я его видел не только среди матросов, но и на ходовом мостике, когда он нес самостоятельную ходовую вахту. Это смелый и решительный человек. Спасибо ему за все. От чистого сердца».
       Непосредственный же начальник Усатова - Клименко встал и просто извинился.
       В завершении  Командующий флотом заявил при всех:   «Я поставил вопрос о том, чтобы Усатова утвердили членом Военного совета вместо убывающего в Москву контр-адмирала Орлова. От этого выиграет Флот, да и Особый отдел, который он будет курировать».
       Однако руководство КГБ СССР возразило, и  Усатова  повысили в должности сначала до заместителя, а затем начальника Особого отдела Восточно-Балтийской флотилии.
       Хмурым апрельским днем  1956-го года,  по свинцовым водам  Балтики, держа курс в Северное море,  походным ордером  шла эскадра советских  боевых кораблей.
       Штормовой ветер трепал   на их гафелях  поднятые по - походному флаги,  а гул турбин  добавлял свою ноту в его монотонные  звуки.
       Впереди, круша массивным форштевнем  катящие  навстречу валы,   следовал флагман -    крейсер «Орджоникидзе»,  а позади него, в кильватере, порой исчезая в пенистых волнах, двигались крейсер «Суворов», а также эсминцы охранения.   
       На головном крейсере, в туманный Альбион, с официальным визитом  следовала  правительственная делегация СССР, в составе уже упоминавшихся лиц.
       Ее целью были  переговоры об улучшении  отношений  с «владычицей морей», играющей немаловажную роль в западноевропейском  военном альянсе,  а заодно и демонстрация  своей  растущей боевой  мощи. А показать было что.
       «Орджоникидзе»  являлся одним из наиболее современных  и грозных боевых кораблей  в своем классе.
       Не так давно   спущенный на воду  на  Балтийской судоверфи в числе  тринадцати   собратьев, крейсер воплотил в себе все передовые достижения  человеческой мысли  в области создания  идеальной машины смерти.
       При водоизмещении  в 16640 тонн, корабль имел длину  205,  ширину 21 и осадку 7 метров.  Его энергетическая установка, мощностью в  118.000 лошадиных сил, позволяла крейсеру развивать скорость хода  до 33 узлов.   
       Запасы топлива, машинного масла, котловой и питьевой воды, а также провизии, обеспечивали флагману расчетную автономность в тридцать суток и дальность плавания на оптимальных экономических ходах до девяти тысяч миль.
       Впервые на данном проекте   кораблестроителям удалось реализовать идею создания «полностью сварного корпуса» из низколегированной стали, что по расчетам дало не только повышение технологичности постройки, но и значительное снижение экономических затрат. 
       Для защиты жизненно важных частей корабля в бою от артиллерии противника, было применено усиленное  бронирование: противоснарядное - цитадель, башни главного калибра, боевая рубка; противоосколочное и противопульное - боевые посты верхней палубы и надстроек.   
       При этом использовалась особо прочная  гомогенная броня, толщина которой составляла от 50 до 120 миллиметров. 
       В качестве главного калибра, на крейсере имелось двенадцать 152 миллиметровых орудий, столько же усовершенствованные   орудийных  артустановок, а также   тридцать два  зенитных  автомата. 
       Торпедное вооружение   включало в себя  два пяти трубных торпедных аппарата  с автоматическим управлением.
       Помимо названного,  «Орджоникидзе» был  оснащен самым современным   навигационными, радиотехническим и гидролокационным оборудованием.
       Все это, естественно, не могло не вызвать повышенного интереса к кораблю со стороны  британской разведки и советское командование, готовясь к визиту, основательно подготовилось к возможной встрече с ее представителями.
       Незадолго до выхода,  в одном из   кормовых отсеков крейсера, в трюме,  была установлена  шлюзовая камера, обеспечивающая  скрытый  выход под днище корабля,  а  в число экипажа включена   группа боевых пловцов,  во главе  со старшим лейтенантом Алексеем Ветровым.   
       Им предписывалось, используя камеру,  осуществлять регулярное обследование подводной части крейсера, при стоянке его в английском порту. Кроме  того, специальная гидроакустическая станция, работающая в непрерывном режиме, должна была прослушивать все возникающие в непосредственной близости от корабля под водой, шумы.
       Утром 18 апреля,  миновав пролив Бельт,  крейсер «Орджоникидзе»   в  сопровождении  кораблей эскорта, величаво вошел на рейд Портсмута.
       Был густой туман, однако советские моряки отказались от услуг лоцмана, чем вызвали восхищение знавших толк в морском деле англичан.   
       Как только  корабли  пришвартовались к  бетонной стенке и с крейсера  подали трап, на котором появилась советская делегация, тишина порта взорвалась  гимнами  СССР и Великобритании, исполняемыми сияющим  медью, военным оркестром.
       После того,  как обе  стороны обменялись приличествующими  случаю речами,         правительственный кортеж на лимузинах, отбыл  на железнодорожный вокзал для переезда в Лондон.
       Там высоких гостей встретил  лично  премьер-министр  Англии  Антони Иден, бывший в военное время правой рукой Уинстона Черчилля, с  целым рядом прибывших вместе  с ним титулованных особ.
       А вечером, после встречи с королевой в Тауэре, советский генсек устроил на борту крейсера «Орджоникидзе» торжественный прием. Звенели хрустальные  бокалы, провозглашались тосты, и  гости с удовольствием  поглощали шампанское, коньяк и русскую водку, закусывая их  семгой  с черной икрой. 
       При этом случилась довольно забавная история. Англичанам, и в том числе дамам, очень понравилась  «Столичная», запасов которой оказалось недостаточно. Ответственный за это  штабной офицер едва не впал в панику, но выручила морская смекалка.   
       Корабельный интендант с механиком,  быстро организовали  производство желанного напитка в одной из кают, а в качестве ингредиентов использовали  обычный спирт  и дистиллированную воду.   
       - Пойдет, - сказал  опытный интендант, приняв для пробы  сто граммов, и умельцы быстро наполнили  своим шедевром   ящик  пустых бутылок  из-под «Столичной».
       После этого они  были доставлены  по назначению  в кают-компанию.  Подмены никто не заметил, и вскоре  операцию пришлось совершить повторно.
       Однако  отдыхали и веселились далеко не все.
       Выставленная на крейсере верхняя вахта  тщательно наблюдала за водной акваторией вблизи корабля, двумя палубами ниже, у работающей  станции дежурил  высококлассный специалист-акустик, а  вернувшийся из-под воды после очередного обследования корпуса   корабля боевой пловец, освобождался  в трюме от своего снаряжения.
       В это же самое время, в прилегающей к порту бухте Стоук,  за борт стоящего у берега неприметного буксира, осторожно спустился облаченный в черный комбинезон аквалангист. Это был  лучший боевой пловец   Королевского флота Великобритании  и ее разведки МИ-6  Лайонел   Крэбб.
       Погрузившись на глубину, он освободил   прикрепленной к якорной цепи судна буксировщик, с вмонтированными в  его переднюю часть  кинокамерой и фонарем, включил кнопку хода и двинулся  в сторону порта. Настроение у коммодора было приподнятое.
       С час назад он уже  обследовал подводную часть крейсера и,  отсняв все необходимое, доставил  водонепроницаемую кассету своим коллегам на буксир.
Теперь предстояла вторая часть операции - минирование корабля.
       Задача облегчалась тем, что все необходимое для этого, уложенное в специальный контейнер, за сутки до захода советских кораблей в порт,  было доставлено в место определенной крейсеру стоянки и затоплено на дне.
       Дело оставалось за малым -  извлечь мины и установить их  в самом  взрывоопасном  месте корабля,  а именно  в районе артиллерийских погребов. 
       В успехе дела  Крэбб не сомневался, ибо  за свою долгую службу, успешно проделывал это десятки раз. На руку было и то, что исключалась возможность его  встречи с  русскими водолазами. 
       По существующему морскому праву, спуск  водолазов с судов   при заходах  их в порты иностранных государств запрещался.
       Освещая непроницаемый подводный мрак  призрачным светом фонаря, буксировщик, с влекомым за ним Крэббом,  бесшумно  подошел к заданному месту, обозначенному  лежащим  на грунте  старым якорем.
       Переложив руль на погружение, и опустившись на дно, диверсант  на несколько минут замер, ожидая пока уляжется облако ила, после чего  извлек из-под якоря  контейнер с минами и, закрепив его за рым буксировщика, стал транспортировать к днищу крейсера.
       И в это время произошла досадная оплошность -    неверно рассчитав  расстояние в мутной воде,  Крэбб  ткнулся  носовой частью аппарата в его корпус.
       Удар был почти неощутим, но коммодор,  чертыхнувшись про себя, застопорил ход и снова застыл на месте…

       Как только в наушниках раздался едва слышный щелчок, а на экране локатора на долю секунды всплеснула пульсирующая точка, сидящий за пультом акустик  нажал тумблер  внутренней связи.
       - Центральный! Отмечен  контакт с корпусом  судна в районе кормы! - скороговоркой  выпалил он. 
       Спустя пару  минут, в  тесную рубку  втиснулись два  запыхавшихся офицера.  Одним из которых был Усатов,  а вторым - его заместитель Худяков
       - Одиночный?  - спросил  Усатов,   надевая вторую пару наушников.
       - Точно так, -  кивнул  головой  мичман,  осторожно вращая рукоятку репитера. - В подводной части, ближе к винтам.
       -  Что будем делать?  - спросил Худяков, внимательно следя за экраном. 
       - Действовать по инструкции, -   сжал губы  Усатов  и, выщелкнув      из держателя  массивную трубку корабельного телефона, приложил ее к уху.
       -  Старший лейтенант Ветров слушает, -  глухо донеслось из трубки.
       -  Это начальник Особого отдела  Усатов. - Немедленно приготовьтесь к выходу, сейчас будем у вас.
       Когда  контрразведчики   появились в кормовой выгородке,  облаченный в гидрокостюм  Ветров  застегивал крепления акваланга,  а два его подчиненных возились у шлюзовой камеры.
       - Несколько минут назад акустик зафиксировал  подводный  контакт с кораблем в районе винтов - сказал  Усатов, обращаясь к старшему лейтенанту. - Тебе следует  выйти наружу и  тщательно осмотреть   корпус.
       -  А если это «гость»?  -  плюнув на стекло маски и протирая его куском фланели, - взглянул Ветров  на начальника.   
       - В этом случае действуй  по обстановке, - жестко  ответил тот. - Но учти,  ни при каких обстоятельствах он не должен всплыть наверх.
       - Понял, - ответил  офицер, после чего, натянув   маску  и проверив ход водолазного ножа в ножнах, пошлепал к шлюзовому устройству. 
       Через минуту  за ним беззвучно закрылся верхний люк, и  в камере послышался звук заполнявшей ее воды.
       - Вышел, - доложил через некоторое время один из боевых пловцов, оторвав взгляд от  дрогнувшей стрелки  манометра. 
       - Добро, -  ответил  начальник Особого отдела, взглянув на часы и сел  на   металлическую скамейку, с лежащими там аквалангами. - Присаживайся, Василий Ефимович, в ногах правды нету, -  кивнул    стоящему рядом Худякову
       Тот грузно опустился рядом, достал  из тужурки  коробку «Казбека», и оба     закурили.
       - Может, следовало послать двоих?  -  затягиваясь папиросой, спросил Худяков.
       -  Достаточно Ветрова, он самый опытный, да и тревога, скорее всего, ложная.
       - Может и так, - согласился  заместитель…

       Выйдя  наружу и придерживаясь  за открытую крышку  нижнего люка, Ветров  на несколько секунд замер  и осмотрелся.  В почти непроглядном мраке, далеко впереди, в носовой части корабля едва различимо  брезжило пятно света.
       Сделав несколько глубоких вдохов, старший лейтенант отпустил люк  и,  работая ластами, заскользил вдоль киля в ту сторону. На полпути, заметив,  под днищем едва различимую,  с неясными контурами  тень, он  скользнул рукой вдоль бедра, достал  нож  и  ускорил движение.
       Присутствие постороннего,  увлекшийся работой  Крэбб,  почувствовал  слишком поздно. Рядом  что-то мелькнуло  и  нестерпимой болью пронзило все тело.
       А в легкие, вместо  живительного кислорода, хлынула смешанная с кровью, морская вода.
       Отпрянув от  агонизирующего диверсанта в темноту, Ветров  осмотрелся и приготовился к ответной атаке.  Однако в мертвенном свете  зависшего в воде буксировщика больше никого не было.
       И только   в глубине, окутанное темным облаком, безвольно раскинув руки,  исчезало тело убитого им аквалангиста. 
       Выждав еще несколько минут и заметив на  одном из боковых килей корабля  какой-то посторонний предмет, старший лейтенант  скользнул к нему. Это была  морская магнитная мина, с вставленным в нее взрывателем-вертушкой.
       Пловец осторожно снял ее  и, вернувшись к буксировщику, обнаружил там контейнер  еще с двумя.
       Опасные находки следовало немедленно удалить подальше от крейсера и, сунув  мину в контейнер, Ветров принял решение  доставить все к стенке причала. 
       С помощью подводного скутера, это было проделано незамедлительно, и вскоре  контейнер покоился на дне у одной из бетонных опор. Оставалось последнее - представить начальству доказательства  уничтожения диверсанта.
       Для этого, используя буксировщик,   старший лейтенант опустился на дно,  где внимательно осмотрел тело  аквалангиста. Удар ножа пришелся  на дыхательный мешок и горло противника.
       Увидев на его руке фосфорицирующие в темноте  водолазные часы-компас, Ветров снял их  и захватил с собой. После этого, запустив буксировщик, направился к корме, внимательно осматривая по пути  корабельное днище.
       Когда подчиненные  Ветрова    извлекли его из    шлюзовой камеры и помогли снять акваланг, старший лейтенант коротко доложил   старшим офицерам о происшествии и протянул им снятые с руки  диверсанта часы.
       -  М-да,  Михаил Андреевич, дела, -  взглянул на начальника   Худяков.  - Он же  мог всех нас поднять на воздух.
       -  Или пустить ко дну, - в тон ему ответил  Усатов. - Так ты говоришь, Алексей, взрыватели мин  были с вертушками?
       -   Ну да, -  кивнул  Ветров, с  помощью моряков освобождаясь от гидрокостюма.
       -   Хитро придумали, сволочи - хмыкнул   капитан 2 ранга.
       - Эти вертушка  привела бы мины в действие, где-нибудь  в Северном море, а там глубины  до семисот метров. И, как говорят, концы в воду.  Ну, ладно, -  потрепал   по плечу Ветрова. - Ты герой, давай, пока отдыхай, а мы на доклад. Порадуем  командующего.
       Когда высокие гости разъехались, о «ЧП» доложили  Хрущеву.  Импульсивный  генсек пришел в ярость и в свойственной ему манере  высказал все, что думал об англичанах. Потом успокоился и приказал доставить к нему  Ветрова.
       - Здравия желаю!  -  деревянно приветствовал тот  высокое начальство, переступив комингс  офицерского салона. - Старший лейтенант Ветров, по вашему приказанию прибыл.    
       - Молодец, капитан-лейтенант! -  подойдя к нему и пожав   руку, сказал Хрущев. -Поздравляю тебя с орденом «Красной Звезды».
       - Служу Советскому Союзу!  - четко ответил Ветров. А потом подумал и добавил, - только вы ошиблись,  Никита Сергеевич, я старший лейтенант.
       - Ошибаюсь я редко, - улыбнулся генсек. - По должности не положено.   Арсений Григорьевич    (обернулся он к стоящему сзади адмиралу Головко),   немедленно подготовь  документы на орден и звание.
       Еще через  несколько дней, благополучно завершив визит, советская правительственная делегация  возвращалась на родину.
       Когда вышли из порта и легли на обратный курс, Усатов заперся в каюте и проспал девятнадцать часов. Разбудил его  адмирал    Абашвили. 
       Во время   похода они  подружились, и Георгий Семенович доверительно сообщил, как его  допекали английские коллеги, подставляя своих агентов и в том числе женщин.
       - Бабенки так себе,  ни чета нашим, - рассказывал он улыбаясь. - А по виду форменные ****и.
       Это был честный, грамотный морской офицер, у которого, как и у всех, были отдельные недостатки. Но он адекватно реагировал на товарищеские советы. Во время похода    провели флотское учение  с практическими артиллерийскими и торпедными стрельбами. Все плавучие мишени были разнесены в щепки,  а подводные условно потоплены.
       На подходе к Балтийску узнали, что 28 октября   на Черноморском флоте взорвался линкор «Новороссийск», на котором погибли около тысячи человек. Это была трагедия.   В гавань корабли входили с приспущенными флагами, салюта не было.
       Весной 1956-го года, приказом нового Главкома эскадру расформировали,  создав три дивизии. 
       Усатову предложили должность заместителя начальника Особого отдела флотилии в Таллине.  Не задумываясь, он дал согласие.
       Сначала семья получила  в городе две комнаты, а затем отдельную трехкомнатную квартиру на улице Гоголя.  Служба шла успешно, и через полгода Михаил Андреевич  стал начальником Особого отдела  соединения.
       В руководимое  им подразделение входило двенадцать Особых отделов дивизий и гарнизонов, в составе   ста пятидесяти оперативных работников.
       Заместителем назначили некого Яковлева, весьма посредственного  и ограниченного человека. Тот проявлял пассивность в решении оперативных задач, работал по принципу «чего изволите». В результате  пришлось всеми вопросами заниматься лично.
       За этот период  чекисты осуществили несколько успешных  оперативных разработок, в результате которых разоблачили и арестовали резидента западногерманской разведки  Круглова, а также заброшенных с территории Швеции агентов Кука с  Томлом; выявили и пресекли деятельность  одной из националистических эстонских групп, арестовали несколько бывших немецких пособников и «лесных братьев».
       Учитывая оперативные результаты,  в апреле  1958-го  Усатова  вызвали в Москву, где предложили должность начальника Особого отдела Краснознаменного Северного флота. Тот  попросил дать возможность еще поработать на флотилии.     Однако разговор был строгим. 
       В ЦК КПСС сказали прямо: «Флот самый ответственный - там строятся атомные подводные лодки, поэтому нужен грамотный моряк и ответственный чекист. Которым вы себя проявили».
       После решения Секретариата,  Усатова вызвал Председатель КГБ СССР генерал армии Серов и в кратком разговоре пожелал успехов.
       Спустя неделю Михаил Андреевич улетел в заполярный Мурманск,  где вступил в должность начальника Особого отдела Краснознаменного Северного флота.   
       Заместителем у него был полковник госбезопасности Чижевский. Он являлся грамотным и инициативным чекистом старой закалки. В свое время  работал начальником 1-го Управления ГУКР «СМЕРШ» Военно-Морского флота.
       За нарушения социалистической законности был наказан  по партийной линии и освобожден от должности, а затем назначен с понижением, но фактически с повышением. Такое бывало.
       У полковника было много  высокопоставленных друзей в Москве, которые Тимофею Анисимовичу всегда помогали. Именно он и был представлен на должность начальника Особого отдела флота, но в ЦК КПСС не согласились с кандидатурой. 
       В первый же день они объяснились. Чижевский  вроде понял, что не Усатов инициатор перевода на Север, однако в душе глубоко переживал.
       Первая серьезная стычка с заместителем произошла, когда из московского института Сербского, в Североморск  этапировали  арестованного им до   назначения нового начальника,  военного летчика морской авиации  Калиниченко.
       Усатов внимательно изучил материалы уголовного дела и вместе с прокурором флота допросил офицера.  При этом, как в документах дела, так и в ходе допроса обвиняемого было выявлено множество нарушений законности, которые допустил лично Чижевский    и начальник следственного сектора  капитан 2 ранга Новиков. 
       Все дело  яйца выеденного  не стоило. 
       Калиниченко, мотивируя глубокими знаниями произведений Ленина, доказывал, что Хрущев с Брежневым и другие  партийные руководители, нарушают их теоретические положения. Фактически он был прав, и судить офицера было не за что.
       Наоборот,  следовало умело использовать для разъяснений  ленинского учения.
       Следующим днем    состоялась обстоятельная беседа Усатова с Новиковым и Чижевским. Когда оба   были уличены в фальсификации материалов дела, заместитель попытался свалить вину на подчиненного.
       Тот, в свою очередь, обозвав полковника «старым провокатором», написал рапорт об увольнении со службы  по состоянию здоровья. Врачи дали  необходимое заключение, и Новиков был оправлен в запас.
       Чижевскому же Усатов поручил составить обстоятельное  постановление об освобождении Калиниченко из-под стражи  и возвращении в полк на летную работу.
       Этот документ полковник составил так, что вроде всю жизнь защищал репрессированных. Одновременно было направлено спецсообщение в Москву, а также справка Военному совету флота.
       В конечном итоге уголовное дело прекратили, а с заместителем у Усатова  состоялся весьма серьезный разговор. Ему было запрещено самостоятельно принимать процессуальные решения.
       Старые методы работы, связанные с выбиванием доказательств или их фальсификацией, которые тот  использовал многие годы,  давлели над полковником. Что делало службу с ним проблематичной.
       С Калиниченко   Усатов   встретился в полку, где извинился за действия своих подчиненных, и даже по приглашению офицера побывал у того дома, где пил чай с вишневым вареньем.
       Офицер был весел и благодарил   за то, что «его вытянули   из болота».
       Раньше капитан во всем видел только негатив. Откровенно говоря, того  хватало, но жизнь шла вперед - летчики летали, их семьи не бедствовали, снабжение улучшалось, в гарнизоне имелась отличная школа, детсад и поликлиника.
       Командующий Северным флотом  Чабаненко долго не мог смириться с тем, что Чижевского не освободили от занимаемой должности.Но Усатов  уговорил адмирала оставить все, как есть. Правда в его отсутствие Чижевский никогда не ходил с докладом к командующему, а решал все вопросы с начальником штаба   или членом Военного совета. 
       В это время стало модным разрабатывать мероприятия на случай войны. Тем более, что  Североатлантический блок НАТО становился все более агрессивным.
       Чтобы отвлечь Чижевского от оперативной работы, ему было поручено  готовить научно-теоретическую конференцию на тему «Организация контрразведывательной работы в особый период».
       Ветеран    с удовольствием принялся за это дело. Во время войны полковник служил в военной контрразведке СМЕРШ - опыта у него хватало.
       Через три месяца,  пригласив весь оперсостав,  провели эту конференцию на достаточно высоком уровне. Материалы отправили на Лубянку в Москву, откуда получили положительный отзыв.
       Новый 1962 год был особенным для  Михаила Андреевича.
       20-го декабря ему присвоили воинское звание контр-адмирал. Это было так неожиданно, что поздравления Председателя КГБ СССР Семичастного по телефону, Усатов  посчитал ошибкой. Но к Новому Году пришла выписка из постановления Совмина СССР и он, получив погоны с новым  обмундированием, представлялся в Военном совете и   своих чекистских коллективах.
       За праздничным столом в Доме офицеров,  Чабаненко  вторым тостом предложил выпить за самого молодого  адмирала и пожелал Усатову успехов в работе. Тот  подошел к командующему, они чокнулись бокалами и расцеловались. Зал искренне аплодировал.
       На этом вечере Михаил Андреевич долго танцевали с женой, хотя, честно говоря, танцор он был  неважный.
       Более восьми лет, прожитых в Североморске, остались в   памяти Усатовых, как самые лучшие годы их службы и жизни. Там не было рядом  высоких начальников, которые дергали  по поводу и без повода.
       Коллектив был дружный и порядочный, никто никого не подсиживал, друг друга всегда выручали и помогали в трудных ситуациях. Там все и все было на виду.
       В начале октября Михаил Андреевич ушел на крейсере «Мурманск» в сопровождении двух эскадренных миноносцев в Берген, Калининград, а затем Стокгольм. Это был интересный поход.  После выхода из Стокгольма,  приняли участие в учении Северного флота в Северном и Норвежском морях. Штормило до девяти баллов.
       Походный штаб Чабаненко лежал в лежку. Сам командующий два дня не поднимался в салон. Пришлось  лечить: Усатов принес  ему  стакан водки и  бутерброд с семгой. Адмирал выпил, закусил, а затем  поднялся на мостик. Так он приобрел работоспособность.
       Об этом, воспринятом с одобрением лечении,  рассказал на заседании Военного совета флота. Начальник же Особого отдела флота   стал признанным «мореманом», что   очень почетно в указанных кругах. 
       В Североморске их встречали семьи офицеров. Дуся ждала мужа с Володей и Люсей.
       Володя, поступивший  к этому времени в ВВМУРЭ имени Попова, проходил со своим курсом ознакомительную практику на крейсере «Чкалов». Он  был в  морской форме, но еще без ленточек на бескозырке.
       Как-то ребята из Западной Лицы  привезли в подарок заднюю ногу медведя, подстреленного на охоте. Дуся приготовила отбивные с картофелем и угостила целый взвод Володиных однокашников. Никто не знал, что это за мясо.
       О том, что это был бурый медведь, Михаил Андреевич  признался ребятам только перед уходом. И лишь один отреагировал на это. Остальные были вполне довольны  вкусными отбивными,    заявив, что готовы повторить.
       Крейсер с курсантами,  дождавшись свежей погоды до семи баллов, вышел на неделю  в море. Семеро из них, не выдержав качки, были списаны из училища. Володя  прошел испытания по всем параметрам.
       Подрастала Люся, ей тоже надо было определяться с поступлением в ВУЗ. Михаил Андреевич  поставил вопрос о своем переводе с Севера...