…Все скорбью скорбят мировою.
В. Высоцкий
Елена! Человек – это загадочное и противоречивое создание, он велик и ничтожен, сотворен по образу и подобию Божиему, но во злобе похож на демона. Преподобный Симеон Новый Богослов учил, что «человек создан от Бога двояким» – земным и небесным. Он – «вдохновенная книга», хранящая в себе сокровенные тайны, загадочное существо, парадоксально соединяющее два мира: видимый и невидимый. И Арсений Тарковский в стихотворении «Посередине мира» назвал человека – мостом, соединившим два космоса. В книге Бытия сказано, что Господь сотворил человека из материи – «из праха земного», и «вдунул в него дыхание жизни» – Святой Дух. Будучи перстным, человек причастен Богу, ибо создан по образу и подобию Творца. Митрополит Иларион Алфеев поясняет, что «создавая человека по образу и подобию Своему, Бог творит существо, призванное стать богом. Человек есть богочеловек по своему потенциалу». Человек одарен надмирной свободой духа, но он же со времен грехопадения – раб страстей, чтобы жить, обреченный работать как узник на каторге. Со времен Сократа в центре философии стоял призыв: «человек познай самого себя». О тайне человека размышляли мудрецы всех веков, но никто из них не познал его сердце. Путь спасения – это путь познания себя, своего сокровенного сердца, обретения себя в Боге. В Священном Писании сказано, что только Господь знает тайну нашего сердца. Если человек не верит в Бога, то духовный мир закрыт для него. Человек ищет заветные врата в духовную мир в искусстве и природе, в музыке и созерцании звездного неба, в живописи и поэзии, в сопереживании горя ближнего и глубоких философских раздумьях. Если дух и сердце человека устремлены к Богу, то дверью в духовный мир для него становится молитва. Человек живет на земле с чувством трагической потери и ежечасно испытывает томление духа. Каждая наша мука – это огненная капля из чаши мировой скорби, испитой Христом. В таинственный и страшный момент величайших душевных мук Спаситель просил апостолов остаться с Ним: «Тогда говорит им Иисус: душа Моя скорбит смертельно; побудьте здесь и бодрствуйте со Мною» (Мф.26:38). Но апостолы были погружены в духовную дремоту – спали пока Господь скорбел, и страдающий Христос с горечью трижды пробуждал Своих учеников. Иисус скорбел в Гефсимании мировой скорбью – скорбью о страданиях мира, и скорбь Свою Сын Божий преобразил в молитву за весь мир. Паскаль утверждал, что Христос пребудет в муках до скончанья мира, а нам надлежит духовно бодрствовать с Ним в молитве за мир. Апостол Иаков дает мудрый совет: «зло страждет ли кто из вас, пусть молится» (Иак.5:13). Если религия – это духовная связь с Богом, то в основе живой религиозности – молитва. Религиозный человек в духовных исканиях своих всегда обращается к Богу – молится. Церковь – это школа молитвы, а молитва как духовное состояние – это горение сердца любовью к Богу и всему сотворенному Им миру. Высший смысл религии – единение человека с Богом и обретение в Нем духовной свободы и всей полноты вечной жизни. Все церковные обряды без участия духа и сердца в акте молитвы, возносящей душу к Богу, представляют собой лишь внешнюю видимость веры, декорацию религиозной жизни. Духовное самопознание в двух его аспектах – познание бездны своих грехов и образа Божиего в себе, дается в молитве, ибо через молитву ум наш приобщается к Богу, а сердце сокровенно соединяется с сердцем Иисуса Христа. Господь через молитву дает нам созерцать в каждом человеке образ Божий, почитать всякого человека – «богом после Бога». Апостол Павел учил пребывать непрестанно в молитве, чтобы вознести духовный взор к Спасителю. И вы совершенно правы, утверждая что «лишь в чистой молитве к Богу можно увидеть и отчасти познать сердце другого человека», и добавлю – свое собственное сердце. Молитва это таинство обретения себя в Боге, духовный акт самопознания и Богопознания. Недаром преподобный Нил Синайский говорил: «если ты богослов, то будешь молиться истинно; и если истинно молишься, то ты богослов». Молитва – это плач о грехах, освобождение от всех попечений, служение Богу, путь к бесстрастию. Духовно опытный наставник аскетической жизни преподобный Григорий Синаит призывал собрать ум в сердце и держать его там во время молитвы –общения с Богом. Если ум уединен в сердце, как монах в келье, то он познает все страсти, что гнездятся в самых глубочайших кладезях души. Преподобный Григорий Палама определил истинную молитву как восхождение ума к Богу, сокровенную встречу души с ее Создателем. Если молитва это звено между душой и духовным миром, мистическая встреча с Богом, открытость сердца Христу, восхождение к Творцу и диалог с Ним, то в ней приоткрывается образ Божий в человеке, тайна его личности и предназначения. «Бог стал человеком, чтобы человек стал богом» – говорил святой Афанасий Великий. В религиозном плане смысл жизни человека – это свободное единение с Богом, мистическое уподобление Христу через духовную любовь. Только очам любящего сердца открывается истинный образ человека и его души.
По слову Христа весь мир не стоит души человеческой, но она так и осталась для нас неразгаданной тайной. Человек не просто былинка в мире преходящих вещей, но он – духовная личность, а его сердце – величайшее сокровище. И вы Елена, сокрушаясь, что люди обращают внимание более на «внешнюю ипостась», а не на душу, исполнены стремлением обрести смысл жизни и познать свое сердце как «последнюю глубину личности». Наше сердце – нежный цветок, оно жаждет вечной любви и закрывается когда встречает холодность и абсурдность мира. Трагический герой Печорин со скорбью признается: «я был готов любить весь мир, - меня никто не понял: и я выучился ненавидеть». Лермонтов в исповедальном письме размышляет о том, что жизнь – это цепь трагедий и разочарований для его «пламенной души». В экзистенциальной драме «Габриэль Боркман» у философствующего драматурга Ибсена Элла Рейнтгейм говорит: «Ты убил во мне душу живую, душу, способную любить. Понимаешь, что это значит? В Библии говорится об одном загадочном грехе, за который нет прощения. Прежде я не понимала, что это за грех. Теперь понимаю. Самый великий, неискупимый грех – это умерщвление живой души в человеке, души, способной любить». Где нет любви, там нет истинной веры в Бога, и не может быть Церкви, ибо жизнь Церкви – это любовь. Генрик Ибсен как проповедник жертвы и любви, художественно показывает, что без жертвенности и любви душа человека – мертва, а без любящего сердца его жизнь – бессмысленна. Габриэль Боркман – сын рудокопа и человек с непреодолимой жаждой власти, строящий грандиозные планы «объединить в своих руках все горное дело», «все источники власти», «все богатства которыми кишат земля и скалы, леса и море». Он принимает искушение отвергнутое Христом в пустыне, и чтобы обрести «скованные миллионы, скрытые глубоко в недрах скал», отрекается от возлюбленной и продает любовь и душу за пост директора банка. «Из высших соображений», он теряет самое дорогое на свете – любовь, а без любви сердце – бесплодно как пустыня, а жизнь – одинока и пуста. Претерпев тяжелые нравственные потрясения, трагические герои Ибсена обречены на болезнь, от которой нет спасения и исцеления – на смерть. Над плаванием по житейскому морю раздается звон погребального колокола. Человек хочет жизни и счастья, но он приговорен к смерти, ибо злейшие силы – таятся в нем самом. Несчастный художник Освальд из драмы «Привидения», не ведает радости жизни и счастья на земле. Он как «живой мертвец» духовно разбит и надломлен, ибо «родился с червоточиной в сердцевине». Размышления о «грехах отцов» приводят нас к роковой тайне грехопадения Адама, ибо после грехопадения любовь перестала быть центром нашей жизни, и сердцевина нашего существа поражена скорпионовым жалом ядовитого греха. Испытавший ужасное горе и терзаемый угрызениями совести Освальд мечтает о «иной жизни», а земная жизнь стала для него «юдолью скорби, от которой чем скорей, тем лучше избавиться». С невыносимым ужасом вглядывается художник в нашу грешную и полную страданий жизнь, со скорбью в сердце взирает на трагическое зрелище человеческого бытия. Но вся наша обыденная жизнь представляется ему долгой и мучительной трагикомедией, а ее финал – холодное и мрачное царство смерти. Без любви горячее и живое человеческое сердце охладевает, а холод сердца – духовная смерть души при жизни тела. Мир без любви – это кладбище надежд, галерея ужаса, мрачный реквием отчаяния по усопшей душе. Какие могут быть надежды, если Христос не воскрес, Ад неодолим, а смерть всевластна? Стоит ли дивиться тому, что люди не ощущают Бога и духовный мир, если весь уклад мира угашает дух человека, истребляет любовь в нашем сердце, погружает нас в гнетущую атмосферу душевных тревог и мирских забот о том, что суетно и бренно? Происходит страшная метаморфоза – человек из богоподобного создания превращается в духовную амебу – в мелкого обывателя, погрязшего в ничтожных и суетных делах. Люди предали забвению Бога и душу, и заботятся лишь о том, чтобы обрести высокое официальное положение в социуме, выбиться в начальники, обеспечить себя материально. К сожалению, в наши дни люди больше заняты прагматическим вопросом – «на что жить?», чем духовно-нравственным вопросом – «как жить?» и религиозно-философским вопросом – «зачем жить?» Человек с пламенной душой не может примириться со злом, царящим в мире и принять житейскую ложь. Ему свойственно бросать испытующий взор на реалии нашей жизни. Как «художник печального образа» Дюрер, я поражен в самое сердце меланхолией – глубоко задумчивой чернокрылой музой. В часы глубокой печали, наш мир предстает мне страшным хороводом всех душ преисподней, сошедшим с картин Иеронима Босха – гениального обличителя грехов рода человеческого. В наше время в человеке перестали видеть духовное создание, его личность свели к функции и специальности. Для нашего циничного века характерна продажа души «на черных рынках пошлости всемирной». Наша жизнь – горькая чаша, и в минуты душевной меланхолии, вся история мира представляется мне полем битвы, усеянным разбитыми человеческими жизнями. Наш жуткий мир залитый потоками крови есть зеркальное отражение тьмы, таящейся в наших сердцах. И все земные блага цивилизации не сделают человека счастливым, ведь истинное счастье – это вечная жизнь в Боге. Вы верно пишите о печальном двоедушии и жуткой двойственности человека, ведь сердце его разрывается между Богом и демоном, а воля колеблется от добра ко злу и наоборот. Будучи апологетом трагического начала в жизни Лев Шестов заметил, что «человеку показали небо – и бросили его в грязь», и тут парадокс нашего бытия. Преподобный Макарий Египетский писал, что человек пал с «высоты небес» до тьмы, смерти и Ада, а сердце его сделалось гробом. Демон – пожиратель душ, он жаждет умертвить наши сердца. Сцена, где Воланд, пьет из черепа Берлиоза в романе «Мастер и Маргарита» – это сильный образ духовной смерти. Если отпасть от Бога – значит утратить вечную жизнь и предаться холодным объятиям смерти, то сердца наши – мрачные темницы и надгробия мертвых душ, и только Христос может сойти в наше сердце как во глубину Ада и воскресить из мертвых наши грешные души. И мое сердце конечно не «дивный мир», а драматическое поприще, духовная арена, где Бог и небесные силы борются с князем тьмы и аггелами его. Как священномученик Серафим Звездинский я молюсь о том, чтобы Господь сошел в преисподнюю моей души, в жуткую бездну страстей, разверзшуюся в моем черном сердце: «Сойди Господи во ад души моей и спаси меня». Святые отцы Церкви учили, что без любви душа мертва, и только истинный Бог, имя Которому – Любовь, может чудесно воскресить ее из мертвых. Апостол Иоанн Богослов метко назвал Ад – «второй смертью», а преподобный Григорий Палама пояснил, что «вторая смерть» – это духовная смерть души, отпавшей от Бога через грех.
Жалок человек желающий обрести счастье без Бога. Тщетны все дела его, обманчивы грезы, пусто сердце. Человек окружен суетой, он забывает о Боге и душе, помышляет о земном, а не о небесном. Древний царь Соломон в книге Притчей писал, что грех – это «женщина в наряде блудницы с коварным сердцем», увлекающая душу человека сетью зла – прелестью тысячи тысяч сует, чтобы отвратить ее от Бога, а стези греха – «пути к смерти», «пути в преисподнюю». На картине сюрреалиста Сальвадора Дали «Суета сует» изображен водоворот суеты, затягивающий человека. В центре водоворота три образа – богатство, власть и чувственные наслаждения, а над ними – возвышается утомленное жизнью лицо мудрого старца Екклесиаста, указывающего перстом на звезду. Помни о смерти, чтобы вспомнить о вечном – о Боге и душе. Святые отцы Церкви учили хранить в сердце память о смерти и каждый день ожидать исшествия души из тела. В Священном Писании сказано, что Бог смерти не сотворил. Преподобный Иоанн Дамаскин замечает, что «смерть произошла через человека, то есть через преступление Адама». После грехопадения Адам облекся в кожаные ризы – грубую и смертную плоть. Блаженный Августин справедливо пишет, что грех – источник смерти и если бы не было грехопадения, то человек был бы бессмертен. Что есть наша земная жизнь, чей срок мгновенье? Дни жизни бегут, и с каждым мгновением приближается время жатвы. Ангел смерти держит серп наготове и ожидает часа смерти. Отжил человек свой век на земле и мертв, бездыханен и недвижим, нашел пристанище во гробе. Преподобный Иоанн Дамаскин оставил мудрые и пронзительные строки о жизни и смерти: «Все человеческое – тщета, то, что не пребывает по смерти: не остается богатство, не сопутствует слава, ведь с приходом смерти все это исчезло». «Где к миру пристрастие? Где о мимолетном мечтание? Где золото и серебро? Где слуг множество и суета? Все прах, все пепел, все тень…» Наша земная жизнь – юдоль печали и слез, где все с момента рождения обречены на смерть. Из всех русских художников Врубель наиболее глубоко мог выразить трагическое начало в человеке. А трагедию как смерть сумел запечатлеть Серов на картине «Проводы покойника», погружающую нас в атмосферу трагической обреченности – всем нам суждено умереть. Вся наша жизнь – это мгновение перед вечностью, песчинка в песках времен. Как тень исчезнет она, как цветок отцветет и увянет. Наша жизнь скоротечна, а дела рук – преходящи. Недаром Гораций говорил, что «и мы, и творения наши у смерти одолжены». Для рационалиста до мозга костей Гегеля смерть человека не трагедия, а естественный и разумный порядок вещей. Но смерть – это всегда мировая трагедия, ибо смертный приговор Сократу был не только его личной драмой, но и нравственной трагедией для Афин и всей Древней Греции. Тема трагического волновала всех философов и поэтов, задумывающихся о смысле жизни. Еще Аристотель, размышляя о трагедии, заговорил о катарсисе и придал ему нравственное значение – очищение души и подъем духовных сил через совестный акт сострадания. Трагизм мирового бытия побуждает человека к любви и состраданию, к духовным исканиям и молитве. Духовно чуткий и религиозно совестный человек во всей глубине осознает тайну зла и страдания, помышляет о всех невинно страждущих – о «неискупленной слезинке», переживает мировую трагедию как личную жизненную драму и созерцает во Христе ее катарсис, что свидетельствует о духовной зрелости его личности. Душа человека – это целая вселенная, и его смерть – трагична, она есть мировая катастрофа в миниатюре. Не знаем мы, когда придет последний час, но смерть неумолима – она придет и оборвет нить нашей жизни. Истинная смерть ужасна, бессердечна и сокровенна, она внутри сердца. Как смерть телесная есть разлучение души и тела, так и смерть духовная смерть есть разлучение души и Бога. И античный мудрец Платон и немецкий меланхолик Шопенгауэр были правы, считая, что роковой факт смерти побуждает человека философствовать. Преподобный Ефрем Сирин нарекает смерть – «горькой и страшной чашей», а час ее – «неминуемым», и возвещает о «великом трепете» при переходе в иной мир. Помышляю о неотвратимом часе смерти, и душу мою охватывает трепет ибо, с чем предстану я перед Всевышним, знающим сокровенности сердца моего, если Херувимы с Серафимами трепещут перед Ним? Сердце мое – жилище страстей, ум – помрачен печалью, дни жизни – скорбны и суетны, а грехопадениям моим нет числа. Но любовь к Богу дарует надежду моему сердцу – надежду на милость Создателя, ибо Господь наш есть Любовь и премудрый Суд Его есть Суд Любви, а душа моя жаждет созерцать Спасителя и пребыть с Ним вечно. Моему духу и мировоззренческому стилю очень близка одна виртуозная картина религиозного живописца Эль Греко, на которой, святой Франциск размышляет о смерти, задумчиво всматриваясь в зияющие глазницы черепа. Осознание смертности есть «встреча с ничто», «открытость бездне», взор души, обращенный к вечности, ибо пропасть разверзается перед нами, и ум наш ищет непреходящий смысл, сердце – вечной любви, а воля – бессмертной жизни. В основе осмысленной веры в Бога заложено искание вечности и смысла. Вечная жизнь и бессмертие души заключено в Боге, у Него – любовь и бессмертие. Христианская философия призвана исходить из вечных истин Божественного Откровения, а не оправдывать подобно поэту-символисту и философу Владимиру Соловьеву религиозную веру на суде критического разума. Истинный философ всем жертвует, чтобы найти живого Бога – не «первый двигатель» Аристотеля, не «субстанцию» Спинозы, не «нравственный закон» Канта или «мировой дух» Гегеля, а Бога библейских пророков и Новозаветного Откровения. В довольно рассудительной статье «Трагический талант», вы верно заметили Елена, что в центре моей философии дилемма «Христос или смерть?» Если бы не было Христа, то я бы не раздумывая, пустил бы себе пулю в лоб. Во Христе я вижу Спасителя мира, Искупителя грехов и Победителя смерти. Тайна искупления глубока и непостижима, ибо Христос не только искупил грехи мира, но и освободил нас от власти смерти и тления. Господь есть не только Податель жизни, но и Избавитель от смерти, и Освободитель от уз Ада. Если Бога нет, и Христос не воскрес из мертвых, как возвещает Новозаветное Откровение, то нет и смысла жизни, а мир – это Ад. Христос есть Божественный Логос, Он высший смысл всего Божьего миротворения. Тайна смерти побуждает нас задуматься не только о смысле жизни и бессмертии, но и о мировых страданиях – о муках всей стенающих и плачущих созданий Божьих. Для христианского поэта и философа лучше страдать с ветхозаветным мучеником Иовом и пить из смертоносной чаши цикуту с мудрецом Сократом, грустить с царем Соломоном и плакать с пророком Иеремией, молиться с реалистом Достоевским и размышлять с романтиком Байроном, чем наслаждаться с эпикурейцами и насмехаться с софистами, презирать с фарисеями и властвовать с миродержцами. Лучше быть с распятым Христом на Кресте, чем с гедонистом Вараввой в кабаке. Господь добровольно принял чашу мировой скорби, а из нее и нам суждено пить.
Я много размышлял о Боге и мировом зле, о смерти и страданиях, и характер моих раздумий – глубоко личный. Смертный человек – это всегда несчастный человек, ибо он трагически обречен узреть смерть ближних и сам с трепетом ожидать последнего часа на земле. Датский религиозный философ Кьеркегор писал, что не только смерть величайшее несчастье, но и наша жизнь. Человек приговорен к вечности, а «тот, кто не может умереть – несчастнейший». Но жизнь без смысла – это жуткое зло, худшее, чем смерть и проклятье. Современного человека характеризует пустота внутреннего мира, пошлость образа мыслей и ничтожность мотивов, побуждающих его прожигать жизнь в погоне за чувственными наслаждениями. Но напрасно наивные люди думают, что мир существует для наслаждений, и тщетно гедонисты пытаются превратить арену скорби в увеселительное место. Для них цель жизни – власть и почет, земные блага и материальное благополучие, которые со временем обернутся прахом. «Цивилизованный человек» вместо того, чтобы быть свободной личность и шлифовать алмаз души, дабы вручить это сокровище Богу, стал рабом обманчивых грез и бренных нужд. Он проживает свой срок в жалкой монотонности и унылом однообразии. Шопенгауэр полагал, что свободен лишь тот, кто освободился от всеобщей барщины горя и нужды, стал властелином времени и своих душевных сил, могущим каждое утро сказать: «день – мой». Шопенгауэр, как известно, стоял на метафизико-этической точке пессимизма, гласящей, что человек держится за жизнь из страха перед смертью. Каждый из нас подобен итальянцу из «Новых опытов» Лейбница, чья жизнь – пытка, а перед его взором ужасная виселица – образ смерти. Наша земная жизнь – это глубоко личная и вселенская драма с духовной тоской, физическими страданиями и душевными муками, которые продлятся до самой могилы. Вы верно писали, что философ – это «мученик мысли», страждущий мыслитель. Паскаль уверял, что истинный философ – это тот, кто ищет Истину стеная. Подобно библейским «рыцарям веры» Иову и Соломону все истинные поэты и философы – «патриархи скорби» и «апостолы печали», «цари ужаса» и «друзья тоски». Для меня философия в ее истинном смысле – это высокое призвание, исходящее от Бога, великий дар небес. Мудрость по слову иудейского философа и царя Соломона, драгоценнее жемчуга. Екклесиаст произнес загадочную фразу: «Хороша мудрость с наследством и особенно для видящих солнце» (7:11). Мудрость – это дар Бога, наследство – добродетели, а солнце – Сам Господь, и узреть Его возможно только духовными очами веры и любви. С древних времен поэты и мудрецы познали и заявили всему свету, что высочайшую Истину открывает людям именно трагедия. Недаром Гомер наделяет поэтов с их трагической лирой знанием «всего, что есть и что было», а Гесиод – «и того, что будет». Как истинный эллин, Гораций был убежден, что лучший жребий на земле – это удел мудреца. Но более прав иудейский царь Екклесиаст, всей жизнью своей познавший, что чем больше мудрость, тем глубже скорбь. И несчастный Манфред у трагического романтика Байрона признается, что «скорбь – наставник мудрых». Уже у античного трагика Софокла мы встречаемся с антиномией и парадоксом мудрости. Если в «Антигоне» заявляется, что «мудрость – высшее благо для нас», то в «Аяксе» сказано: «блаженна жизнь, пока живешь без дум». Мудрец – это избранник Божий, но он же самый ничтожнейший из смертных. Я прошел тернистый путь философа и обрел веру в библейского Бога. Он всемогущ, для Него все возможно – и бывшее сделать небывшим. Вера открывает человеку путь к Творцу, она дает смысл жизни и преображает ум, сердце и волю. Я верю в Бога, имя Которому – Любовь, вижу в человеке богоподобное создание, признаю его свободу духа и нахожу смысл жизни – в уподоблении Христу через стяжение Святого Духа. Мне противна протестантская религиозность, где отношение с Богом основаны не на свободе и любви, а на подчинении и страхе, а человеку отводится роль – не сотворца Всемогущему, а безвольного орудия в руках Провидения, что противоречит самой сущности христианства. Христос призывал научиться кротости и смирению у Него. Смирение – это христианская добродетель, которую преподобный Исаак Сирин возвышенно нарекает «ризой Божества». Но смирение – это примирение с Богом, а не с миром, лежащим во зле, оно предполагает свободу духа и духовное усилие – борьбу с мировым злом. Нельзя религиозно освятить и духовно оправдать зло. В религиозной жизни не может быть компромисса – нельзя примирить Бога и дьявола, любовь и грех, как невозможно приспособить евангельские заповеди к реалиям мира лежащего во зле, ведь заповедь – это трагический и героический путь уподобления Христу, духовное обновление личности и преображение мира. Заповедь о любви к Богу, ближнему и врагам – это ключ к вратам Царства Небесного. Лютер подчеркивал, что человек не имеет свободной воли, он – «раб и слуга воли Господа или воли сатаны», «жалкая и ничтожная тварь». Известный психолог Эрих Фромм в книге «Бегство от свободы» замечает, что представление Лютера о человеке как о ничтожном и одиноком, бессильном и порочном существе приводит его к признанию роковой «власти Бога, требующего полного подчинения человека и уничтожения его личности как главного условия его спасения». Теологическая доктрина предопределения Кальвина, гласящая, что Господь предвечно предрешил вечную жизнь для одних и вечную погибель для других, разрушает христианскую веру в бесконечную любовь Бога и творческую свободу человеческого духа. Наиболее возмущает мою совесть доктрина иезуитов о покаянии, где раскаяние – духовная скорбь об оскорблении Бога не играет никакой роли, а для оправдания достаточно страха перед адскими муками, без горячей любви к Всевышнему. Я верю во всемогущего и всепрощающего Спасителя мира, сошедшего в бездну наших мук, чтобы искупить наши грехи и победить Ад, ибо только Ему – по силам всех спасти. Бесконечно милосердный Господь преподобного Исаака Сирина, для Которого все грехи мира – горсть песка, брошенная в великое море Божественной Любви, мне духовно ближе, чем грозный и неумолимый Бог Августина Блаженного, предающий нескончаемым мукам в Аду некрещеных младенцев. Блаженный Августин был настолько потрясен греховностью рода человеческого, что некрещеные младенцы для него – «отродья сатаны». Я по совести не могу принять насквозь манихейскую и фаталистическую доктрину Августина о предопределении – после грехопадения Адама людьми утрачена свобода воли, а Господь Сам актом всемогущего произвола избирает одних на вечное проклятье, а других на вечное блаженство. Мне противно утверждение Августина, что вечное проклятье грешников доказывает правосудие Бога, а спасение избранников – Его милосердие. В протестантизме есть глубокие идеи об изучении Священного Писания, возвращении к евангельской вере не испорченной веками истории, критика официальной церкви, принявшей три искушения демона и ставшей прислужницей мирской власти, мысли о том, что люди утратили полноту веры и духовный опыт личного общения с Богом, об открытости сердца Христу и жизни по Его примеру. Но в протестантизме бытует ветхозаветное представление о Боге как о грозном и карающем Судье – тема проповеди «грешники в руках разгневанного Бога». Для протестантских проповедников от Лютера и Кальвина до Джонатана Эдвардса и Джорджа Уайтфилда злые и жестокие – это «негодный человеческий материал», «Бог так зол на них», что позволит сатане «забрать их грешные души в кошмарный ад», и «не проявит к обреченным ни капли сострадания», но эти проповеди несовместимы с евангельским образом Иисуса Христа, Его заветами милосердия, кротости и всепрощения, и новозаветной верой в Божественную Любовь. Я верую с преподобным Исааком Сириным, что «Бог – не мститель за зло, но исправитель зла», Господь всех нас «вразумляет с любовью; Он не мстит». Библейский эпизод о двух разбойниках распятых со Христом на Голгофе красноречиво свидетельствует, что Господь дарует прощение грешнику в ответ на его искреннее покаяние. Евангельские притчи Спасителя о блудном сыне и заблудшей овце, о потерянной драхме и работниках последнего часа, исполнены надеждой на всеобщее спасение. Христос говорил, что пришел всех спасти, «ибо Сын Человеческий пришел взыскать и спасти погибшее» (Мф. 18:11). «И если кто услышит Мои слова и не поверит, Я не сужу его: ибо Я пришел е судить мир, но спасти мир» (Ин. 12:47). Когда селение Самарянское не приняло Иисуса Христа, разгневанные ученики Его сказали: «Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как Илия сделал?» (Лк.9:54), то Спаситель запретил им и сказал: «не знаете какого вы духа; ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лк. 9:55-56). В Священном Писании наряду с обетованием всеобщего спасения сказано и о вечных муках нераскаявшихся грешников. Христос открывает одну из тайн духовной жизни – антиномию и парадокс: Господь хочет, чтобы все спаслись, но спасение возможно только через свободу и предполагает духовное усилие человека: «Царство Небесное силою берется, и употребляющие усилие восхищают его» (Мф.11:12). Богослов о. П. Флоренский писал об антиномии и тайне эсхатологии: если исходить из веры во всемогущество Божественной Любви, то «невозможна невозможность всеобщего спасения»; если исходить из свободы Божьих созданий, то «нельзя допустить, чтобы, могло быть спасение без ответной любви к Богу».
Этим летом в моей жизни вновь произошло трагическое событие, мучительно мной пережитое. После страшных мук умер мой друг пес Леон. Накануне кончины он ослеп на один глаз и не мог более ходить. В момент его смерти, я увидел в его угасающем взоре мировую скорбь и пережил его страдания как муку всей Божьей твари, ждущей избавления от мучений и смерти. Настоящая вера ищет вечности и не мирится со смертью. Все в мире тленно и только любовь – вечна. Достоевский мудро утверждал, что есть две великие идеи – бытия Бога и бессмертия души. В Библии сказано, что любовь сильнее смерти. Христос победил смерть и открыл миру высший смысл страдания. Христианство учит, что страдания – это не сущность бытия как думают буддисты, ибо в замысле Бога о сотворенном Им мире не было места скорби и смерти, а источник всех мук – грехопадение. Тайна страдания неизъяснима. Проще всего было бы сказать, что страдание – это кара Божия за наши грехи, но сама жизнь свидетельствует, что скорбь – это не обязательно кара за грехи. Ибо если бы страдание было ниспослано Богом за грехи, то все праведники жили без душевных мук и сердечных скорбей, а грешники – страдали. Но трагедия многострадального Иова показывает, что существует безвинное страдание. Наибольшие страдания претерпел Христос на Голгофе, а Его крестные муки – образ мировой скорби. Бог есть Любовь и всякое Его благодатное и промыслительное действие по отношению ко всем нам – проявление Божественной Любви. Если мы будет приписывать Богу и Его премудрому Промыслу наши измышления – «страдание это кара за грехи», то рискуем сильно нагрешить как «друзья Иова». Святые отцы Церкви учили, что Бог благ и мудр, а стало быть – «промышляет прекрасно», ибо Промысел Его действует любовью через красоту, истину и свободу, а не использует «злые средства». Если Господь нуждается во зле как средстве для мировой гармонии, то Он зависим от темной силы, а значит – не всемогущ и не всеблаг, и премудрость Его – апология зла и мораль иезуитов: «цель оправдывает средства». Не премудрый и всеблагой Господь, а коварный демон поразил ветхозаветного праведника Иова, подвергнув его всем возможным бедствиям. Мудрый Иов знал, что не совершил зла, а несчастья постигшие его – это не кара Божия за грехи, а действие духа тьмы. И молитвенный ропот Иова направлен не против Бога, к чему призывала его жена – «похули Бога и умри», а против князя мира сего и злого миропорядка. Все мольбы и стоны страждущего Иова, претерпевшего страшную муку Богооставленности, есть искание Бога, Его любви и справедливости. Книга Иова учит нас, что Господь ищет не рабских восторгов и не фарисейского уничижения, а свободной любви. Человек без свободы был бы Пегасом в ярме – жалким и несчастным созданием. Господь сказал, что Иов говорил о Нем верно, а его фарисейски-кротких друзей осудил: «горит гнев Мой на тебя и на двух друзей твоих за то, что вы говорили о Мне не так верно, как раб Мой Иов» (Иов. 42:7). Почему же Вседержитель осудил «жалких утешителей» Иова? При всем видимом благочестии, они цинично и кощунственно оправдывали козни дьявола и видели «божественную справедливость» в душераздирающих муках постигших Иова, а значит – были апологетами зла, богохульно приписали Богу – дьяволово, а дьяволу – Божье. Преподобный Максим Исповедник прозорливо утверждал, что «иудейское служение – посредством символов закона порицает зримое творение и клевещет на Зиждителя, как на Творца зла». Три оппонента Иова – самые лучшие из иудейских мудрецов, но человеческая мудрость бессильна постичь тайну страдания. Ибо истинная мудрость, раскрывающая плерому всех тайн от Бога и в Боге – это Божественное Откровение. На все мучительные вопросы Иова и терзания его сердца может ответить только Сам Господь, ибо Богоявление – это ответ Божий на все духовные муки Иова: «И отвечал Господь Иову из бури и сказал» (Иов. 40:1). На священном языке высочайшей поэзии Господь премудро развертывает перед Иовом великолепную картину сотворенного мира как вереницу Божественных тайн и возвещает страдальцу, что и когда тот сидел на гноище, то Он незримо пребывал с ним. Мир, лежит во зле, и здесь – праведник страдает, а нечестивиц преуспевает, но если человек возлюбил Бога всем сердцем, то он верит, что правда Божия выше и глубже мирового трагизма и доверяет Его Промыслу. Тайна Промысла Божиего апофатична – непостижима умом и невыразима словом. Преподобный Иоанн Дамаскин пояснял, что Божественное Провидение не притесняет свободу человека, ибо «Бог все наперед знает, но не все предопределяет». Господь есть не только Творец и Спаситель, но и Промыслитель, а Промысел – это не неумолимый рок из античных трагедий Эсхила или Софокла, предопределяющий судьбу человека, но творческая сила Бога и благая Его воля, премудро опекающая весь сотворенный Им мир и каждое Его создание. С высоты Голгофского Креста Господь протягивает руку каждому страждущему созданию и всем скорбящим душам. И только через Голгофскую Жертву, через искупление грехов и победу над злом разрешается трагедия мира и обретает смысл каждая пролитая слеза, каждый вздох скорбящей души. Христос принял на Себя все страдания мира, и претворил скорбь Гефсимании и муку Голгофы в радость Воскресения, а смерть – в жизнь вечную. Глубоко прав христианский персоналист Бердяев говоря, что «смысл Голгофы не в обоготворении страдания, а в победе над страданием». Всем нам надо учиться любить, постичь духовное искусство христианской любви. Без любви наше сердце пусто, а вся мудрость и все знания, вся слава и все молитвы, все добрые дела и вся вера – ничто. Преподобный Максим Исповедник в «Сотницах любви» заметил, что многие говорили о любви, но только христиане «имеют истинную Любовь – учительницею любви», ибо Иисус Христос есть воплощенная Божественная Любовь, открывшая Себя миру. Новый Завет возвещает нам, что Бог есть Любовь, а Христос дает заповедь: «любите врагов ваших» (Мф5:44). Как возможно возлюбить всем сердцем того, кто ненавидит нас и строит козни? Для человека это невозможно, но для всемогущего Бога – возможно все. Все возможно верующему, ибо с ним Сам Господь. «Никто не может знать от себя, что есть любовь Божия, если Дух Святой не научит» – поучал преподобный Силуан Афонский. И только через уподобление Христу и стяжение Святого Духа живой верой – молитвой, умной аскезой и добрыми делами, возможно, непритворно возлюбить врагов. «Одна любовь сочетает твари с Богом и между собою в единомыслии» – любил говорить подвижник пустыни Ливийской авва Фалассий. Стоя на ужасающей грани отчаяния человек, находит в себе силы жить и обретает духовное утешение в том, что «Господь много нас любит». Любовь укрепляет веру, украшает душу добродетелью, истребляет в сердце грех, хранит ум от страстей, воскрешает душу из мертвых и уподобляет нас Богу. Весь закон и всех пророков Спаситель мира свел к двум заповедям любви. Любовь Божия велика, ибо Господь хочет, чтобы все были спасены и пребывали с Ним вечно. Любовь – это великое сокровище, ибо она освобождает от страстей и соединяет с Богом. В основе любви заложена жертвенность, а ее высший образец – Голгофа. Великая и неизъяснимая любовь возвела Христа на Крест. Путь христианина – это несение Креста на Голгофу, путь жертвенной любви, сораспятие Христу и умом – через признание парадоксальных истин Божественного Откровения, и волей – через аскезу и самоотречение, и сердцем – через любовь к нашим врагам и молитву за проклинающих нас. Христос был распят, Его судили высокомерные иудейские старцы, на Него смотрели с презрением, Ему в лицо бросали издевки и смялись над Ним, но Он везде пребыл Любовью и молился на Голгофе за всех мучителей Своих. Воистину многими скорбями нам надлежит войти в Царство Небесное.