Понты

Олег Ласуков
ПОНТЫ
Понты свойственны каждому. Кто из нас их не кидал. Кто из нас не рассказывал знакомым, как он прикуривал от тысячарублёвки, или «посылал» куда подальше Тимати, звонящего ему по семь раз на дню.

Был когда-то у меня школьный приятель Константин. Красавец, спортсмен, решительно умён, пользовался успехом... И всё же любил прихвастнуть по-лёгкому. Однажды на танцах его пригласила на белый «медляк» незнакомая, смазливая, но с лицом уж слишком не обезображенным интеллектом девица. От неё пахло и, танцуя с ней, Костя узнал весь её словарный запас: «ништяк», «водяра», «музон» и «заипись». Пострадав в объятиях этого сокровища три минуты, он с трудом избавился от неё.

Но у этой дамы были знакомые, которые ценили её достоинства иначе, чем Костя. И дорожили ими. Его пригласили на выход для беседы. Подробности неизвестны, но приятель мой на следующий день ходил с качественно разбитой рожей и... смеялся: «Бить вздумали вчетвером? Кого? Меня! Ха-ха-ха». На лицах же тех, кто его вызывал, никаких следов не наблюдалось.

Но настоящий, мощный приход понтов пришёл к Косте, когда он поступил в Питер, в крутое военное училище. Добавим к этому, что другой наш знакомый по фамилии Ушикин тоже поехал поступать в военное училище в Казань. Ушикин был скромным и незаметным отличником. Все смеялись и удивлялись его выбору. Но это пока к делу не относится.

Полгода Костя не давал нам забыть, кто он и где учится. В многочисленных письмах к друзьям он с упоением рассказывал нам о подробностях курсантской жизни: «Нам доверяют строгие военные секреты», «капитан увидел, как я стреляю и прослезился», «после мазурки княжна сказал мне «я твоя наве...»... впрочем, я уже не помню всего, что он там описывал.

И вот наступила зима. Костя приехал в отпуск и явился на танцы во всей красе и изрядно поддамши. Он просто излучал понты. Идя с танцев, он горланил строевые песни, пенял нам, что вы мол, гражданские, жизни не видели, Устава не знаете...

И вдруг сзади раздался голос: «Товарищ, курсант, остановитесь». Сзади нас стоял молодой лейтенант с девушкой. Костино тело, натренированное ежедневным познанием Устава, вытянулось в струну, хоть и колебавшуюся на ветру.

«Почему вы позорите форму отечественного курсанта?.. Чем объясняется ваше безобразное поведение?.. Почему пьяны?.. Какое училище?.. Когда пойдёте становиться на учёт?..»

«Виноват, товарищ лейтенант... Осознаю, товарищ лейтенант... Благодарю за своевременное замечание... Нет, большего счастья, чем служба Императору»... Впрочем, я уже не помню что он говорил.

Наконец, накидавшись собственными понтами перед девушкой, лейтенант, очень довольный, отпустил его восвояси.

А на следующее утро мы с Костей поехали в райвоенкомат ставить его на временный учёт. Костя зашёл в кабинет молодцеватым шагом и чётко доложил цель своего визита военкому майору Опоросенко. Майор Опоросенко выслушал доклад и лицо его стало строгим:

«Нам только что звонил лейтенант Приставалов. Это не вы, курсант, вчера вечером вели себя в общественном месте матерно, орали песни несовместимые с нашей культурой и люто порочили честь и невинность военного фрака?..» Кажется так он сказал.

И опять Константину пришлось тянуться во фрунт и клясться Его Высокоблагородию в своём деятельном раскаянии. «Признаю свою вину, меру, степень, глубину...»

Обиднее всего, было то, что эту сцену в кабинете наблюдали две хорошенькие девушки, очевидно выписанные военкоматом, для канцелярских работ.

Понятно, что майор перед ними тоже слегка понтовался. Но вдруг Опоросенко заметил за фигурой Кости меня, стоящего не смирно и вертящего на пальце шапку. Майор расцвёл, и кинулся ко мне с протянутой рукой. Дело в том, что его дочка, мордастая и тупая, училась со мной в одном классе. А поступали мы с ней в один институт, и экзамен по сочинению свёл нас вместе. Как человек благородный, я тогда быстро разделавшись с Пушкиным, написал ещё и про Шолохова. Это второе сочинение она переписала своей рукой.

Словом, майор долго и уважительно баюкал мою руку, расспрашивал про здоровье матушки и желал всяческих успехов. Ну, а потом таки поставил Костю на учёт и отпустил. Пока Костя выполнял команду «кру-гом» пришла и моя очередь кинуть понты. Я отпустил девицам сложносочинённый комплимент, договорился, что вечером мы встретимся на танцах; с одной танцую котильон, с другой – полонез.

Но это был не последний удар по Костиному самолюбию. При выходе из военкомата мы встретили курсанта Ушикина, прибывшего туда тоже с целью учёта. На нём сверкали эполе... сержантские погоны.

Понты. Они роднят все слои общества и народы. Индеец гордится поясом, увешанным скальпами; генерал пыжится от спеси, сверкая лампасами; африканец с гордостью носит самое большое кольцо в носу; депутат тащится сам от себя, когда журналисты тыкают ему в лицо микрофонами. Все, все они двигаются, сражаются, истекают кровью и умирают под мишурным знаменем понтов.

Но не будем огульно осуждать понты. Да, снобы тщеславны, но ведь тщеславны и герои. Поэтому, если я не обнаружу десятка отзывов под этим текстом, то расстроюсь из-за того, что напрасно раскидывал свои дешёвые понты перед читателями, которые и читать-то его не стали, потому что «многобукофф».