Внучка с пожара

               
       Пожарную машину Мария Петровна не слышала. Да и то сказать… как услышишь тут…? Намается  ночь со своей бессонницей, к утру только и заснёт.  Да так крепко,  пушкой не разбудишь. Часа  полтора- два и нужно-то Марье Петровне для сна. И опять… грёзы…грёзы…воспоминания… Всё о муже своём, Андрее Ивановиче, думает, который  покинул её два года назад. Скоропостижно, от сердца умер.  Прожили сорок пять лет в уважении и понимании. Дай Бог бы каждому так прожить. Повздыхает, поохает…  В голове все прожитые годы, вех помянет, кто жил когда-то в деревне, поразмышляет, подумает.
       А потом мысли о старшеньком. Володьке. Утонул её Володенька в  тринадцать лет. Вода тогда большая была на Устьянке. В школу-то всех ребятишек из их деревни, Серебровки,  Силантий Петрович возил на лодке. Три рейса делал - много тогда ребятишек было в деревне. А тут воскресенье. Ребятишки все дома. А Володька же активист. В пионерах там он был каким-то начальником- сбор там у них был в воскресенье. Вот и напросился у Силантия. А Силантий что? Выходной же… Нет, он так-то не пил, трезвый возил ребятишек в школу. В село  Вербное.  А тут Володька… ну разве знал Силантий Петрович что Володька попросится на этот проклятый сбор пионеров? Выпил конечно. Ну вот…  Долго искали.. Через месяц нашли. И Силантия, и Володеньку…
        После Володи мысли плавно перешли к среднему сыну- Толику. Молодец был сын. Отличник! А  уважительный какой! Ласковый. Всё  «мамочка» да «папочка». И школу-то окончил  с  отличием,  медаль домой принёс. Отец на радостях купил ему мопед в подарок. За то, что хорошо учится. Ворчала Мария Петровна, как чувствовала:
-Ну зачем ты купил? Всё равно-ведь поедет в институт учиться. Стоять будет машина?
-Ничего. Хоть лето поездит, заслужил, - смеялся отец,- вон как поздравляли нас. Директор школы хвалила за воспитание. Приятно. А там глядишь Димка подрастёт. Тоже будет кататься.
        Не успел наш Толик покататься летом. Тогда мост  новый построили через  капризную Устьянку. Хороший мост, перила красивые. Открытие моста было, подарки дарили строителям. Разбился Толик на этом мосту- вместе с мопедом  ушёл в воду. И красивые перила полетели в реку.
«Толик! Толик! Такая надежда была на тебя! В институт учиться хотел поехать. В медицинский. Хирургом хотел стать» - шептала Мария Петровна и тяжело вздыхала.
        А младший сын, Димка, тот в Чечне погиб. В Армию отправили, провожали всей деревней. Года не прошло - в цинковом гробу привезли. Дома схоронили. Так и лежат на кладбище три брата рядышком. И отца к ним же положили. А ещё памятник Димке у школы поставили. Не шикарный конечно, но ничего так, аккуратненький. Марию Петровну раза два туда приглашали:  музыка, цветы, детишки нарядные… А зачем это всё Марии Петровне? Сына-то не вернёшь… Не стала ходить туда, хоть и приглашали.  Домой   к ним   приходили по первости,  раз в год.  Сейчас уж забылось, давно не были. А тогда всё расспрашивали учителя и ребятишки - как да что? Каким рос, каким был? Как будто не помнят учителя каким он был. Троечник он был. Бывало и дрался, в школу меня вызывали. Хулиганистый был. Да все трое у меня хулиганистые. Бывало и вицей перепадало. А как иначе воспитывать пацанов? А сейчас поди ж ты - герой! Всё в войнушку играл с пацанами, вместо того, чтобы уроки учить. Вот и доигрался. Накаркал. Теперь герой. Так и сказали,  когда из военкомата  привезли  его медаль и орден.
       Мария Петровна подошла к комоду, достала спрятанные  в коробочку  награды сына.  Опять повздыхала, вспомнила те времена. Отец, Андрей Иванович, после визита этого, из военкомата, страшно запил. Раньше он никогда не позволял себе больше одного дня пить. А тут! Как прорвало. Он плакал горючими пьяными слезами, кинул в помойное ведро медаль и орден.
-Железки эти вместо сына мне привезли! Сво-о-лочи!,- кричал Андрей Иванович  и стучал кулаком по столу. -Это их политика проклятая! В чём виноват мой Димка? За что убили  пацана?.
На третий день схватился за ружьё. Обещал всех перестрелять, кто убил его Димку. Марья Петровна  успела выскочить из дома и закрыть его на замок, а сама спряталась в сарайке. Память об этом  осталась в потолке. Не удержался таки - выстрелил.
        А медаль и орден Мария вытащила из помойного ведра, помыла, вытерла и спрятала подальше, чтобы не тревожить отцу душу.
        А потом всё! Как отрезало. Наутро встал тихий и покорный. Пить перестал. Убрал с комода Димкин портрет. И больше в их доме о Димке не говорили. Даже в дни  поминовения  Марья Петровна  обносила соседей пирогами и конфетами, в школу носила- Димочку помянуть. А дома нельзя - боялась, что отец снова сорвётся.
-Да… вот такая вот жизнь,- вздыхала Мария Петровна и опять ворочалась с боку на бок.
                ***
         И в эту ночь ей так же не спалось. А под утро уснула как убитая. Не слыхала она пожарной машины. Не сигналила видно, тихо проехала мимо её окон.
        И  вдруг  Марью Петровну как кто-то в бок подтолкнул. Вскочила, как по будильнику. Встала и пошла на двор. Тишина в деревне стоит. Какая-то зловещая тишина. Марья Петровна вышла за ворота. Ни в одном окошке по всей древне свет не горит, ни из одной трубы дымок не тянется, петухи не кричат- не будят хозяев, даже собаки не лают. Нет петухов в деревне, коров-то одна-две осталось. Видимо и собак вывели - кормить же всех надо.
-Вот жизнь пошла,- думала женщина,- раньше-то  в семь  часов  деревня вся на ногах – коровы  мычали, петухи кукарекали, доярки    спешили  на  ферму. А потом трактористы и рабочие тянулись к  мастерской. Следом за ними ребятишки в школу бежали.
         Она обвела взглядом улицу и вдруг заметила:  что-то   не так. Присмотрелась. Так нет же дома Северюгиных! Как нет? Куда он делся? Ещё вечером Марья Петровна разметала снег у ворот- был дом. А сейчас нет. Странно. Марья Петровна пошла вдоль по улице. Дошла до дома  Северюгиных. Вместо дома там были головёшки. Кое-где между головёшек   проскальзывал  небольшой дымок. Стоял неприятный запах. До тла сгорел дом. Когда и успел? А что - гореть не строить. Весной у Савиных за пятнадцать минут дом сгорел. Старые дома-то, сухие.
-Да как же я так? Проспала! - удивилась Марья Петровна. Прошла дальше,  посмотрела, покачала головой. И вдруг услышала чей-то  то ли писк, толи всхлип.
 «Собака, что ли,  подвывает? Наверное где-то заперли собачошку? Может обгорела? Дай-ка поищу»- подумала Марья Петровна. Заглянула в полусгоревшую сарайку, нет никого … прислушалась  к  сгоревшему дому… может в подполье собачошка провалилась и скулит? Всё стихло…
     Потом опять что-то пискнуло. Марья Петровна пошла   по  огороду, запорошенному снегом, к бане. Открыла дверь, заглянула. Всё тихо. Темно. Небольшое окошко едва освещало. Но вдруг опять что-то всхлипнуло. Марья Петровна увидела на полу какие-то  тряпки, нащупала… что-то мягкое. Это оказалась  старая шуба. В шубе лежал   ребёнок и всхлипывал. Марья Петровна попыталась поднять его вместе с шубой. Не получилось. Она скинула с себя пальтушку,  завернула ребёнка, на головку ему накинула что-то  первое попавшееся тут же, на скамейке. И побежала домой. Ну как побежала? Ей казалось, что бежит. Но ноги как ватные от пережитого шока. Она медленно шла по  огороду, по первому снежку, потом по дороге к своему дому. «Скорей! Скорей! В тепло нужно ребёнка! В тепло!»-мелькало у неё в голове.
Домой принесла, развернула. А там девчушка  лет пяти-шести. В одном платьице и  стареньких дырявых колготках.  Продрогшая, на ручках мурашки, нос красный, лицо распухшее, в  слезах. Видимо долга плакала девчушка. А сейчас она уже не плакала, просто подвывала, глядя в глаза Марье Петровне. Как не замёрзла на смерть, христовая!  Женщина  быстренько осмотрела ребёнка, достала давно припасённый свиной жир и растёрла ручки и ножки,  уложила  в свою постель, накрыла тёплым одеялом, обтерла её личико тряпочкой, смоченной в тёплой водичке, в ноги положила грелку с горячей водой, напоила чаем с малиновым вареньем.
     Девочка уснула. Марья Петровна,  время от времени, подходила к ней, прикладывала  на лобик свою старческую ладонь, проверяя, не поднимается ли  температура. Так когда-то она  проверяла температуру и у своих Володи, Толика  и Димки.
        На улице рассвело.  Решила сходить на пожарище, посмотреть что хоть там. У сгоревшего дома стояли  участковый милиционер  Михаил Сергеевич и  человек в пожарной форме. О чём-то разговаривали. Марья Петровна подошла, замолчали. А неподалёку стояли деревенские зеваки. Эти  своё мнение высказывали громко, жестикулировали руками, доказывали, предполагали, обвиняли.
-Да у них здесь водка рекой лилась. Три дня пировали. У Андрюхи какой-то друг армейский приехал, он сам рассказывал,- заявил Николай Векшин.
-Да, точно пили,- поддержал его  Саня Кувалдин, - бесперечь за спиртом к моему соседу  Силантьичу бегали. У меня всё как на ладони - кто пришёл к нему, кто ушёл.
-Ты бы ещё записывал кто сколько купил, - сплюнул сквозь зубы  Борзой. Мужичок хилый, весь скрюченный и вечно пьяный. Он никого не задирал никогда, не дрался, но слова его были всегда едкими. Может оттого и кличку Борзой получил и забыли наверное  в деревне  его имя  и фамилию. Так понятнее. Он тоже был любитель поживиться спиртом у Силантьича.
Подошла  соседка Пелагея Афанасьевна.
-А что, все сгорели? Как их хоронить-то будут? Кто?
-А кто будет хоронить? Деньги же нужны на похороны, - вмешался Николай Векшин.  - А у них же никого здесь родных нет. Северюгины-то сюда года два назад приехали. А этот  друг уехал нет-ли? Который гостил? Если тоже сгорел, так кто его вообще знает? Я даже имя не знаю.
-Вроде Лёшка…, - предположил Борзой, - я с ними  на дороге встретился, так Андрюха его вроде Лёшкой назвал.
-Вроде  не считается, - добавил Николай.
-А ведь у них девчушка была, Настей звали, лет шесть ей. И малец был года два, а может и меньше. Здесь уж он родился, у нас в деревне. Алкаши проклятые. Хоть бы детишек-то пожалели, - всплакнула  Пелагея Афанасьевна.
       Марья Петровна подошла ближе к участковому и к человеку в форме пожарного, с папочкой под мышкой. Хотела прислушаться о чём они говорят, но Михаил Сергеевич как-то подозрительно на неё посмотрел и Марья Петровна побежала домой. По дроге размышляла:   «Что делать? Что делать? Может МНЕ  их схоронить? Девчушку-то уж точно я никому не отдам. Но кощунственно не схоронить её родителей. Какие бы они ни были. Но если кто-то другой схоронит, так ведь имя  моей Настёны напишет на памятнике… Это тоже кощунственно. Живой человек на памятнике!»               
 Марья Петровна  не знала что делать, мысли путались. Решила всё пустить на самотёк. А там как будет.
                ***
        Марья Петровна проверила температуру у  ребёнка. Девочка вся горела. Смерила. Тридцать девять! Что делать? Как лечить? Она  открыла шкафчик, где у неё хранились лекарства. А ничего и нет от простуды. Сама она   таблетки не пила - чай с малиной и на печь. А муж бывало стакан водки и в парилку. Как рукой снимало! Мальчишки тоже здоровыми росли. А с Настёной так нельзя. Ребёнок же. Ответственность теперь за неё у Марьи Петровны.
        Она достала из шкафа заветную бутылочку водки, которую берегла на случай  - вдруг кого по хозяйству нужно будет попросить помочь… Налила водки в чашку, подогрела и обтёрла всё худенькое, почти прозрачное тельце  девчушки. Накрыла простынёй, потом тёплым одеялом. А голову прикрыла своей новой пуховой шалью. А потом  побежала в  медпункт, к фельдшеру Людмиле Ивановне.
     Ну как сказать побежала? Пошла конечно. Но не знала Марья Петровна глагола «пойти» и  «сходить».  Знала только слово «сбегать» И так всю жизнь. Подоит совхозных коров, бегом домой, голодная, на ходу схватит дома кусок хлеба и в сарайку - свою коровушку  кормить-доить, скотину управлять. Потом бегом  Марту ( а потом Майку, а потом Зорьку, а потом снова Марту) на пастбище. Там уж пастух поджидает. Сама бегом и коровушка бегом. Вот так вот жизнь прожила Марья Петровна. Вот теперь она именно  шла к Людмиле Ивановне. Не бежала, но вполне сходно шла,  для её возраста.
         А в кабинет она зашла тихонечко, держась за стенку, кое-как передвигая ноги. Попыталась кашлянуть. Потом платочек  приложила к носу.
- Людмила Ивановна, голубушка. Таблеточек дай мне. Вот, приболела, прям не могу, температура, насморк, кое-как хожу, - тихим голосом заговорила Марья Петровна.
-Марья Петровна! Так что же Вы такая больная идёте? Вызвали бы меня на дом,- воскликнула Людмила Ивановна.
-Да кого посылать-то?  Я ж одна живу. Ладно уж, сама потихоньку.
- Ну проходите, Мария Петровна. Давайте я Вам давление смеряю, температуру,- пригласила фельдшер.
-Нет-нет, - испугалась Марья Петровна,- не надо мне ничего мерять. Я дома меряла. Тридцать девять у меня. Дай мне что-нибудь от температуры и всё. А там уж я сама- чай с малиной, компресс, печка.
-Ну что делать с Вами, раз вы сами себе врач, -развела руками Людмила Ивановна. -Лечитесь сами. Только я к вам загляну завтра-послезавтра. Посмотрю, как вы вылечились.
-Нет-нет,- замахала руками Марья Петровна,- я уж завтра буду как  огурчик. У меня же печка, чай с вареньем. Не ходи, милая. У  тебя же без меня, старухи,  работы полно.
       Людмила Ивановна подала ей таблетки. Марья Петровна  расплатилась  и снова, медленно перебирая ногами,  подкашливая, вышла из кабинета.
Людмила Ивановна посмотрела в окно.
-Смотри-ка, быстро вышагивает. А здесь за стеночку держалась. Странно. - удивилась фельдшер.
                ***
        А Марья Петровна закрыла ворота на засов, чтобы никто не зашёл. « Вдруг Людмила Ивановна надумает, так я выйду и скажу-вот я здоровая уже. Ещё соседка Андрияновна любит ко мне в гости захаживать - язык почесать. Все сплетни деревенские знает. К ней тоже выйду за ворота и скажу, что приболела, некогда мне гостей принимать».
        Похвалила себя Марья Петровна, что такая умная, всё продумано у неё.
       Поставила на ноги Марья Петровна  Настёну и уже называла её своей внученькой.
       Настоящий рай у них в доме. Тепло, чистота, пирогами пахнет и борщом. Марья Петровна не знает чем накормить и напоить  свою новоявленную внучку. Настёна улыбается, косы заплетает куклам, с котом Пижоном играет.  Нравится ей баба Маша. Сказки ей рассказывает по вечерам. А днём Настёна мультики смотрит и рисует, а  Марья Петровна  обшивает и обвязывает её. То машинка швейная стучит, то спицы вязальные постукивают. Притащила ворох старья, ещё от сыновей оставшееся. Всё в чулане хранится, запасов там море! И выкинуть жалко. Вот и пригодилось. Платьице  сшила,  брючки, кофточку. Из старой Димкиной куртки сшила Настёне  чудесную курточку с капюшоном. Тёплая, мех внутри. Шапочку с шарфиком связала, носочки, кофточку начала вязать. Настёна довольная кружится у зеркала, целует бабу Машу в щёчку:
-Бабуля, ты у меня самая любимая! Я никуда от тебя не уйду. Ты  меня тоже не бросай. Договорились?
-Договорились, золотко моё, солнышко моё, - отвечала ей баба Маша.
        Мария Петровна притащила с чердака старую кроватку своих мальчишек, сделала уютную постельку для Настёны и та  крепко спала по ночам. Баба Маша  подоткнёт одеяло ей под бока, поцелует в щёчку, перекрестит и пожелает спокойной ночи. А сон её охранял   бабы  Машин любимчик- большой рыжий кот Пижон, уютно устроившись в ногах у девочки.
        И уже не  стало у Марьи Петровны бессонницы. Не приходит к ней по ночам её любимый покойный муж Андрей  Иванович. И горе о потерянных сыновьях стало уходить всё дальше. Засыпая, она  планировала,  что бы такое вкусненькое  завтра  приготовить Настёне, чтобы ещё такое ей сшить… Мечтала, что через год поведёт её за ручку в школу, купит  ей  портфель, огромный белый бант на голову. Такой она видела в прошлом году у соседской девочки Наташи. Как любовалась! А теперь вот и ей, Марье Петровне, есть кому покупать такую прелесть. А потом отправит её непременно в институт, в медицинский. У Толика не получилось,  так хоть Настёна выучится на хирурга. И учиться она будет как Толик, на одни пятёрки. Она подсчитывала года, прикидывала и решала, что успеет вырастить. Ещё и на свадьбе у внученьки Настеньки погуляет. Бог даст и правнуков дождётся.
     ***
       Не решалась  Мария Петровна расспрашивать ребёнка как она оказалась во время пожара в бане. Не хотела душу травмировать воспоминаниями  о той страшной ночи. Помнила, как муж её бушевал по Димке и как  сердце его резали любые воспоминания о сыне. Лучше молчать. Но Настёна заговорила сама.
-Баба Маша, а Севки больше нет?- тихонько спросила она, играя с куклой.
-Наверное нет, солнышко. Я думаю он как  ангелочек,  на небе.
-А я бы сейчас поиграла с ним. Он хороший. Он плакал. Мама с папой его ругали. А я не ругала. Я его кормила и говорила - не плачь.
-А мама с папой где были в это время?
-Папа спал, мама водку пила с дяденькой, который к нам в гости приехал.
-А потом?- Марья Петровна решила воспользоваться случаем и потихоньку узнать события трагедии. Пока Настёна сама решила поделиться. Ведь  почти месяц прошёл. Молчала. А тут разговорилась. Видно по братику соскучилась.
-А потом я уснула,- прошептала девочка.
     Марья Петровна думала, что это всё, больше она ничего не расскажет. Но опять же, если бы она заснула, она бы сгорела вместе со всеми. Как получилось, что она оказалась в бане? Сама убежала или кто-то унёс? Может мать успела её туда унести? А сама побежала за  малым и сгорели вместе?
Но Настя продолжала:
-А потом я проснулась. Папа кричал на маму, мама кричала на папу. Севка плакал, громко очень. Папа закричал:
-Заткни своего. И сказал нехорошее слово. Я такие слова никогда не говорю. Мне нельзя. Папе только можно. А потом он схватил Севку за ручку и вытащил из кроватки, кинул на пол. Я посмотрела, куда он упал и там увидела того дяденьку. Он лежал на полу, и там ещё крови было полно. Я так испугалась!
     Настёна вся сжалась от страшных воспоминаний и по щекам её потекли слёзы. Совсем как у взрослого человека. Она не кричала, громко не плакала. Просто огромные слезинки скатывались с её щёк.
Помолчали, Марья Петровна крепко обняла девочку:
-Не бойся, солнышко моё. Я с тобой. Я нашла тебя в бане. А как ты там оказалась?
-Я испугалась и тихонько слезла с кровати. Папа с мамой в это время ругались и не заметили меня. Я открыла двери и выскочила во двор. Сначала  хотела в сарайку. Потом подумала, что папа там меня найдёт. Мы как-то с мамой прятались в сарайке, так папа нашёл и маму бил. Я потом побежала в огород. Увидела баню и побежала туда. Сначала-то я замёрзла, а потом вспомнила, что в предбаннике всякая одежда есть, вот нашла там что-то, укуталась и уснула. Потом снова замёрзла и снова проснулась. Захотела домой, к маме. Двери открыла, а дома нет. Я опять испугалась и заплакала. Я долго плакала, и ещё  выходила на улицу. Но никого не было, только дом сгоревший.
«Да, сколько перенесла эта крошка за свои шесть лет!» -жалость пронзила сердце Марии Петровны.  Она успокаивала ребёнка, напевая ей колыбельную песенку.
И  засыпала, поглядывая на кроватку с внучкой. Любовалась.
 «И  Пижон, предатель, с ней,- улыбалась Мария Петровна, - меня бросил. Теперь  Настёна у него. С ней играет, с ней спит. И она его тискает весь день. Мягкая, живая рыжая игрушка.  Видно хорошая девочка Настенька. К плохим людям кошки не тянутся».

       А днём думы не покидали. В магазин сходит, послушает  что про пожар говорят; у колодца с соседками постоит. Может кто скажет, нашлись ли родственники у Северюгиных? Молчат. Не нашли никого видимо. Говорят, милиция подключилась, запрос написали туда, откуда они приехали. Какая-то старая тётка нашлась, но отказалась ехать хоронить. Сказала, что  здоровья нет, да и седьмая вода на киселе  те Северюгины ей.
«А как мне сказать в сельсовете и в милиции, что я хочу схоронить Северюгиных? Скажут, а кто ты такая? Ну наговорю что-нибудь, мол одна живу, дети погибли, в память о них не хочу, чтобы кости сгоревших на пожаре валялись на  земле вместе с головёшками. Надо их земле предать. А  если согласятся в сельсовете, то на памятнике как имя Настёны писать? Она же живая. А может без имён, просто крест? Но тоже не по – божески».
                ***
       Думала- думала и надумала Людмиле Ивановне открыться.
-Марья Петровна! Я ещё в прошлый раз заподозрила, что- то не то, когда Вы за таблетками приходили. Она болела? Вы выходили её? Как она, здоровенькая? - завалила  вопросами фельдшер.
-Всё хорошо, здоровенькая. Она моя внученька теперь. Моя принцесса. Она такая славная. Я её никому не отдам.
-Мария Петровна! Так ей же нужны будут документы, она в школу пойдёт. Для этого существует отдел опеки, они там всё решат. Может быть вам же и отдадут её, но на законных основаниях. А так просто нельзя. Вы же грамотная женщина, понимаете. Давайте я расскажу об этом в сельской Администрации, а они уж решат,  как дальше быть.
Куда Марии Петровне деваться.?  Кивнула головой и вздохнула.

          А дня через два  к дому Марии Петровны подкатили гости. На дорогой блестящей машине. Поняла Мария Петровна кто такие, но медлила, нехотя пошла открывать ворота. Всё же с ними милиция, власть, участковый Михаил Сергеевич. А закон нельзя нарушать.
        Уже у ворот крупная тётка в огромных круглых очках,  заговорила громким голосом:
-Мария Петровна! Вся деревня скорбит о смерти маленькой девочки, а вы её насильно удерживаете у себя в доме. Вы нарушаете Закон. Мы вынуждены забрать её  у вас и разместить в детском доме.
-Я удерживаю?-возмутилась Мария Петровна,- может быть я её на пожаре бросила?  На цепи держу? Вы посмотрите какая она у меня принцесса - вся разодета. А как поправилась за это время! Деревня скорбит? А где же была та деревня, когда был пожар? Почему не поискали  никого в постройках, в бане? Поглазели как дом горит и спокойно по домам разошлись? Так они скорбят? А почему кости её родителей до сих пор валяются на пожарище, их собаки растаскивают и снегом заваливает? Почему деревня  не похоронила их, всё родственников ждут? А где те родственники? Их может ещё пять лет не появится.
Михаил Сергеевич тихонечко задел её за локоть:
-Успокойтесь, Мария Петровна. Никто не хотел вас обидеть. Вы молодец, что нашли девочку и приютили.  Только нужно всё по закону.
Он сурово посмотрел на тётку в  огромных круглых очках.
-А вы, Татьяна  Семёновна, пожалуйста поаккуратнее со словами.
-Так я ничего. Просто нужно же ребёнка лечить. И  психологу нужно с девочкой поработать. Она же такой шок перенесла,- стала оправдываться  тётка из опеки.
-Без вас её вылечили. Знаем мы ваших психологов, -ворчала Мария Петровна, поднимаясь по высокому крыльцу.
        Они все вместе зашли в дом. Трое  женщин из опеки и участковый Михаил Сергеевич. Настёна стояла у окна. В её  огромных серых   глазах  был  страх. Она всё поняла! И так же, когда она рассказывала бабе Маше  о событиях той, страшной трагической ночи, по щекам её текли  слезинки. Плакать и кричать у девочки  просто не хватало сил. Она бросилась к Марье Петровне, обхватила её колени, прижалась и закричала:
-Баба Маша! Не отдавай меня! Я не хочу! Я с тобой хочу!
 Марья Петровна гладила девчушку по головке, успокаивая.
Тётка в огромных очках схватила её за руку и потянула к себе.
Настя вырывалась и кричала, бросилась обратно к бабе Маше.
-Успокойте ребёнка. Вы специально её настроили. Заранее, - повысила голос тётка.
А Михаил Сергеевич  сказал:
-Мария Петровна! Давайте так: оденьте сами девочку, поговорите с ней. Мы же не враги вам. Всё утрясётся. Мы поможем. Ребёнку восстановят документы, всё оформят  и вы по закону станете опекуном.
        Мария Петровна одела на внучку кофточку, шапочку и шарфик, любовно связанные  своими руками; брючки и курточку, сшитую из старой Димкиной  куртки-аляски;  на ножки одела старые валенки –катанки, ещё от своих пацанов, завалявшиеся на полатях.
 Одевала да приговаривала:
-Ничего, моё солнышко, ничего моя радость. Вот сделают тебе там метрики и снова мы будем с тобой вместе.
Женщина из опеки, всё та же, в огромных круглых очках,  дёрнула  Настёну за ручошку и повела к двери.
«Как в тюрьму повели. Не видать мне наверное больше моей внученьки», -пронеслось в голове Марии Петровны.
И Настёна как почувствовала то же самое, вырвалась из рук незнакомой тётки и бросилась к бабе Маше. Та встала на колени, они  обнялись крепко-крепко и не желали расставаться.
 Но вырвали Настёну. Вырвали. И увели.
                ***
     Мария Петровна  долго ходила в сельскую  Администрацию, к участковому Михаилу Сергеевичу, узнавала когда же ей Настёну привезут? Где же эта опека страшная, которая забрала у неё любимую внучку?
   И вот как-то сказали Марии Петровне, что девочку  ей не  передадут. Возраст. Мол, старая она уже. Не успеет вырастить. Да и условия не те…   деревня всё-таки. Вот побудет она пока в детском доме, потом её передадут в семью. Хорошую  семью подобрали, богатую, квартира благоустроенная. Они будет учить её в хорошей школе, возить на море отдыхать…. И ещё много чего наговорили. Ум пожилой женщины  никак не хотел воспринимать то, что они говорили.
        Мария Петровна понуро пошла домой. Бороться с законами, которыми так угрожала ей тётка из опеки, у Марии Петровны просто не хватило бы сил.
       Убили они её. Забрали последнюю частицу её  счастья, которое она нашла в бане после пожара. Счастье, которое могло бы ей залечить раны  на сердце от погибших сыновей и умершего два года назад любимого мужа, с которым прожили в браке сорок пять лет в любви, уважении и согласии.
       А  по ночам опять бессонница.  Опять  приходит  покойный муж Андрей Иванович.  А в полусонных грёзах вспоминается  утонувший в тринадцать лет Володька; Толик, их радость и надежда, их несостоявшийся хирург;  и  маленький хулиганчик  Димка, любитель в детстве поиграть в войнушку и погибший неизвестно за что в Чечне. Но не за нашу Родину, не за наши Законы.
     А теперь ещё одни думы к бессоннице добавились - как там внученька любимая? Не обижают ли? А когда под утро засыпает, ей снится, что убежала Настёна от тех богатых людей и вот уже здесь, с ней, своей  бабой Машей. Сидит довольная ,  улыбается, крутится у зеркала, примеряя платьице, сшитое  из старья  и гладит свою любимую живую рыжую игрушку.
   Очнётся от сна, как кто-то подтолкнёт. Вытянет затёкшие ноги, подвинув  рыжего кота Пижона. А Пижон то мурлычет, то переваливается с боку на бок, охраняя сон хозяйки.