- Ну, если бы ты был взрослее на 10 лет, Райнхард, то тебе бы точно не удалось сбежать в Союз по ряду причин, - в холодных глазах Кирхайса заблестел иронический огонёк.
- Это каких же? – будь Райнхард поспокойнее, эта реплика получилась бы вполне великосветской, но сейчас недавняя обида жгла огнём, и интонация получилась скорее гневной.
Именно поэтому собеседник и не стал его жалеть. В сущности, тому было наплевать на всю ситуацию с высокой горы, потому что его самого обвинение Лунберга в шашнях с его женой нисколько бы не оскорбило, лишь вызвало бы снисходительный смех.
- Ну, хотя бы потому, что в это время бы ты дослужился бы пусть не до контр-адмирала рейха, как сейчас, но уж точно имел бы в жизни прочное определение, - Зигфид даже вытянулся на кресле во весь свой могучий рост, запрокинув руки за голову. – А это уже позиция, которую ты не захочешь терять, ибо она твоя. Кроме того, ты обязан сравнить, какое будущее в этой связи ждёт тебя и Аннерозе, верно? Разве ты предпочёл бы видеть её работающей целыми днями ради куска хлеба? – тут он сверкнул знакомым металлическим блеском глаз прирождённого убийцы. - Или, того хуже – у них в Альянсе всеобщая воинская обязанность, и вас обоих бы бросили на передовую. Ладно ты, тебе сражаться нравится, но представь участь сестры? В лучшем случае – повариха в солдатской столовой!
Если б это было сказано в рамках обычной пикировки друзей – то было бы воспринято спокойно и даже дошло до сознания фон Мюзеля без искажений. Но сейчас обиженный в лучших чувствах юноша – это было всё, что от него в данный момент осталось, и эта сущность будущего графа Лоэнграмма решила, что её просто ещё раз пытаются в этих же чувствах оскорбить. А ведь он ещё не рассказал Кирхайсу об настоящей причине своего горя – словах Кесслера, которые свидетельствовали о том, что Лунбергу поверили все, а значит, поверят и дальше кто угодно, кто услышит об инциденте…
- Перестань, - эти слова получились слишком тихо, так что вряд ли их настоящая горечь могла быть ведома Зигфиду. – Я пытаюсь найти обоснование поступкам человека, который мне ненавистен, анализируя его возможный опыт – что, если он сталкивался лишь с грязным поведением в подобных ситуациях? Не нужно мне приписывать амбиции маньяка.
- А отчего бы нет? – холодно усмехнулся Кирхайс, не шевелясь. – Право, тебе стоило нажать на Лунберга сразу, чтоб он занялся своей женой, раз ей плохо, а не отбивать обвинение как реальный «худосочный красавчик». То-то даме полегчало, надо полагать, от вида сцепившихся из-за неё офицеров. Я не удивлюсь теперь, что поверили ему, а не тебе – для них ты всего лишь брат вертихвостки, разве нет?
Райнхард понял, что может сказать слишком много и вряд ли хорошего, потому просто застыл стоя со сжатыми кулаками, вскочив со стола, и не зная толком, что следует сказать в ответ. Это движение было воспринято отнюдь не позитивно, и Кирхайс неторопливо встал, составив на этот раз ладони домиком:
- Ладно, не грусти, случившегося не исправишь, тем более что Лунберг явно доволен инцидентом и всерьёз тебя не подозревает. Это не делает его менее опасным, но пусть лучше тебя считают слабее, чем ты есть. Однажды ты поставишь их всех на место, которое они заслуживают. А пока хочешь тёмного пива? Я привёз немного, могу тебе и подогреть даже.
- Оно сладкое, - непроизвольно скривился Райнхард. – И потом, ты что, хочешь, чтоб меня срубило?
- А почему нет? У тебя приступ гнева, так разве это не лучший способ погасить его?
Эта фраза столь напомнила интонации Аннерозе, что её несчастному брату стало холодно и страшно. В голове поплыли старые подозрения, что Зигфид знает о ней больше, чем говорит, но высказывать их вслух он бы не стал ни за что на свете. Хотелось бы чуток ещё того дивного вина, что перепало на приёме – но сейчас оно было недоступно, а принимать предложение Зига мешало какое-то странное чувство несвоевременности либо даже опасности. Нужно было как-то выйти из этого разговора, который не принёс никакого облегчения, напротив, что бы сейчас не было сказано – грозило стать ссорой. А кулаки у Кирхайса были тяжёлые – самому же бить приятеля Райнхарду было неловко, и он никогда толком не дрался с ним.
В этот момент в дверь настойчиво постучали.