После того, как жалобные всхлипы шантажиста растаяли в воздухе, Степан подошёл к столу и налил себе в стакан водки.
-Нет, каков гусь? Пришёл, настращал и на этом хотел «срубить бабок» по лёгкому! – с оттенком неостывшего негодования, произнёс он. – И «срубить-то» за что? За то, что сам толкнул на брехню. Вот, сволочь-то!..
Он опрокинул в рот стакан, поморщился и занюхал хлебом. Всё было кончено. Но Степан не чувствовал ожидаемого облегчения. Чугунная тяжесть с души не спадала.
«Я сильно влип, - подумал о себе Стоценко. – Один лишь день, а сколько уж фиговых событий… Еще и ездить на машине не начал, а все мечты о радостных поездках с крановщицей Варькой, рассеялись, как дым по степи… Э-эх, жизня, жизня!»
С банальной унылостью пропикало в доме радио. Уже девять вечера. Пора во дворе свет включать.
-Как думаешь, заложит нас это ч м о или не заложит? – прервав молчание, поинтересовался Стёпа.
-Кто – недоумок-то?.. Да будет вспоминать о сегодняшнем дне - с леденящим ознобом, как о приснившемся фильме ужасов . - С вялой усмешкой, отозвалась Татьяна. История с Гордейчиком для неё уже отошла в прошлое, и нужно было думать о ближайшем, хлопотном будущем.
-Завтра понедельничек у нас вытанцовывается. Утром объявление дам в газету. Срочное. Мол, продаётся новая машина «Ока», по цене завода-изготовителя. Как только «нарисуется» стоящий покупатель, возьмёшь на работе отгул и …- не договорив, Татьяна осеклась на полуслове: с улицы донеслись бранные возгласы, «награждённая» чьим-то пинком, распахнулась калитка.
Во дворе обозначились две фигуры, неясно выделявшиеся в сумрачном полумраке.
Степан пригляделся и обомлел: толчками в ушах зашумела кровь, от смутной тревоги дрогнуло сердце. Нет, неприятности вечера ещё не закончились…
Решительно ступая и свирепо сопя, через их длинный двор чёртом пёр взбешённый Баженов. Следом за ним семенила его жена.
-Коля-а, не на-да-а! Оставь их, оста-а-авь!!.. – высоким, рвущимся голосом кричала мужу Надежда, пытаясь удержать охранника за руку.
Нисколько на жену не обращая внимания, Баженов держал курс прямо к столам.
Поспешно отяжелев лицом, Татьяна встала, поджидая пришедших. В её взгляде угадывалось каменное спокойствие.
-Никак чё забыли, дорогие гостёчки? – С глумливым участием, поинтересовалась она.
Шагов пяти не доходя до столов, Баженовы запалено остановились. Как бык перед препятствием, круто нагнув голову, шумно сопел взбешённый охранник. Его мускулистая шея и белки глаз были налиты кровью.
-Ну что, С т о ц е н к и, м-мать вашу перетак! Машину будем делить? В последний раз спрашиваю!..
-А ты пилу с собой прихватил, Николаша? «Окушку» чем пилить собираешься? – С ехидной усмешкой спросила Татьяна.
Степан, стоявший за спиной своей благоверной, пытался воедино собрать разбегавшиеся мысли. Он чувствовал в себе тоску и мандраж, как будто внутри его тела сосал пластырь на гнойном нарыве. Но нужно было проявить своё мужское присутствие. Иначе опять упрекнут в нерешительности, в паникёрстве (болезненно всплыла в памяти насмешка Чипрасова «про уточек»!). Бледнея от того - что должен был себя обозначить, он вышел из-за спины жены и произнёс хрипловато:
-Тебе говорено было, Колян, что наша машина, того… э-э… ну, в общем, сам знаешь… - Он запихнул было руки в карманы, сердито бренькнул ключами, но тут же, неожиданно выдернул правую, свернул пальцы в кукиш и сунул его охраннику.
-Нако-ся, выкуси, свинорыл! Не делится наша машинка. Н е д е л и т с я!! – Зачем назвал бывшего приятеля «свинорылом», Степан и сам объяснить бы не смог, но, видно, захотелось ему уколоть Баженова побольнее, за прежние, полученные от него оскорбления.
-Э-эх, мать т-твою, в растутырицу!!..- Задохнулся охранник и резким движением, выхватив из кармана штанов бутылку, защёлкал у её горлышка зажигалкой.
-Не на-а-ада-а, Коля-а! – Отчаянно распяливая рот, закричала Надежда и попыталась разжать железные руки мужа. Но тот, грубо выругавшись, оттолкнул её: «П-пшла прочь, потатчица!» И с возгласом: «Не доставайся же ты никому!» (не подозревая, что цитирует классика), - метнул бутылку с горючею смесью в машину.
И было слышно, как зашумел над двором рассекаемый воздух, и как через мгновение об уплотнитель «Оки», закреплявший стекло лобовое к крыше салона, с глухим звуком ударилась пятисотграммовая ёмкость. Ударилась. Но, отскочив от машины на метр, упала на землю и лишь там раскололась. От места падения, к старенькому сарайке, сноровисто побежали горящие ручейки.
В насмешливых глазах Татьяны, вначале высветился испуг за машину, который скоротечно перерос в неудержимую ярость.
-Щщщас буду морды бить, п-паскудники, рожи лагерные!.. Ведь мы же хотели… по-божески делиться с вами!!..- Явно противореча своим прежним словам, в безрассудном бешенстве завопила Татьяна, дёргая пушком над верхней губой и устремляясь к Баженовым. Она была похожа на одержимого мстителя. Её глаза горели непримиримым огнём.
А Степан стал быстро и неудержимо сереть. Очень уж он опасался подобных срывов своей «кроткой» жёнушки. В такие минуты, ему начинало казаться, что Татьяне больше не совладать с собой, не удержать, готовый вырваться из её могучего тела, адский огонь, который был способен без разбору пожрать и чужих, и своих. Поэтому, страшась попасть под тяжёлую руку своей благоверной (да и баженовские кулаки, тоже, не погремушки!), Степан устремился к сараю, тушить огонь.
Добежал, и давай топтать горящие ручейки. Издали поглядеть – казачка человек вытанцовывает… Топал так, что обрызганная горючкой штанина, вспыхнула вместе с новым ботинком. И Степан, через голову содрав с тела рубаху, захлестал ею себя по ноге, стараясь загасить огонь. Задымила штанина, но, раздуваемое взмахами пламя, тут же вспыхивало снова и снова. И тогда Стоценко с неистовым криком бросился к загромождённым посудой столам. Подбежал, и, схватив пластиковую бутылку, выплеснул из неё шипевшее пиво на ногу.
А Татьяна, тем временем, не на шутку схватилась с Баженовыми. Несмотря на свои внушительные габариты, она стремительно надвинулась на охранника и заехала ему рукой прямо в нос. У того, густым роем из глаз брызнули разноцветные искры, заплясали, поплыли волнообразные кольца. Деморализовав противника этой предварительной мерой, опытная в подобных конфликтах кассирша, крепко обхватив Баженова одной рукой за шею, другой, стала осыпать его голову градом ударов, наносимых с удивительной ловкостью. Потом, слегка видоизменив свои приёмы, принялась свободной рукой царапать охраннику лицо, крутить ему уши. Баженов рычал и вырывался, но из «тисков» кассирши освободиться не мог.
Надежда, макушкой едва достававшая Татьяне до бус, подскочив к истязательнице, подпрыгнула и вцепилась той в волосы. Пенясь от злости, стала с силой их дёргать: «Издо-охни, гадина! Издохни!!..»
Воспользовавшись этой поддержкой, Баженов скрежетнул зубами и, сжав волосатый, величиной с кормовую свёклу кулак, пхнул его в Татьянин живот со свирепой силой.
И тот час же всё загудело, застонало и свернулось в какой-то пёстрый, движущийся, орущий клубок.