с меня кожа сползает вязкой малиновой кашицей, когда ты до меня дотрагиваешься. я становлюсь покладистым как ребенок, послушной собакой в парфорсе, не смею и тявкнуть вполголоса на хозяина строгого. яви свою жалость, разреши мне грызть твои кости, лизать худые запястья, брать то, что мне полагается, брать тебя, как мне вздумается. будь хоть немного ласков, прежде чем снова пнуть меня, поставить меня на место.
я для тебя не лучше предмета, не нужнее забытой вещи, закончившегося рассказа. такова моя участь: молча слушать твои приказы, следить за твоими жестами. ты командуешь "aus", словно бьешь меня острой палкой, словно гладишь меня против шерсти сталактитами гибких пальцев, я согласен быть чем угодно, чтобы ты хотел прикасаться ко мне, утолять свой тактильный голод.
эту рук твоих мясорубку я изучал прилежно: с переломленным позвоночником, с перетертыми в пыль надеждами на твое ответное чувство, на твою взаимную жажду. я молюсь о твоем нисхождении на мои одинокие земли, на мои пустынные пашни. я молюсь о твоем путешествии в искаженное зеркало памяти, будто плоть моя - это карта под твоим тяжелым ботинком, под твоим беспощадным взглядом, когда все во мне разрушается. посмотри на меня как раньше, разреши мне дышать как прежде, дай мне команду "nimm". чтоб вгрызаясь зубами в холеное тело, я сумел тебе доказать на деле, чтоб сумел доказать хоть одну причину, по которой я стою твоей любви.