И кто, в избытке ощущений,
Когда кипит и стынет кровь,
Не ведал ваших искушений,
Самоубийство и любовь!
Ф.И. Тютчев
Вопрос о суициде – это религиозно-философский и этический вопрос о Боге, душе и смысле жизни. В скорбные дни исторических катастроф, мировых и национальных трагедий, духовных потрясений, когда рушатся целые миры, а человек чувствует себя покинутым Богом и изнемогает от страданий, к нему в душу закрадывается роковая мысль о самоубийстве. Все катастрофические эпохи порождают великие и безмерные страдания, ввергают душу в упадочное состояние, ведут к утрате веры в Бога и к потере смысла жизни. В атмосфере духовного упадка – утраты смысла жизни, крушения всех надежд и идеалов, безнадежного одиночества, как духовный и социальный феномен может возникнуть целая эпидемия самоубийств. Печальный вопрос о самоубийстве – один из самых мучительно-драматичных и философски-грозных вопросов, стоящих перед Россией и всем миром. Среди людей – людей задающихся вечными вопросами о Боге и смысле жизни, о добре и зле, о драме мировой истории и трагедии человеческих судеб, испытавших лишения и скорби, потерпевших кораблекрушение веры и во всем разочаровавшихся, страдающих и впадающих в отчаяние безуспешно ищущих счастье и справедливость в здешнем мире многие кончают жизнь самоубийством. Как проницательно заметил русский религиозный философ Николай Бердяев многие из страдальцев, если и не решились убить себя, то носят в себе потаенный помысел о суициде, что как ядовитая змея гнездится в сокровенной глубине их страждущих сердец. Самоубийство – это страшная трагедия без катарсиса, самый ужасный из всех видов смерти. Самоубийца хочет вычеркнуть себя из книги жизни, ибо жизнь для него – невыносимая мука. Что побуждает человека покончить с собой и искать в смерти освобождения от всех тягот существования? Зачем самоубийца ищет свободу от жизни и отчего все его самые сокровенные думы проникнуты трагически острой тоской по смерти? Почему человек убивает себя и воспринимает жизнь как тяжкое бремя, а не драгоценный Божий дар – алмаз вечности? Размышляя о тайне самоубийства, протоиерей Николай Стеллецкий в своем труде «Нравственное православное богословие» пришел к умозаключению, что самоубийство порождают две вещи: 1) «усталость воли инстинкта самосохранения», когда на человека обрушиваются нищета и позор, страдания и ужасы жизни, болезни и невзгоды; 2) «атрофия воли», которую подстегивают болезненно развитая рефлексия, неспособность радоваться жизни и мечты о сладкой истоме успокоения в небытии, ярким выражением которой является запись в дневнике женевского профессора Амиеля: «Грусть, вялость, усталость! Предвкушение вечного сна охватывает меня… Чаще всего я ощущаю полное изнеможение и молчаливую безнадежность. А от чего это? От сомнения в мысли, в себе самом, в людях и в жизни, от сомнения, которое, расслабляя волю, лишает возможности исполнить желания, которое заставляет забыть Бога, пренебрегать молитвой и обязанностями, от тревожного, разъедающего сомнения, которое делает существование невозможным и насмехается над всякой надеждой». Вообще, причин самоубийств много – неразделенная любовь и одиночество как у сентиментального страдальца Вертера, крушение надежд и потеря близких и возлюбленных – трагедия Ромео и Джульетты, Гамлета и Офелии, страх перед страданиями или позором, разочарование в творчестве и жизни, в служении чувственной красоте – драма эстетического идеалиста и художника Пискарева. Но все самоубийства объединяет потеря надежды и смысла жизни. Если материальная нужда, потеря социального статуса и страдальческая болезнь есть внешние причины самоубийства, то его внутренние причины – ужас от того, что до конца земных дней, человек обречен жить в холодном и мертвом мире, где вся жизнь – кошмар без цели и смысла. Самое страшное для человека, чувствовать себя оставленным Богом в мрачном, холодном и чуждом мире, безучастном к человеческому горю, сознавать бесцельность своей жизни и бессмысленность всех своих страданий. Жизнь на земле представляется самоубийце не преддверием вечности, а бессмысленной вереницей мучений и скорбей, с финальным аккордом – смертью. Самоубийца отрицает религиозный смысл жизни. Для него Господь из Бога Живого – Святой Троицы, превратился в абстрактную идею, а душа – в отвлеченное понятие. Достоевский прозорливо заметил, что самоубийство – это логическое завершение атеизма: Если Бога нет, то зачем жить? Достоевский считал, что самоубийцы кончают с собой из-за отсутствия «высшей идеи существования в душе их», ведь «без веры в свою душу и в ее бессмертие бытие человека неестественно, немыслимо и невыносимо». Если Бог не существует и душа смертна, то нет ни свободы, ни смысла жизни. Николай Бердяев писал, что «только Бог дарует смысл жизни. И борьба против самоубийства, против самоубийственных настроений есть борьба за религиозный смысл жизни, борьба за образ и подобие Божие в человеке». Вера в истинного Бога Троицу – это духовная основа воли к жизни. В бессмертной трагедии Шекспира от самоубийства Гамлета, сетующего, что мир лежит во зле, ничтожен, суетен, абсурден, удерживает вера в Бога: «О, если бы Предвечный не занес в грехи самоубийство! Боже! Боже!..». Весь бессмертный монолог шекспировского Гамлета есть глубочайшее философское раздумье о том, стоит ли наша жизнь того, чтобы быть прожитой:
Быть иль не быть, вот в чем вопрос.
Достойно ль терпеть без ропота позор судьбы
Или надо оказать сопротивленье,
Восстать, вооружиться, победить
Или погибнуть? Умереть. Забыться
И знать, что этим обрываешь цепь
Сердечных мук и тысячи лишений,
Присущих телу. Это ли не цель
Желанная? Скончаться. Сном забыться…
В поэме «Потерянный рай» Джона Мильтона – одного из величайших английских поэтов, библейский Адам, горько оплакивая свое грехопадение, волнуемый бурею страстей и угнетенный жуткой скорбью, задается философским вопросом, мучившим всех людей на свете:
Зачем Ты дал мне жизнь?
Ведь не просил я Тебя о том?.. Зачем живу, не умираю,
Дразнимый смертью? Для чего мне длить
Страданья и не гибнуть? О, как рад бы
Я встретить смерть, назначенную мне,
И сделаться бесчувственной землею!
Как рад бы лечь, забыться вечным сном!
В книге Бытия сказано, что человек сотворен Богом, он – образ и подобие Божие, а значит, только Бог дарует его жизни смысл – Логос. Священное Писание учит, что весь мир был сотворен Богом через Его Слово и силой Его Святого Духа. По слову преподобного Максима Исповедника – одного из величайших мудрецов и богословов Церкви, все в мире Божием таинственно и символично – связь духовного и чувственного бытия неразрывна и неслитна, все материальное – символ духовного мира, а жизнь каждого создания имеет «логос» – смысл. Для христианина смысл жизни это уподобление Христу через стяжение Святого Духа, а ее цель – обожение, вечная жизнь с Богом и в Боге. В Новом Завете Бог назван Любовью. Христос, проповедующий о любви к Богу, ближним и врагам, исцеляющий слепых и прокаженных, несущий Крест на Голгофу и воскресший из мертвых – это воплощенная Любовь. Человек – это существо загадочное и парадоксальное, возвышенное и низменное, прекрасное и безобразное. Он – храм Святого Духа и образ Божий, и он же – грешник и падшее создание. Человеку дан бесценный дар – свобода духа, и он решает быть с Богом или с демоном. Если любовь уподобляет человека Богу, то грех – делает его похожим на демона. Христос стучится в двери нашего сердца, но каждый из нас сам выбирает – открыть сердце Спасителю или вручить его демону. Апостол Иоанн Богослов призывал: «Возлюбленные! Будем любить друг друга, потому что любовь от Бога, и всякий любящий рожден от Бога и знает Бога. Кто не любит, то не познал Бога, потому, что Бог есть любовь». «Бог есть любовь, и пребывающий в любви, пребывает в Боге и Бог в нем» (1 Ин.4:7-8, 16). Апостол Иоанн Богослов проповедовал о духовной любви к человеку как образу Божиему. Христос сказал, что пришел огонь низвести с неба, и этот огонь с небес – любовь. В образе огненных языков Святой Дух сошел на апостолов и преобразил их. Истинная любовь – духовна, а не душевна, она от Бога, а не от мира сего. Как звездное небо выше земли, а морская бездна глубже лужи, так и духовная любовь выше и глубже, чем любовь душевная и плотская. Если душевная любовь чувствительна, экзальтированна и мечтательна, то духовная любовь – это любовь к образу Божиему в человеке. Душевная любовь страдальца Вертера к Лотте не спасла его от смерти, не преодолела трагизм жизни. Только духовная любовь, явленная миру во Христе Богочеловеке побеждает смерть и спасает душу. В основе душевной любви – грезы и мечты. Если плотская любовь груба, пошла и низменна, то душевная любовь обманчива и ее трагический финал – разочарование. В одной повести Гоголя, прекрасная женщина, встретившаяся художнику Пискареву на Невском проспекте, оказывается блудницей, а Александр Блок – один из самых утонченных лириков Серебряного века, превращает Прекрасную Даму, обитающую «на небе, среди звезд» в скитающуюся по улицам проститутку. Как тоскующий звездочет, простирающий руки к небу, романтик Блок сокрушается о грехопадении прелестной Незнакомки – «лирической Софии», загадочной души мира и вдохновительницы его стихов:
Нет больше прекрасной звезды!
Синяя бездна пуста!
Я ритмы утратил
Астральных песен моих!
Отныне режут мне слух
Дребезжащие песни светил!
Сегодня в башне моей
Скорбной рукой занесу
В длинные свитки мои
Весь о паденьи светлейшей звезды…
Апостол Павел призывал помышлять о небесном – о Боге и душе, а не о земном, но ум душевного человека обращен к видимому миру, а самого себя он порой мыслит – горстью праха. Человек – образ Божий, в его душу всеяно чувство прекрасного и он стремится к красоте. Но человек грешит, и через грех становится рабом демона. Сердце человека без любви напоминает гнездо греха – обитель демонов. Грех делает человека порочным и мерзким, уподобляет его демону, ввергает душу в царство смерти. В метафизическом плане грех – это разлучение души с Богом – источником жизни, отречение от Христа и духовная смерть. В религиозном смысле всякий грешник – самоубийца и богоубийца, ибо он убивает свою душу и распинает Христа в сердце, ужасном и холодном как образ дантевской преисподней. Грех – это жало смерти, он безобразен как ужасная и коварная женщина-змея из «Потерянного рая» поэта и мудреца Мильтона. Грех – это змея, гнездящаяся в сердце человека и отравляющая его изнутри. Но демон – лжец, он хочет коварно представить грех в обманчивом образе, прельщающем душу. Самые отвратительные сцены дикого разврата, ужасающей жестокости и изощренного цинизма, демон стремится укрыть «миражом прекрасного», прельстить душу «красотой порока». В Апокалипсисе грех предстает как блудница, сидящая на звере багряном, в порфире, украшенной золотом, драгоценными камнями и жемчугом, с золотой чашей в руках, наполненной мерзостями, скверной и пороками. Грех напоминает призрак Бодлера – он кажется прекрасным, но его истинный образ – безобразный скелет, ужасный и символичный образ смерти. Как мотылек летит на огонь, сулящий ему погибель, так влюбленный в образы земного мира гедонист, стремясь к чувственным наслаждениям, подходит к самому краю пропасти. Многие самоубийцы из поэтов – это служители земной красоты, видевшие в страстях источник вдохновения, но после роковой череды обольщений и прельщений, познавшие горечь разочарования в своем кумире – языческом идоле. Тоскующие по идеалу поэты, испытав трагизм жизни, лучше других должны понимать, что жизнь без Бога – это обман, а мечта о счастье – мираж. Человек – это дух, облеченный в плоть, его душа – с неба, и обрести счастье он может только на небе – в Боге. Для христианина самое лучше – быть со Христом как в жизни, так и смерти; христиане знают, что «наше жительство – на небесах» (Флп.3:20), а на земле мы – странники, со времен Адамова паденья весь видимый мир лежит во зле, а потому здесь не найти счастья и справедливости, но мы веруем, что Христос победил смерть и Ад, вечное счастье обретается в Боге и Его любви, правосудие в деснице Христа Вседержителя и Он будет по правде и любви судить всех живых и усопших в конце времен. Все настоящие христиане не страшатся скорбей, ведь они готовы принять смерть за свою веру – сораспяться Христу и умереть за Него, но они страшатся навеки разлучиться с Богом и молятся о христианской кончине жизни – мирной и непостыдной. Христос в Нагорной проповеди призвал собирать сокровища на небе, а не на земле, где все тленно. Если человек забывает, что его душа – живая икона неба, и ищет счастья на земле, не понимая, что зияющую бездну сердца может наполнить только любовь Божия, он обрекает себя на страшные душевные муки. Достоевский утверждая, что жизнь – это загадочная трагедия, а не идиллия, критиковал идеалистов за мечтательность далекую от реальности. Жизнь на земле разбивает все хрустальные мечты о счастье, и человек начинает воспринимать ее как бессмыслицу и абсурд. Экзистенциалист Камю полагал, что жизнь и смерть для атеиста одинаково абсурдны, но жизнь соткана из страданий, а смерть предстает освобождением от всех скорбей и мучений в метафизической пустоте небытия. Самоубийца смотрит на жизнь как на «дар напрасный, дар случайный», если использовать пушкинское изречение, он восклицает как царь Эдип у Софокла: «О, если б не был я рожден!»
Самоубийство есть социальное, психологическое и духовное явление, а стало быть – надо понять духовное и душевное состояние человека, решившего убить себя, проникнуть в тайну его сердца. Над тайной самоубийства неустанно бьются многие психологи, но психологический анализ огранивает нас изучением лишь душевной жизни человека, его психики и глубин подсознания. Но никакой психоанализ никогда не проникнет в глубины духовной жизни человека, ведь многие психоаналитики подобно Фрейду и его школе отрицают духовную сущность человека, достоинство его личности и ее свободу, и конечно – не в состоянии ответить на самые главные философские вопросы, стоящие перед человеком: «Откуда я возник? Зачем мне дана жизнь? Стоит ли моя жизнь того, чтобы быть прожитой? Почему я смертен? Что будет со мной после смерти?» Изучаемая психологами область душевной жизни – это лишь преддверие царства духа, а духовная жизнь – метапсихична и метапсихологична, здесь нужен пневмоанализ – философская аналитика духа, а она возможна только на основе религиозной метафизики и антропологии. Надо понять человека, вжиться ему в душу, из глубины его душевного и духовного мира понять и осмыслить пережитую им драму. Самоубийца вызывает в себе сострадание и жалость, но сам факт самоубийства – ужасен и вызывает осуждение как грех отречения от Бога и Его бесценного дара – жизни. В «Дневнике писателя» Ф.М. Достоевского приводится рассуждение одного самоубийцы – убежденного материалиста, человека скучающего, затаившего обиду на весь мир: «…В самом деле: какое право имела эта природа производить меня на свет, вследствие каких-то там своих вечных законов? Я создан с сознанием и эту природу осознал: какое право она имела производить меня, без моей воли на то, сознающего? Сознающего, стало быть, страдающего, но я не хочу страдать – ибо для чего бы я согласился страдать? Природа, через сознание мое, возвещает мне о какой-то гармони в целом. Человеческое сознание наделало из этого возвещения религий. Она говорит мне, что я, - хоть и знаю вполне, что в «гармонии целого» участвовать не могу и никогда не буду, да не пойму ее вовсе, что она такое значит, - но что я все-таки должен подчиниться этому возвещению, должен смириться, принять страдание в виду гармонии целого и согласиться жить. Но если выбирать сознательно, то, уж разуется, я скорее пожелаю быть счастливым лишь в то мгновение, пока я существую, а до целого и его гармонии мне ровно нет никакого дела после того, как я уничтожусь, - останется ли это целое с гармонией на свете после меня или уничтожиться сейчас же вместе со мною». Самоубийца задает вопрос: зачем мне жить и страдать, если я не обрету счастья на земле и умру? Если нет Бога и бессмертия души, то человек несчастен, мечта о земном счастье призрачна как мираж в пустыне, жизнь – скоротечный миг, а после смерти – небытие. Как бы цивилизованно не устроились люди на земле, каких бы научно-технических и культурных достижений не добились, смерть все перечеркнет и обратит в бессмыслицу. Жизнь без Бога и бессмертия души невыносима, и логика атеизма подводит человека к самоубийству. Только вера в Бога и бессмертие души оправдывает жизнь полную мук и скорбей, придает ей цель и высший смысл. Бердяев утверждал, что самоубийство есть трагедия забвения Бога: «В то мгновение, когда человек убивает себя, он забывает о Христе, и, если бы он вспомнил, то рука бы его дрогнула и он не нанес бы себе смертельного удара». Всю земную жизнь человек призван готовиться к смерти, ибо в ней – великая и глубокая тайна приобщения к вечности. Самоубийство есть греховное отношение к смерти, кощунство по отношению к ее тайне. Жизнь есть величайшее благо, дар Божий, а смерть – великое зло. Но мы призваны свободно принять смерть, как принял ее Христос смертью смерть поправший, и соучаствовать в подвиге искупления. Если самоубийство есть отказ от Голгофы и отречение от Христа, то принятие искупления предполагает несение Креста. Все Христово дело искупления основано на свободе, а самоубийца не знает свободы, он ощущает себя обреченным. Христос победил смерть и воскрес из мертвых, а самоубийца побежден отчаянием и смертью.
Все самоубийства совершаются в «минуты роковые» безнадежности, когда в сердце гаснет животворящий луч надежды и смерть физическая, следует за отчаянием – духовной смертью. Преподобный Иоанн Лествичник говорил об «омертвении души и о смерти ума, предваряющей смерть тела». Самоубийца потерял веру в Бога, утратил смысл жизни, отчаялся и впал в отрицание трех высших христианских добродетелей: веры, надежды и любви. Когда человек погружается во тьму одиночества и мрак богооставленности, то черная бездна отчаяния разверзается в его сердце, и он замыкается в «дурной бесконечности неисчислимых и нестерпимых страданий. Вся демоническая эстетика самоубийства – страшного отпадения от Бога, раскрывается на картине Врубеля «Демон поверженный» – уныло-зловещий образ падшего херувима с застывшими в очах отчаянием, злобой и гордостью. Достоевский раскрывает в «Бесах» фатальную диалектику самоубийства в образе одержимого идеей человекобожия Кириллова, убежденного, что человек должен победить страх смерти через «метафизический эксперимент» самоубийства, стать властелином жизни и смерти. Достоевский открывает нам, что самоубийство в сущности своей атеистично – это уподобление демонам и богоборчество, отрицание Бога и стремление поставить себя на место Творца. Самоубийство проистекает из психологии обиды на Бога. Человек призван любить себя как Божье творение (заповедь Христова гласит: «возлюби ближнего своего как самого себя») и осуществить Божью идею и замысел Творца о себе. Самоубийство есть страшное зло – убийство себя как Божьего творения и отрицание образа Божиего в себе и замысла Творца. Самоубийство есть отказ сказать Творцу: «я есмь и я люблю». Трагедия самоубийства – это многоскорбное и роковое следствие страшного духовного опустошения души, крушения всех надежд, утраты веры в Бога и Его любовь, угасания любви и мятежа богоборческого духа. Самоубийца ощущает, что вся история земного мира – это трагикомедия, он отказывается верить в высший смысл жизни, находя в ней лишь дьявольскую насмешку над собой и своими мечтами и идеалами, видя в минувшем – зияющую пустоту, в настоящем – нестерпимую боль, а в будущем – тьму небытия. В наш трагический век весь уклад будничной жизни направлен на умерщвление духа и истребление духовной жизни. Жизнь духа – это устремление к Богу и вечности, но современная жизнь ввергает человека в нескончаемый поток суеты, а «бешенный ритм» урбанистической цивилизации распыляет драгоценное время жизни. Жизнь человека в современном мире – это бег в колесе. Бельгийский график и философ-живописец Франс Мазерель – «Гойя двадцатого века», в гравюрах из серии «Город», похожих на реквием по современной цивилизации, художественно показал, что нынешние города есть уродливое нагромождения серых и однообразных сооружений, ужасающий триумф пошлости, обезличивающей человека, превращающей его в рабочего муравья. Жизнь ставит перед человеком выбор: или свыкнуться с ложью и цинизмом, царящими в мире, или всеми силами души бороться со злом. Приспособление к миру, лежащему во зле, есть угашение духа. Приспособляясь к пошлости и лжи, человек теряет благородство духа. Приходит время и он понимает, что вся его жизнь – это кошмарная фантасмагория, а единственный исход ее – смерть. Весь мир представляется самоубийце мрачным и холодным, и в страшное мгновение безнадежности он пытается истребить себя. В рассказе «Кроткая» у Достоевского есть потрясающие по силе строки, передающие читателю ощущение одинокой души, разорвавшей связь с Богом, потерявшей самое ценное – любовь, отчаянной души, для которой весь мир предстает как страшная ледяная пустыня, где нет надежды: «Косность! О, природа! Люди на земле одни, - вот беда! Есть ли в поле жив человек? кричит русский богатырь. Кричу и я, не богатырь, и никто не откликается. Говорят, солнце живит вселенную. Взойдет солнце и посмотрите на него, разве оно не мертвец? Все мертво, всюду мертвецы. Одни только люди, а кругом них молчание – вот земля!» Самоубийство – это грех уныния и отчаяния, оно совершается в «черный момент» глубочайшего духовного кризиса. В наставлениях преподобного Серафима Саровского сказано, что мирская печаль и отчаяние – это «радость дьявола», «грех к смерти», стезя, ведущая к страшной Иудиной кончине – самоубийству.
В сердце каждого человека воля к жизни борется с тягой к смерти. Фрейд учил, что в бессознательном человека таится воля к смерти. Это дух смерти – Самаэль, который имеет роковую власть над людьми со времен грехопадения, всеял в душу человека метафизическую страсть к самоистреблению. Преподобный Макарий Египетский писал в «Духовных беседах»: «смерть обдержит душу Адама, и душевные помыслы заключены во тьму. И когда слышишь о гробах, - представляй мысленно не только видимые гробы; потому что гроб и могила для тебя – сердце твое». В утонченной лирике Александра Блока есть поистине вертеровская сцена, конгениальная сентиментальному творению Гете, в которой отчетливо звучит тоска по смерти: «Когда же смерть? Я все перестрадал, передо мною мир надзвездный…». Русский поэт с трагическим мироощущением, опечаленный тем, что нет счастья на земле, и с печалью заявляет, что исполненная страдания и грусти «жизнь, как загадка темна, жизнь как могила безмолвна». В бессонные ночи Блока посещали «черные мысли» о том, что жизнь бессмысленна, и он сравнивает свою лирическую поэзию с «туманной, сумрачной, бледной» музыкой. Виртуозный лирик Серебряного века признается, что его сердце – «хладный камень», и даже гений и искусство, ведут его «без мыслей и без чувства к земной могиле, бледной и пустой». Сокрушаясь, что его поэзия не дала миру «мысли идеальной» и «чувства доброго», Блок признается, что жизнь без Бога ужасна и безнадежна – «нет мне надежды нигде, горе предвижу и жду». С натянутых струн его нестерпимо тоскующей души слетает мрачный аккорд отчаяния: «Без веры в Бога, без участья, в скитаньи пошлом гибну я…». Но вечно тоскующий поэт одержимый демоном печали, отказывается молиться Богу – «О, нет! Молить Тебя не стану!», и страстно ищет холодные объятья смерти:
Боже, как жизнь молодая ужасна,
Как упоительно душит она,
Сколько в ней счастья и горя напрасно
Борются в страшных конвульсиях сна!
Смерти зовешь и бессильной рукою
Тщетно пытается жизнь перервать,
Тщетно желаешь покончить с собою,
Смерти искать, желаний искать…
На проникнутые тоской по смерти поэтические строки, сорвавшиеся со скорбящей лиры символиста Блока, есть мудрый ответ несравненного лирика А.А. Фета:
Когда измучен жаждой счастья
И громом бедствия оглушен,
Со взором, полным сладострастья,
В тебе последнего участья
Искать страдалец обречен, -
Не верь, суровый Ангел Бога,
Тушить свой факел погоди,
О, как в страданьи веры много!
Постой! безумная тревога
Уснет в страдальческой груди.
В нравственном плане самоубийство – это грех, отказ от дара Божиего, хула на Творца неба и земли и Подателя жизни. Выражаясь поэтическим языком Блока, самоубийство – это «злобный вызов Небесам». Если грехи – это цепи для души, то самоубийство есть потеря духовной свободы и рабство у демона, одержимость духом зла и смерти. Валерий Брюсов – апологет «чистого искусства», декадент и поэт Серебряного века, в стихотворении «Демон самоубийства», виртуозно раскрыл, что все «роковые доводы» самоубийц против жизни – это шепот демона. Самоубийцы – это несчастные создания, обманутые демоном. Для них Бог и душа – это абстрактные понятия, а жизнь – дьявольский водевиль. Жизнь без Бога – это Ад. Христос сказал, что демон – это «дух немой и глухой» (Мк.9:25). Самоубийца одержим духом зла, а его душа – нема, ибо потеряла способность общаться с Богом – молиться, и глуха к Слову Божиему, к благой вести о победе Христа над Адом и смертью. Религия – это духовная связь с Богом, ее основа – Божественное Откровение, а молитва – сердце религиозной веры. Человек – это духовное создание, его истинная красота – это образ Божий, а молитва – это сердцебиение духа. Молитва – это драгоценная жемчужина из евангельской притчи, за которую обретается Царство Небесное. Если человек отвергает молитву, как свинья, попирая духовный жемчуг – Слово Божие, то он отвергает Бога и убивает свой дух – совершает акт самоубийства. Молитва – это таинство Богообщения, истинное познание Бога, ибо Господь Сам открывает Себя молящемуся сердцу. Молитва – это величайшее духовное напряжение, открытость сердцу Христу, восхищение ума к Богу. Молитва – это восхождение человеческого духа к Богу и соединение с Ним через любовь, а без молитвы наш дух – мертв. В молитве человеку открывается вечная истина, что Бог существует, и Он есть Любовь. В молитве благодать Божия преображает человека, а его дух отражает в себе славу и величие Первообраза – Бога. Молитва – это общение с Богом, но без чистоты сердца и возвышенности ума невозможно устремить дух к Всевышнему, а сердечная чистота обретается через духовное усилие и аскетический подвиг – покаяние и борьбу со страстями. Молитва – это школа покаяния и наука любви, а без молитвы человек никогда не исполнит евангельские заповеди. В молитве сердце человека таинственно ощущает духовное присутствие библейского Бога как надмирной и живой Личности. Молящийся человек пребывает с Богом, а молитва – это предвосхищение жизни будущего века. Человек сотворен для Рая, но демон хочет увлечь его в Ад. Демон пытается истребить в сердце человека молитву – истинную жизнь духа, любовь к Богу и память о вечности. Дьявол искушает человека дарами мира сего, как искушал Христа в пустыне. Демон обещает человеку счастье на земле, но он – дух лжи и коварно обманет каждого, кто отдал ему свою душу, как лукавый Мефистофель обманул Фауста, мечтавшего о том, чтобы испить все наслаждения мира сего и остановить мгновение – заморозить поток времени и обрести бессмертную жизнь на земле. Если молитва – это крылья души, отрывающие ум от земного мира и дающие сердцу пережить встречу с Богом и созерцание духовного мира, то демон жаждет приковать наш дух к земле и превратить нашу жизнь в прообраз Ада. Человек сотворен Богом для вечности, но замыкая свою жизнь в круг житейских забот и земных попечений, он теряет дар восприятия благодати, и обрекает себя на духовную гибель. В религиозном плане самоубийца – это человек, отрекшийся от Бога, забывший о душе, укравший сам у себя вечность. В бессмертном диалоге «Федон» древнегреческого философа Платона, афинский мудрец Сократ, нареченный Дельфийским оракулом – мудрейшим из всех эллинов, призывает не падать духом и, размышляя о жизни, смерти и бессмертии души, морально и философски осуждает самоубийство. Опираясь на учение Пифагора, Сократ полагал, что наша жизнь – это дар Божий, «божественно достояние», а человек совершающий самоубийство оскорбляет Бога, отвергает Его опеку и воспринимает жизнь как бессмыслицу. Платон осуждал тех, кто «насильно лишают себя жизни», а в сочинении «О законах» предлагал хоронить их на пустырях, «не отмечая их места погребения ни надгробными плитами, ни именами». По суждению Аристотеля, самоубийство – это проявление трусости и малодушия, бегство от жизни, ее ужасов и проблем. Римский поэт Вергилий изобразил состояние самоубийц в подземном царстве в самых мрачны красках и трагических тонах, показав, что убивающие себя – не угодны Богу. По свидетельству Иосифа Флавия, у древних евреев самоубийцы погребались при заходе солнца, без торжественности, ибо они нарушили волю Божью – самовластно лишили себя жизни, забыв, что в деснице Всемогущего все дни жизни нашей и Он лучше знает, когда должен наступить конец нашей жизни. Но надо сказать, что не все языческие народы отвергали самоубийство – известно, что брамины бросались в священные воды Ганга или под жертвенную колесницу, на которой везли почитаемого идола, дабы освободиться от уз земного существования. Самоубийство оправдывалось у римлян и философов-стоиков – по мысли Сенеки, самоубийство есть акт мужества и проявление свободной воли, самоубийца сам решает когда ему умереть и становится выше обстоятельств, он ничего не теряет, ибо «жизнь – не благо, а смерть – не зло».
В христианстве самоубийство отвергается как страшнейший и самый тяжкий грех – попрание дара жизни, ибо если человек убивает себя, то он отказывается видеть в жизни драгоценный дар и неприкосновенную святыню, он обессмысливает свое существование, разрушает тело, именуемое апостолом Павлов храмом Святого Духа, ибо таково высшее предназначение наше – быть храмом Божиим, наконец, самоубийца отвергает ту великую задачу, которую возложил на него Бог – стать совершенным и святым, быть сотрудником Господним доколе он не отзовет нас, участвовать в созидании Царства Божиего, где Господь отрет всякую слезу и будет обитать с человеками, как в скинии, где сердца, пламенеющие любовью к Святой Троице, ныне со скорбью и в надежде взывающие – «Ей, гряди, Господи Иисусе!», там – воспоют радостную новую песнь – «Аллилуия! ибо воцарился Господь Бог Вседержитель. Возрадуемся и возвеселимся и воздадим Ему славу» (Откр.19:6-7). Если человек – христианин, то он любит Бога и рассматривает свою земную жизнь как предуготовление к вечности, он помнит о смерти и Страшном Суде, и какие бы испытания и беды не выпали бы на его долю, сквозь мрак веков, как путеводная звезда, светит ему образ ветхозаветного страдальца Иова, не послушавшегося совета обезумевшей от горя жены своей – «похули Бога и умри», но стойко выдержавшего испытание веры и козни дьявольские, а еще более великий образ – само Солнце Правды – чудесная Личность Христа Богочеловека, евангельский лик Спасителя, сияющий Божественным Светом, изгоняющим всякую тьму и саму мысль о самоубийстве. В Новом Завете сказано, что претерпевший до конца спасется – страдание и терпение есть лучшая школа мужества, самоотречения и героизма. Святитель Григорий Богослов говорил, что страждущий может стать для окружающих его людей учителем терпения и образцом стойкости духа, примером для подражания и неугасимым светочем веры, надежды и любви. Известно, что огромное число самоубийств совершается в юношеском возрасте – юность есть пора поэзии и первой любви, романтических грех и мечтаний, как писали Шиллер, Шопенгауэр и Тургенев, но юность – это время поиска смысла жизни и самопознания, разрешения вековечных вопросов о добре и зле, выковывания характера и мировоззрения, что понимали Пушкин и Лермонтов, Одоевский и Достоевский, а вместе с тем, это – пора первых тяжелых испытаний и повергающих в скорбь разочарований. Земная жизнь трагична, она сокрушает мечтательный идеализм и приносит молодому человеку, не имеющему стойкости духа и закала характера, не закаленному в испытаниях и не имеющему целостного миросозерцания боль и разочарование, рушит его мечты о счастье. Человек не может вынести бессмыслицу страданий и бесцельность существования, он не хочет жить, если жизнь – «дар напрасный, дар случайный». Зачем жить и терпеть все скорби и лишения кратковременного земного существования, если нет Бога и бессмертия, а смерть и гроб, где истлевшая плоть станет пищей могильных червей – последнее слово в драме бытия? Если Бог не существует, а Христос не победил смерть и не воскрес из мертвых, если нет бессмертия души и Царства Небесного, то вера наша тщетна, а жизнь бессмысленна. Самоубийство – это выражение разочарования в жизни и неисцелимого отчаяния, ненависти к Богу или утраты веры в Создателя и Его премудрый Промысел о сотворенном Им мире. Если молитва – это таинство Богообщения, воззвание к Всевышнему и херувимское восхваление Его славы, умно-сердечный акт покаяния в грехах и любви к Богу и людям, то самоубийство – это реквием отчаяния, песнь во славу дьявола, душераздирающая ода смерти и Аду, инфернальная симфония проклятий Творцу. Архимандрит Рафаил Карелин, образно сравнивая самоубийц со скорпионами, поражающими самих себя ядовитым жалом, назвал самоубийством – самым трагическим видом смерти, бегством с поля жизненной брани от разочарования, обмана, страданий и боли в метафизическую пустоту, проявлением неверия в Бога или ненависти к Творцу: «Самоубийца сам вычеркивает себя из числа живых. Но и умершие не хотят принять его к себе. Прежде самоубийц не хоронили на кладбищах, их могилы не осенял крест, на могильном камне не зажигали свечей. В старые времена самоубийц погребали где-нибудь у дороги, вдали от человеческого жилья, как будто люди отгоняли их от себя, точно прокаженных. Что заставляет самоубийцу уйти из жизни, как выходят из ворот чужого дома? Что заставляет человека искать свободу в смерти, как узник ищет свободу от оков? Почему жизнь становится для него невыносимым и беспросветным мучением?.. В самоубийстве могут присутствовать два фактора: или неверие в Бога, или ненависть к Богу – третьего быть не может. Либо самоубийца считает, что жизнь – случайность, самовозгоревшаяся искра в мертвом пространстве космоса, либо же если верит в Творца мира, то считает Его виновником зла. Поэтому самоубийство – это совершенное отречение от Бога. Из могил самоубийц вырывается черное пламя проклятий Богу, сотворившему их, и миру, их обманувшему; это – молитва диаволу. Над могилами самоубийц – вечная ночь. От этих страшных могил веет холодом: так порою точно ледяная рука сжимает сердце того, кто вдруг оказался у самого края глубокой, не имеющей дна пропасти». Самоубийца лишает себя возможности покаяния и в этом метафизический трагизм суицида как негативного самоопределения по отношению к Богу, обрекающее человека на отверженность от лица Господня, на геенну огненную, тьму кромешную и муку вечную. По рассуждению митрополита Антония Сурожского, Суд Божие не есть суд человеческий: самоубийство – это тяжкий грех, люди совершают самоубийство, чтобы избежать пытки убежать от жизни, они теряют самообладание, их захлестывают тревоги, ужас и отчаяния, доводящие их до безумия, они чувствуют себя бесконечно одинокими покинутыми Богом – «лишними людьми» в мироздании, но Бог благ и милосерден, Его взор приникает в глубины сердец, а суждения – отличаются от наших, для Него все возможно и Он может явить милость к этим несчастным душам, если они не умерли с проклятьем на устах и не воспринимают Творца вселенной как виновника своих страданий. В романе Ф.М. Достоевского «Братья Карамазовы» – вершине творчества этого великого русского писателя и мыслителя, метафизика и диалектика, умеющего мыслить сценами и художественными образами, старец Зосима признается: «…горе самим истребившим себя на земле, горе самоубийцам! Мыслю, что уже несчастнее сих и не может быть никого. Грех, рекут нам, о сих Бога молить, и Церковь наружно их как бы отвергает, но мыслю в тайне души моей, что можно бы и за них помолиться. За любовь не осердится ведь Христос. За таковых я внутренно во всю жизнь молился, исповедуюсь вам в том, отцы и учителя, да и ныне на всяк день молюсь». Митрополит Филарет Вознесенский в своих проповедях пояснял, что по канонам Церкви самоубийцы лишаются христианского погребения, ведь они сознательно лишили себя жизни – бесценного Божьего дара, они отказались нести свой жизненный крест, изменили Богу и потеряли надежду на Него, они позорно оканчивают свою жизнь, как отчаявшийся Иуда, а потому Церковь не может молиться за несчастных самоубийц, переставших уповать на Бога, пришедших к горестному убеждению, что Бог не благ, не премудр и не всемогущ. Святитель Феофан Затворник говорил, что Церковь не молится о самоубийцах, ведь самоубийство – страшнейший грех, но о них могут молиться близкие и родные люди и эти молитвы будут выражением христианской любви, если они будут сопряжены с подвигом – прощением врагов и делами милосердия, с участием в таинствах и богослужениях Церкви, с жертвой Богу – сокрушением сердца и покаянием, с надеждой на милость Вседержителя и вручением душ самоубиенных в руки справедливого и милосердного Судии: «О самоубийцах Церковь не молится, ибо они умирают в смертном грехе неразрешенном, - не очищенном покаянием... Горько это слышать любви вашей о родителях своих... но к ним можно приложить, что положено о младенцах, умерших без крещения. Последние предаются беспредельному милосердию Божию. И вы предайте Богу участь родителей своих, и молитесь о них в своей частной молитве, сотворить с ними по сему милосердию и по вере вашей в сие милосердие». Святая Церковь, со времен апостольских осуждающая самоубийство как страшный грех, не может молиться о самоубийцах, жаждущих небытия, ибо молитва Церкви есть моление о спасении, а если человек разочаровался во всем и потерпел крушение веры, отверг Бога и Его дар – жизнь, то он разорвал свою духовную связь с Церковью, стал неспособен принять ее заступничество, но окончательный суд, как и милость, принадлежит Богу – участь всех самоубийц надо вверить Христу, ибо Отец весь суд отдал Сыну, и суд Его праведен. Борьба с самоубийством – это духовная борьба с духом печали и отчаяния за веру в Бога и смысл жизни, борьба за оправдание нашего бытия и за метафизическое назначение человека.