Нет ничего хуже, чем неоконченный разговор, чем неопределенность и недосказанность в отношениях с женщиной. О ком это я? О женщинах. Я уже не живу один. Мы живём с ней, с той женщиной, певицей из ресторана. Но я бываю один. И это парадокс. Нет, она от меня ничего не скрывает, и нигде не исчезает, и не держит меня на расстоянии, и не играет мною как кошка с мышкой. Мы семья. И мне хорошо, и я счастлив. И у меня нет ощущения, что качусь в пропасть. Но она мыслит по-другому. И я не знаю, как она мыслит. У меня есть друзья, и тот парень, который работал на судоремонтном заводе. Они разные, но они мне понятны, а она нет.
Но эта глава не об этом, если уж речь зашла о непонятном. У нас произошел конфликт в ресторане. В том самом. Она пела, а я сидел и ждал её. В дальнем углу. Это было воскресенье, день левый, хмельной. Но не в том ресторане. В том ресторане всегда все было пристойно. Почти всегда. Часть столиков пустовала. Небольшие компании сидели по всему залу, ужинали и вполголоса вели свои беседы. Вели свои умные беседы под тихую музыку.
Ту компанию я заметил сразу. Они бросались в глаза. Нет, они не буянили, просто они были, как вам сказать, не с той картины, что ли. Одежда не соответствовала ситуации, и краски другие, яркие краски и холодные, и взгляды другие, откровенные взгляды, взгляды, которые бесцеремонно вторгались в чужую личную жизнь. Их было четверо. Три парня и девушка.
Потом один из парней поднялся из-за столика и направился к певице. К певице. Ей оставалось ещё спеть две песни, и она сделала небольшой перерыв. Он подошел, и они о чем-то разговаривали, и она отрицательно покачала головой. Тогда парень подошел ещё ближе, вторгся в её личное пространство и продолжал на чем-то настаивать. В его руках появились деньги. Её взгляд начал беспомощно бегать по залу, певица с надеждой посмотрела на вежливого официанта, который как раз проходил мимо. Но официант сделал вид, что ничего не замечает. И тогда она посмотрела в мою сторону, это был крик о помощи. И я поднялся из-за столика…
- Один вечер, и мы заплатим тебе столько, сколько ты в этой дыре за месяц не зарабатываешь.
Он говорил спокойно c уверенной, наглой улыбкой.
- Она никуда с вами не поедет, - вмешался я.
Он обернулся и с интересом на меня посмотрел. Наши взгляды встретились. Мы изучали друг друга. Он был мне понятен. Я был знаком с таким типом людей. Всегда хозяева положения, всегда хозяева ситуации, всегда на голову выше других.
Ситуация. Я всегда представляю людей в ситуациях.
Классический штурм знания. Ну, не совсем классический. Классических штурмов зданий не бывает. Везде большое количество людей в форме и с оружием. Все чего-то ждут. Что-то происходит, никто не знает что. И непонятно, кто руководит операцией. Все на уровне слухов. Кто-то говорит:
- Всё, окружили. Будет штурм. Но гарантий нет. Могут быть потери.
Внутри засел мужчина. У него нет заложников, но он вооружен. И непонятно, что он натворил, и непонятно, чего от него ожидать. И у него оружие. И переговоры зашли в тупик. И его нужно убить. Он же вооружен, и непонятно, чего от него ожидать. А вокруг люди с оружием и в форме, из тех, которые стоят во втором кольце оцепления. Или в третьем, те, которые умеют составить протокол, но не умеют войти и убить. Их этому учили, но они этого никогда не делали. Все чего-то ждут. И тут появляется он. Тот, кто умеет это делать. Он без бронежилета и у него открыто лицо. Он среднего роста, у него утиный нос и глубоко посаженные глаза. У него на губах уверенная улыбка, он ловок, и у него крепкое, хорошо тренированное тело и легкая пружинистая походка. Кто-то передает ему автомат, на секунду он прикладывает руку к груди, делает выдох и входит. Одновременно с ним кто-то другой входит с другой стороны здания. И сразу же начинается стрельба. Все невольно приседают. Это длится буквально пару секунд. Две три очереди. И наступает тишина.
Потом открывается дверь, и он выходит. У него на глазах та же улыбка, он пожимает плечами и говорит:
- И всё.
И всё. И всё как-то неоднозначно. По крайней мере для меня. Вот, такие мысли промелькнули у меня в голове, когда я смотрел на этого парня с утиным носом и глубоко посаженными глазами.
- Ты кто?- спросил он.
- Я муж, - ответил я.
- Это кто? – теперь их было уже двое, к нему присоединился его приятель.
- А это муж.
Они надо мной издевались. Я это понимал. Но против них я был бессилен.
Их речь текла плавно и гладко. А я не мог найти нужных слов в ответ. Со мной всегда так. Я всегда в таких ситуациях теряюсь. Они говорили какие-то гадости, о том, что с ними ей будет лучше, о том, что женщины не мыло, они не смыливаются, еще какие-то мерзости. Я выносил это грязный поток насмешек и повторял сквозь плотно сжатые губы:
- Она с вами никуда не пойдет.
Я не силен в словарных перепалках. Но я умею стоять на своем. Я понимал, чтобы забрать её с собой, им придется убрать меня с дороги. А это будет сделать непросто. Но приятель решил попробовать. Он стал оттеснять меня в сторону. Парень был широк в кости и почти на голову выше меня. И если бы он стал размахивать ногами или руками, я ничего не смог бы сделать. Но он положился на массу своего тела и попробовал оттеснить меня корпусом. И тут я потерял контроль над собой, со мной такое бывает, и я перестал отдавать отчет своим действиям, и я плохо помню, что произошло дальше. Помню, что схватил его где-то на уровне талии, поднял себе на плечо и сразу же швырнул на пол. Он пытался сгруппироваться, но все равно здорово приложился затылком. Затем я гонял второго по залу и, кажется, прижал его столом к стене. Звенела разбитая посуда, кричали напуганные посетители. Я помню ужас в его глазах. Я бы раздавил его как таракана, но подоспел наряд полиции. Сначала я расшвырял и их. Но потом наступила апатия, и я сдался.
Они били меня при задержании и потом еще в отделении. Но без злобы, больше для порядка. Человека в наручниках легко бить.
А уже ночью какой-то пожилой майор усталым голосом задавал мне вопросы и составлял протокол. Но ему всё время мешали. Кто-то всё время звонил, и он всё тем же усталым голосом отвечал:
- Понял. Так точно. Есть. Сделаю.
Потом всё закончилось, он дал мне расписаться в протоколе и на прощание сказал:
- Парень, честно скажу, я тебя понимаю. Этого говнюка давно пора было поставить на место. Он у нас вот где сидит. Но я ничего поделать не могу. У него папаша там, - майор неопределенно показал большим пальцем куда-то вверх. - Видишь, уже все телефоны оборвали. Жаждут крови. Твоей. Так что получишь на всю катушку. Сам видишь. Тяжкие телесные, сопротивление при задержании, есть за что зацепиться…. Так что, накрутят, даже не сомневайся.
Ночь меня продержали в камере, а утром отпустили. Отпускал всё тот же усталый майор. Ещё не успел смениться.
- Свободен, - сказал он мне.
- Но как же… - недоумевал я. Я за ночь уже успел смириться со своим положением арестанта и попрощаться со своей прежней жизнью.
- Свободен, - повторил он, ничего не объясняя.
Они вернули мне все мои вещи, и я направился к автобусной остановке, недоумевая. Все чудесатее и чудесатее, как говорила героиня одной хорошей детской книги. Неужели папа того утконоса решил меня простить? Вряд ли. Такие люди ничего не прощают. Значит, что? Значит, кто-то замолвил за меня слово. Иначе никак. Я их порядки знаю. Но за меня некому замолвить слово. Ну вот некому… Это я, возвращаясь к непонятному.
Продолжение следует.