Один в поле воин
Я хотел быть памятью.
Памятью народа, которого
постигла большая беда.
Александр Солженицын
Один из ближайших учеников Иисуса Христа святой апостол Матфей писал в Евангелии (гл. 13, ст. 57): «...Иисус сказал им: пророк нигде не бывает без почёта, кроме как на родине и в своём доме». Из этого стиха впоследствии сложилось
угрюмо-пессимистичное выражение «нет пророка в своём отечестве».
Не знаю, можно ли эти слова в полной мере отнести к Александру Исаевичу Солженицыну – к счастью, в нашей стране сегодня образовалась общность, которую не так-то просто убедить (или, как это было раньше, взять и заставить) белое называть чёрным. И это мыслеобновление с каждым годом ширится, высится, крепчает и, словно глоток родниковой воды в пустыне, придаёт путнику силы и вселяет надежду на новую, свободную жизнь, на её непреложное продолжение без привкуса тины лицемерия и горечи лжи.
Все реже и реже властям удаётся затуманить людям разум. И сколько бы мы ни подмечали в нашей жизни недостатков, ни обнаруживали несуразностей, ни обжигались несправедливостью, всё же не можем не признать – мы стали другими. Вернее, пока становимся другими - процесс этот очень длительный и болезненный.
11 декабря 2018 года исполняется 100 лет со дня рождения Александра Солженицына. Радует то, что среди нас уже немало людей, принявших идеи, полюбивших творчество русского писателя и признавших его великим «пророком в своём отечестве». Ненавистников, завистников, злопыхателей, клеветников, конечно, тоже хватает, но, думаю, кто бы ни читал эту статью (будь то ярый противник писателя, поклонник его таланта, либо абсолютно равнодушный наблюдатель), никто, находясь в здравом уме, не посмеет отрицать тот факт, что Солженицын – известный во всём мире писатель, социальный мыслитель, общественный и политический деятель.
И не случайно президент Российской Федерации Путин В.В., учитывая колоссальный вклад Александра Исаевича Солженицына во всемирную литературу, издал Указ о праздновании юбилея писателя в 2018 году. На мой взгляд, вполне закономерный итог, а камни, летящие по этому поводу в президента Путина, совершенно напрасны – уж кто-кто, а он, бывший руководитель небезызвестного ведомства гораздо информированнее любого злопыхателя и «искателя правды».
Наверное, вряд ли я ошибусь, если скажу, что в русской (советской) литературе есть ещё кто-то из писателей, на кого было взведено столько напраслины. А ведь чего проще? Возьми любой хулитель, внимательно прочти книги Александра Исаевича, и сразу всё становится на свои места. Но это же скучно и неинтересно – что там читать? Лучше прочесть очередную сплетню, добавить к ней свои измышления, решительно опубликовать их и таким образом хоть как-то, краешком, притулиться к знаменитости.
Сразу оговорюсь, я пишу здесь не для того, чтобы затеять дискуссию о достоинствах литературного наследия писателя или о точности чисел жертв коммунистических репрессий – давно понял, что такие споры бесперспективны и абсолютно бесполезны, особенно в нашей стране. Как говорится, «на вкус и цвет…» - это первое, второе - точных цифр, вероятно, мы уже никогда не получим, ибо у каждого исследователя свой «калькулятор», своя математика, свои уравнения, теоремы и свои методы подсчёта. Я вообще считаю спор о количестве невинно осуждённых, замученных, невинно убиенных наших соотечественников безнравственным. Сердце кровью обливается, когда слышу от защитников тоталитарного режима о том, что в той или иной ситуации погибло, к примеру, не два миллиона человек, а «всего один», а потому писатель – лжец и негодяй, а те, кто убивал – неплохие ребята, они социализм строили, их незаслуженно оболгали.
Скажите, для вас действительно имеет значение, сколько по приказу царя Ирода было убито Вифлеемских младенцев? Пять, десять, четырнадцать тысяч… С какой цифры в вашем сердце начинает подниматься волна негодования?
Приведу необычный пример! Вы наверняка читали, слышали о том, как Андерс Брейвик (нарочно беру персонаж, отдалённый от нашей истории и нашего государства), норвежский националист, угробил большое количество человек? А конкретно - сколько? В наше время это легко узнать – вошёл в Википедию и прочитал. Беда случилась относительно недавно, но уже сегодня не каждый сразу назовёт точное число погибших и раненых от рук маньяка. Однако мы не сомневаемся, что погиб не один человек, не два и даже не десять-двадцать. Так сколько же? Отвечаю: убито было семьдесят семь, ранен сто пятьдесят один человек. Согласитесь, преступление страшное! Но скажите, кому в голову придёт оскорблять писателя, вздумавшего в будущем написать роман об этой трагедии и указавшего (случайно ли, нарочно ли), что мерзавец и человеконенавистник Брейвик убил, например, сто семьдесят семь и ранил триста человек?
Прочли вы книгу о преступнике, задумались, покачали головой и вдруг – о боже! – узнаёте, что убито было всего-то семьдесят семь человек. «Всего»! Скажите честно, броситесь ли вы защищать «оклеветанного» парня Андерса? Если вы назовёте вопрос глупым и неуместным, я полностью с вами соглашусь. Но! Ленина, Сталина и их подельщиков почему-то сторонники исступлённо защищают, с пеной у рта возмущаются тем, что Солженицын указал неправильные цифры – видите ли, миллионы жертв не сходятся.
Любой вдумчивый читатель без труда заметит в разоблачительных публикациях многочисленные несуразности. Для примера приведу рассказ одного из «искателей правды», который с ехидцей поведал нам историю о том, как «работники Госархива высмеяли фразу Исаича: «Я не дерзну писать историю Архипелага. Мне не довелось читать документов». «Приезжайте в Москву. Эти документы ждут вас», – с сарказмом пригласили они «живущего не по лжи». Архивы Гулага открыты! (Знание – народу, № 6, 1990 год)». Заметили? 1990 год! Время перестройки и гласности, которые, кстати, апологеты советской власти ненавидят так же, как и самого Солженицына. Постеснялись бы ёрничать. Вы бы ещё пригласили писателя после его кончины. Или напомнить, в каком году был написан «Архипелаг»?
Обвинители приводят статистические данные, размахивают мемуарами высокопоставленных товарищей, цитируют карманных писателей, до потери сознания доказывают нам, что Солженицын – агент ЦРУ и враг российского народа, а потому, мол, «Россия протестует против государственного празднования 100-летия Солженицына». Именно так – протестует Россия.
Не знаю, как насчёт всей России, у меня, например, никто не спрашивал. Впрочем, даже если и спросят, вопрос сочту риторическими неуместным, ибо и я, и мои друзья, и вообще всё моё окружение относимся к писателю с большим уважением, и мы только «за». За празднование, за установление памятника, за преподавание Солженицына в учебных учреждениях.
Да, вы не ошиблись, я пишу, чтобы защитить писателя, привести свидетельства очевидцев, мнения его современников, размышления однополчан, соузников, коллег, учеников, соседей, родных, друзей и просто знакомых. Меня очень огорчают нападки на Александра Исаевича, читаю претензии и удивляюсь, до какой же степени некоторые «разоблачители» опускаются в своих измышлениях.
Примеров такой недобросовестности и откровенного вранья можно привести великое множество. И самое печально заключается в том, что именно те, кто обвиняет писателя во лжи и в клевете, сами безбожно врут, нагло клевещут, всячески передёргивают факты.
Да остановитесь вы, наконец, и прочтите труды Солженицына. Видно же невооружённым глазом, что многие «нападающие» их не читали. А если читали, то кое-что, кое-как, выборочно или по диагонали, то есть просматривали краткие содержания.
А между тем, все, кто внимательно изучил творчество писателя, поражаются честности и откровенности Александра Исаевича. Он не щадил никого, говорил даже горькую и тяжёлую правду в первую очередь о себе. В конце концов, нельзя же за высказанное мнение обвинять писателя во всех грехах, которые он и не думал совершать. Со свойственной ему прямотой Солженицын предупреждал нас о многих вещах, которые потом произошли. Ничего другого враги писателя не могли придумать, как обвинить его в том, что это из-за него развалился СССР, мол, Солженицын всячески помогал ЦРУ и другим организациям, выступающих против страны советов. Во как! Оказывается мощную державу не обязательно ликвидировать с помощью оружия, достаточно просто удачно сложить слова в книжку. Впрочем, мы знаем, что за слово и Иисус Христос был распят на кресте. Власть имущие слова боялись во все времена.
Чтобы понять, почему почитатели таланта писателя считают Солженицына пророком, возьмите в руки третий том «Архипелага», откройте вторую главу и внимательно почитайте рассуждения писателя об Украине, о её стремлении освободиться от опеки СССР и о том, кто в течение десятилетий это желание подогревал. «Мне больно писать об этом, - говорит Солженицын, - украинское и русское соединяются у меня и в крови, и в сердце, и в мыслях. Но большой опыт дружественного общения с украинцами в лагерях открыл мне, как у них наболело. Нашему поколению не избежать заплатить за ошибки старших».
Не только Вашему, Александр Исаевич, и нашему поколению уже достаётся. Думаю, платить ещё придётся и нашим детям, внукам, правнукам, ибо такие страсти не утихомириваются сами собой, такие противоречия не решаются скоро, такие разногласия не устраняются по приказу начальства.
«Самое лучшее образование в мире» вытравливало из памяти нашего народа многие факты из советской истории. Все мы прекрасно знаем, как большевистские «просветители» любили удалять из книг, энциклопедий, учебников неугодных лиц. То же самое происходило и с информацией, документами, статистикой. Вот вам красноречивый пример: кто сегодня знает о том, что ещё летом 1917 года Ленин писал в «Правде» (7 июня): «Большевики считают Украину захватом русских царей и капиталистов». А уже через год, в июне 1918 года, Ленин заключает договор о мире с гетманом Скоропадским, чем продемонстрировал своё согласие с отделением Украины от России. Определили границы и разошлись. Но, спустя какое-то время, большевики передумали и решили всё-таки установить там советскую власть, при этом обещая нашим братьям, что они могут в любой момент отделиться, поскольку абсолютно свободны и независимы.
Какую ни возьми претензию, везде обнаруживается передёргивание. Порассуждал Александр Исаевич об Украине, бандеровцах, высказал своё мнение, всё – посыпались обвинения: «В своих произведениях писатель воспевал и оправдывал бандеровцев…». Дальше: «призывал к превентивной войне США и Запада с СССР, такие опасные манипуляции не могут не привести к попыткам пересмотра итогов Второй мировой войны и возложению ответственности за ее начало на СССР…». Ну, что это за чушь? Оппоненты присылают мне регулярно какой-то странный ролик, в котором я должен услышать призывы Солженицына сбросить на нашу страну ядерные бомбы. Не услышал! Признаюсь, прислушивался очень старательно, но… вот не слышу и всё, хоть тресни, хотя на слух не жалуюсь.
Некоторые, особо рьяные критики (хотя я бы назвал их не критиками, а неряшливыми критиканами), выхватили из «Архипелага» цитату об атомной бомбе, президенте Трумене и суют её теперь, куда не попадя. А между тем, то, о чём писал Александр Исаевич всё в той же второй главе третьего тома, без слёз читать невозможно. Привожу ту цитату в расширенном варианте: «…жаркой ночью в Омске, когда нас, распаренное, испотевшее мясо, месили и впихивали в воронок, мы кричали надзирателям из глубины: «Подождите, гады! Будет на вас Трумен! Бросят вам атомную бомбу на голову!». И надзиратели трусливо молчали. Ощутимо и для них рос наш напор и, как мы ощущали, наша правда. И так уж мы изболелись по правде, что не жаль было и самим сгореть под одной бомбой с палачами. Мы были в том предельном состоянии, когда нечего терять». А теперь сравните, как эти слова передают многочисленные писаки: «Солженицын, как рассказывает в «Архипелаге», когда у нас еще не было атомной бомбы, грозил соотечественникам: «Подождите, гады! Будет на вас Трумэн! Бросит вам атомную бомбу на голову!». Как вам такая версия? Тут и первоклассник заметит низкопробную подтасовку.
Граждане обвинители, вы знаете, что это такое – быть «в предельном состоянии, когда нечего терять»? Солженицын твёрдо знал. Знал он и другое: «если этого не открыть – не будет полноты об Архипелаге 50-х годов».
Уморительно читать утверждения о том, что рассказ «Один день Ивана Денисовича» (это Твардовский переименовал его в повесть) протолкнул в печать Хрущёв для того, чтобы больнее укусить Сталина, мол, Солженицын именно поэтому и попал под крыло руководителя государства. Почему смешно? Да потому что, во-первых, «протолкнула» повесть в печать Анна Самойловна Берзер, редактор «Нового мира». «Она, - пишет Солженицын, - сыграла главную роль в вознесении моего рассказа в руки Твардовского». А во-вторых, в повести ни разу не упоминается имя Сталина – такова цена критики. Писатель в своём произведении рассказывал о мужике-крестьянине, отбывающем срок в лагере, то есть это просто был один день из жизни зэка. Но сочинители гнут своё – дескать, продажный автор льёт грязь на Иосифа Виссарионовича. Повторюсь: никакого Сталина там нет и в помине. Александр Исаевич вспоминает, как в редакции журнала «Новый мир» литературоведы настаивали «…присочинить зэкам какую-нибудь надежду на свободу (но этого я сделать не мог.) И, самое смешное для меня, ненавистника Сталина, - хоть один раз назвать Сталина как виновника бедствий. (И действительно - он ни разу никем не был в повести упомянут! Это не случайно, конечно, у меня вышло.) Я сделал эту уступку: упомянул «батьку усатого» один раз...». Откуда берутся эти мифы..? Впрочем, теперь мы знаем, откуда они появились и почему. Но об это позже.
Известно, в каждом произведении есть ключевая фраза. Если бы мне предложили высказаться, например, о повести «Один день Ивана Денисовича» одним предложением, я бы привёл слова главного героя Шухова: «Тёплый зяблого разве когда поймёт?». Вот о чём написал Солженицын! Но, к сожалению, мы настолько очерствели, что до сих пор с трудом понимаем «зяблого»… да и хотим ли понять?
Наверное, мои читатели слышали о писателе Владимире Бушине (без труда найдёте в википедии) , который в начале 90-х годов опубликовал целую серию книг и статей, посвященных «разоблачению» Солженицына. Среди них «Солженицын - гений первого плевка», «Неизвестный Солженицын», статьи «Солженицын - жертва невыученных уроков», «Загадка ареста Солженицына» и др. Пишет коллега озлобленно, ехидно, многие факты передёргивает и превращает их в какие-то желчные фантазии. Многочисленные «борцы за справедливость» с удовольствием ссылаются на книги Бушина (книги же!) и цитируют автора-фантазёра.
А вот другой писатель! Прочитав однажды «Точку зрения» главного редактора «Литературной газеты» Юрия Полякова об Александре Солженицыне, огорчился я невероятно. Сначала даже не поверил – подумал, может, тролли вбросили очередной фейк?
Сами посудите! Разве может современный русский писатель говорить такие слова о Солженицыне? «Не стану обсуждать литературно-художественные достоинства его творений, - пишет Юрий Поляков, - однако вынужден заметить: Солженицын не просто уехал в свое время из Советского Союза (а СССР, хотим мы того или нет, по сути одна из политических версий исторической России), но фактически призывал американцев начать против него войну. Никто не предлагает вычеркнуть Солженицына из списка выдающихся соотечественников, но и культовую фигуру из него лепить явно не следует. Чтобы деятели культуры молодого поколения не делали для себя заведомо порочных выводов…». Не знаю как вам, но мне явно высветились в этих словах, и зависть, и ложь, и клевета.
Полякову ответила вдова писателя Наталья Солженицына: «Вы не можете не знать, что в феврале 1974 года Солженицын был арестован, лишен гражданства и под конвоем выслан из страны. Об этом гражданам СССР сообщил ТАСС в центральной прессе. Если, зная это, Вы печатаете приведенные выше слова — значит, Вы сознательно лжете. Если же Вы не знаете этого всеизвестного (по крайней мере, в истории литературы ХХ века) факта, то странно, как Вы при этом возглавляете «Литературную газету». И, будучи на этом посту, недостойно повторять клевету о призывах к войне, состряпанную против Солженицына в глухие советские времена 5-м управлением КГБ по борьбе с инакомыслием. Напротив, будучи в изгнании, Солженицын на долгие годы впал в немилость у американской прессы именно за то, что защищал историческую Россию. Да, он считал, что большевики исказили ее лик, и упорно убеждал не приписывать русскому народу жестоких черт коммунистической практики Ленина-Сталина. Не сомневаюсь, что молодое поколение разберется, что считать за правду, в чем подлинный патриотизм и кто его настоящие носители…»
А дальше произошло то, во что трудно поверить. Поляков «ответил на ответ» Натальи Солженицыной и расставил все точки над «i» (Честное слово, лучше бы он этого не делал!). Дальше и обсуждать нечего. Любой адекватный и здравомыслящий человек сделает безошибочные выводы. Впрочем, здесь и выводы-то делать не надо, поскольку сам главред «Литературки» прямо и однозначно заявил: «Уважаемая Наталия Дмитриевна! Мне понятен Ваш гнев. Когда ваяешь памятник дорогому человеку, хочется, чтобы в бронзе отлились лучшие его черты. Однако Ваш покойный супруг, выдающийся русский писатель Александр Исаевич Солженицын был фигурой сложной, страстной и противоречивой. Его яростная, отчасти оправданная личной драмой нелюбовь к советской версии нашей государственности общеизвестна, и тут я скорее поверю 5-му управлению КГБ, окошмаривать которое в нынешней геополитической реальности я бы не рискнул…»
Вы поняли? Поляков не рискнул бы. А вот Солженицын не испугался даже в более суровые и безмилостные годы и рискнул. Рискнул свободой, здоровьем, жизнью.
Да, завистников у Солженицына хватало. Вот что произошло с тем же Шаламовым. Александр Исаевич, прочитав в печати фактически покаянное письмо Шаламова, пишет: «А потом вдруг — его тягостное отречение от «Колымских рассказов» в «Литгазете» в феврале 1972: «зловонные журнальчики» (эмигрантские), «змеиная практика господ из «Посева”», «я — честный советский гражданин, хорошо отдающий себе отчёт в значении XX съезда коммунистической партии» и — «проблематика «Колымских рассказов» давно снята жизнью»... От дела всей своей жизни — так громко отрёкся...
Жестокий конец, как вся лагерная и послелагерная жизнь Шаламова. Да и — как устоявшееся выражение его худого желвачного лица при чуть уже безумноватых глазах.
Пополнил он ряд самых трагических фигур нашей литературы.»
И вот тут уж очень мне хочется привести воспоминания Александра Исаевича (прошу прощения за увесистую цитату): «Я как-то спросил А. Т. (Твардовского – М.С.) , могу ли я, печась о журнале, рекомендовать ему вещи, которые мне особенно нравятся. А. Т. очень приветливо пригласил меня это делать. Два раза я воспользовался полученным правом - и не только неудачно, но отягощающе для моих отношений с журналом.
Первый раз - ещё в медовый наш месяц, в декабре 1962-го. Я убедил В. Т. Шаламова подобрать те стихи «Из колымских тетрадей» и «Маленькие поэмы», которые казались мне безусловными, и передал их А. Т. через секретаря в закрытом пакете.
Во главе «Нового мира» стоял поэт - а отдел поэзии журнала был скуден, не открыл ни одного видного поэтического имени, порой открывал имена некрупные, быстро забываемые. Много внимания уделяя дипломатическому "национальному этикету", печатая переводные стихи поэтов союзных республик11, или 2-3 маленьких стихотворения какого-нибудь уже известного поэта, он никогда не давал большой сплотки стихов, которая бы составила направление мысли или формы. Стихотворные публикации
«Нового мира» никогда не бывали художественным событием.
В подборке Шаламова были из «Маленьких поэм» - «Гомер» и «Аввакум в Пустозёрске», да около 20 стихов, среди которых «В часы ночные, ледяные», «Как Архимед», «Похороны». Для меня, конечно, и фигура самого Шаламова и стихи его не укладывались в область «просто поэзии» - они были из горящей памяти и сердечной боли; это был мой неизвестный и далёкий брат по лагерю; эти стихи он писал, как и я, еле таская ноги, и наизусть, пуще всего таясь от обысков. Из тотального уничтожения всего пишущего в лагерях только и выползло нас меньше пятка.
Я не считаю себя судьёй в поэзии. Напротив, признаю за Твардовским тонкий поэтический вкус. Допустим, я грубо ошибся - но при серости поэтического отдела «Нового мира» так ли нетерпимо отвергать? К тому времени, когда смогут быть опубликованы эти мои очерки, читатель уже прочтёт и запрещённые стихи Шаламова. Он оценит их мужественную интонацию, их кровоточение, недоступное опытам молоденьких поэтов, и сам произведёт суждение, достойны ли они были того, как распорядился Твардовский.
Мне он сказал, что ему не нравятся не только сами стихи, «слишком пастернаковские», но даже тa подробность, что он вскрывал конверт, надеясь имён, что-то свежее от меня. Шаламову же написал, что стихи «Из колымских тетрадей» ему не нравятся решительно, это - не тa поэзия, которая могла бы тронуть сердце нашего читателя».
И дальше – больше:
«Изо всего нашего знакомства, ни из одной встречи, никаким предчувствием я не мог предположить такое: что Шаламов меня возненавидел. Теперь стал мне понятен и его отказ от соавторства по «Архипелагу»: «Почему я не считаю возможным личное моё сотрудничество с Солженицыным? Прежде всего, потому, что я надеюсь сказать своё личное слово в русской прозе, а не появиться в тени такого в общем-то дельца, как Солженицын. Свои собственные работы в прозе я считаю неизмеримо более важными для страны, чем все стихи и романы Солженицына». (Да неужели же к моей борьбе с советским режимом, никогда ни малейшей сделки с ним, ни отречения от своего написанного, — подходит слово «делец»?)».
Печальная история. Высказывания Шаламова в отношении Александра Исаевича Солженицына недоброжелатели будут приводить впоследствии, как исключительно обличительные.
Огорчил и любимый мною писатель Чингиз Айтматов: «Если мы хотим по-настоящему выступать на мировой арене, то давайте следовать пути Горького и Маяковского, а не Пастернака и Солженицына».
Среди литераторов, генералов, маршалов, учёных (список можно продолжать долго) много было тех, кто клеймил писателя и якобы выводил его на чистую воду. А вышло всё наоборот: при внимательном рассмотрении, оказывалось, что на ту самую чистую воду все эти возмущающиеся товарищи выводили не Солженицына, а себя.
«Наши против своих» - очень знакомо звучит, не правда ли? Только прошу вас: не перепутайте этих «наших» с прокремлёвским молодёжным движением, рождённом в недрах администрации российского президента. Хотя… что тут путать? Суть выражения не изменилась, мы до сих пор находимся в том же в неопределённом состоянии - «наши против своих».
У писателя Солженицына так называлось одно из действий эпопеи о русской революции «Красное колесо». Он писал о событиях столетней давности, и, наверное, кто-то скажет, это уже давно в прошлом, не будем бередить старые раны. Кстати, нео-большевики настаивают на том, что ошибки пора забыть, списать их на сложное время и продолжать движение вперёд. Вообще, нынешние сторонники советской власти придумали универсальную отговорку, на любые претензии, предъявляемые руководителям исчезнувшей в 1991 году страны, они заявляют: «вы всё врёте» или «время было такое».
На первую отговорку отвечу так: во вранье равных вам нет, тут вы чемпионы, не волнуйтесь, никто у вас это «почётное звание» не отберёт. А вот со второй - согласен, время было сложное, непростое. Но это не значит, что мы вместе с ошибками должны забыть и преступления. Ошибка есть ошибка. Как говорится, не ошибается только тот, кто ничего не делает. Но разве можно назвать ошибкой убийство царской семьи, развязывание красного террора, гражданской войны? Как забыть бесчеловечную продразвёрстку, внесудебные казни соотечественников по всей стране? Неужели можно смиренно стереть из памяти разграбление и уничтожение десятков тысяч храмов, расстрелы священников, продажу капиталистам наших национальных культурных ценностей? Простят ли мне мои предки, если я забуду бесчеловечную коллективизацию, удушение сельского хозяйства, голод, вызванный дурацкими экспериментами и отъёмом у крестьян даже мизерных остатков продовольствия? Чем обернулась для народа кровавая и запредельно дорогостоящая индустриализация? Какую пользу моей стране принесли массовые репрессии и принудительное переселение целых народов? Как это можно всё забыть? Уж не для того, чтобы при случае всё это повторить?
Но главное преступление заключается в том, что все эти чудовищные противоправные действия против своего народа сегодня оправдываются нынешними, выражаясь современным термином, фанатами коммунизма. Ну что ж, давно известно, у этой категории «реформаторов» никогда не было «ни стыда, ни совести – как завещал дедушка Ленин, всё нравственно, что полезно революции.
Не могу удержаться, чтобы не привести красноречивый пример. Любители литературы знают, как советская пропаганда трубила о мудрости и непредвзятости Шведской королевской академии за то, что она присудила Нобелевские премии по литературе и физике советскому писателю Шолохову и нашим учёным-физикам. И вдруг Нобелевская премия, словно по мановению волшебной палочки, превратилась в «показушную игру демократов», а подлый Нобель сколотил своё состояние на орудии убийства – оказывается, премию присудили отщепенцу Солженицыну.
К сожалению, «критика» в СССР была прерогативой властей. Что скажут, что разрешат, то и критикуется… «всем народом».
Не стану утяжелять наши размышления, оставлю подробности для своей будущей книги. Мне есть что рассказать, но приоткрою один секрет: мои прадед Лазарь и прабабка Анна Артёмовы в тридцатые годы дружили с Саней и Натой (так они называли Солженицына и Решетовскую). Родственники мои жили в то время в станице Тацинской, что в Ростовской области. Лазарь учился в Ростове на бухгалтера. Однажды у них состоялось совместное мероприятие со студентами Ростовского университета, на нём он и познакомился с очень начитанным (со слов прадеда) парнем и его девушкой. Лазарь и Анна неоднократно приезжали в Ростов-на-Дону в гости к свои родственникам, и свободное время проводили вместе с новыми друзьями. Лазарь восхищался познаниями молодого товарища и умением им формулировать свои мысли.
- Такой молодой, а настоящий профессор, - говорил он жене. – Не шучу, когда он рядом, никакой энциклопедии ненужно.
В Тацинскую Саня Солженицын приезжал несколько раз сам. Анна Фотеевна вспоминала ночные мужские дискуссии. Особо ей запомнился один из осенних вечеров 1939 года, когда Шура (в воспоминаниях она и так его называла) с упоением рассказывал о лодочном путешествии с друзьями по Волге. И уже тогда, будучи двадцатилетним студентом, он задавал неудобные вопросы. Прадед Лазарь даже останавливал его (он был на восемь лет старше него):
- Саня, в моей семье ты можешь без опаски говорить всё, что хочешь, но мой тебе совет: студентам своим этого не говори. Не успеешь оглянуться, как хлопнут об нары. Чему ты удивляешься?
Студент Солженицын сильно удивлялся, встречая на стоянках нищих, пьяных, в лохмотьях жителей приволжских населённых пунктов:
- Да как же, Лазарь, не удивляться, если уже третье десятилетие пошло, как свергли царя? Ты бы посмотрел, что там творится – народ спивается. В так называемых «Чайных» ни о каком чае и слыхом не слыхивали, зато водки наливают, сколько душа пожелает. Зачем всё это? Уж не нарочно ли?
- Человек под хмельком, - усмехался Артёмов, - сговорчивее, меньше думает, да и взболтнуть всегда может что-нибудь лишнего, интересного. А бесплатные рабочие руки всегда пригодятся на стройках социализма.
- Да уж, - хмурился Саня, - общался я на Волге с одним «кулаком», вина которого была лишь в том, что он трудился от зари до зари. Власть, заметив его самодостаточность, обобрала до нитки, объявила врагом народа и вместе с семьёй швырнула в Сибирь. А тот мужик, между прочим, воевал за советскую власть с Колчаком. В ссылке похоронил жену, детей, теперь работает грузчиком на пристани. И знаешь, что меня удивляет больше всего? Ничего не изменилось! Как ворочали при царях грузчики мешки и бочки вручную, так и ворочают по сей день.
Хмурые мысли не могли в те времена не посетить думающего и размышляющего человека.
Поженились Александр и Наталья весной 1940 года. Ната после замужества делилась с Анной и признавалась, что свекровь её недолюбливает. Во всяком случае, ей так казалось. Она предполагала, что это происходит из-за того, что Наталья после замужества не взяла фамилию мужа, а осталась Решетовской. Со временем мама Александра Исаевича стала относиться к невестке мягче.
Война застала Саню в Москве, куда он приехал в Московский институт философии, литературы и истории сдавать сессию за второй курс. РГУ Солженицын успел окончить, а в МИФЛИ он учился заочно. Читаю сегодняшних злопыхателей, и от этой дикости оторопь берёт – вот очередной писака пишет в интернете: «Солженицын не пошел записываться добровольцем. Люди тогда рвались на фронт, прибегая к разным ухищрениям». «Доброжелатели» забывают рассказать своим читателям, что Солженицын посетил в Москве Сокольнический военкомат, в надежде мобилизоваться в столице. Но, оказалось, нельзя. Три дня студент добирался домой и сразу же по приезду в Ростов-на-Дону отправился в свой военкомат, потребовав немедленно отправить его на передовую. Но таких призывников не брали на войну. Спросите почему? Вот что пишет «разоблачитель», ссылаясь на воспоминания Решетовской: «…опасаясь призыва в армию, ее муж обратился за помощью к Лиде Ежерец, отец которой, будучи врачом, помог А. И. Солженицыну получить освобождение от военной службы…». Далее писака рассказывает о какой-то мифической справке, которую, мол, Солженицын не стеснялся предъявлять, лишь бы не попасть на фронт. Какая гнуснейшая ложь!
Что же было на самом деле? Однажды на призывном осмотре в военкомате хирург обнаружил в организме у Александра Исаевича ненормальность и объявил: «Это может переродиться в любой момент в опасную опухоль». Врач вписал в карточку: «в мирное время не годен, в военное – нестроевая служба». Аномалия в паху была записана не только в карточку, но и в призывное свидетельство. Сколько призывник ни требовал отправить его на передовую, в военкомате с ним на эту тему даже не стали разговаривать.
В июле 1941 года прадед мой Лазарь Артёмов ушёл на фронт. Прабабушка Анна Фотеевна осталась с двумя дочерями (одна из них моя бабушка), а Солженицыны перебрались учительствовать в Морозовск, этот недалеко от Тацинской, где проживали мои предки. Александр при встрече с Анной Артёмовой в августе 1941 года негодовал:
- Ты видишь, Аня, что творят? Все мои однокурсники уже кто на фронте, кто на офицерских курсах, и Лазарь наш уже на войне, а я всё хожу и хожу в провожальщиках. Ты веришь, места себе не нахожу. В военкомате меня уже матом кроют.., - он махнул рукой, - да ну их, твердят одно и то же: сиди и жди, понадобишься, родина позовёт.
- Эх, Саня-Саня, - тяжело вздыхала Анна Фотеевна, - им лучше знать. Не торопись. Судьбу не обманешь. Ещё навоюешься…
- Не могу я так… Пока они очухаются, - стиснув зубы, говорил Александр, - и война закончится.
- И слава Богу! Но сдаётся мне, не скоро это случится, - тяжело вздыхала моя прабабушка. Она чувствовала душой и сердцем, что скоро получит похоронку на мужа…
Все друзья, знакомые, родственники знают, как Солженицын рвался на фронт. И упрёки в том, что, мол, его ровесники воевали, а он отсиживался в тылу, настолько несостоятельны и абсурдны, что на эту тему даже рассуждать как-то неловко.
Если говорить прямо, то это подло обвинять человека, в том, что он, дескать, не вовремя был призван в армию. Ну, во-первых, не призывникам это было решать, а во-вторых, на любую войну всех граждан одновременно ни одно государство никогда не призывало.
И всё же в октябре 1941 года уже в Морозовске Александр Исаевич получил долгожданную повестку. К величайшему сожалению, через некоторое время Солженицын обнаружил себя, по сути, в инвалидном отряде, он почувствовал себя выброшенным из жизни. Александр не понимал, почему… ну, почему власти не хотят использовать его математические познания, он мечтал об артиллерии, где именно его «высшая математика» служила бы интересам родины. Но нет! Родина направила его ухаживать за лошадьми. Свой первый военный Новый год Солженицын встретил в казарме возле конюшни в должности ездового. Каков подлец! Мужики воюют, а Саня тут с коняшками в тылу забавляется – примерно так рассуждают его враги. И говорят это не в шутку, а на полном серьёзе. Но как бы там ни было, вскоре Солженицын был командирован в Кострому в артиллерийское училище. Руководство, узнав, что новобранец имеет высшее математическое образование, без всяких лишних разговоров определило курсанта в звукобатарею. И несмотря на то, что Солженицын появился с трёхмесячным опозданием и вместо девяти месяцев проучился полгода, курсанту удалось легко постичь все дисциплины, связанные с расчётами, овладеть в полном объёме материальной и инструментальной частью и навыками звуковой разведки. Многих курсантов направили в училище после средней школы, и Солженицын, конечно, выделялся и возрастом, и подготовкой. И даже в этом эпизоде «разоблачители» нашли какие-то «хитрости» Александра Исаевича… Бог им судья. Я прочёл много (очень много) разных пасквилей, и почему-то уверен, что все эти писаки ни пороха не нюхали, ни сапог солдатских не носили, ни лишений не терпели. Так – мели, Емеля, твоя неделя.
А теперь несколько слов о так называемом «стукачестве» Солженицына. Многие «разоблачители» даже не задумываются о том, как же появилась эта информация. Оказалось, всё просто – Александр Исаевич сам рассказал о том, как его вербовал лагерный опер и как з/к Солженицын превратился в «Ветрова». Спрашивается, ну, кто тебя за язык-то тянул? Ан нет! Саня не из тех, кто, громя других, щадит себя. Никаких подлостей он при этом не совершал, ни на кого не доносил, а бумагу подписал якобы о сотрудничестве, чтобы опер отвязался и не вставлял заключённому палки в колёса. Такие подписки операм нужны для отчётности – мол, работает он, привлекает контингент к сотрудничеству.
Вот что пишет в своём исследовании Анатолий Лемыш: «Некоторые критики утверждают: Солженицын вынужден был признаться в «Архипелаге ГУЛаг», что его завербовали, потому что он боялся разоблачения. Но тогда давайте додумаем мысль до конца: если он так опасался, что КГБ обнародует его «подписку о сотрудничестве», то почему он не боялся, что опубликуют его доносы? Если бы они действительно существовали в архивах, он бы вообще поостерегся высовывать нос и что-либо писать – хоть «В круге первом», хоть «Архипелаг ГУЛаг».
У нас, нынешних, нет прав бросить в него камень только за то, что дал подписку на сотрудничество: кто знает, как бы мы, каждый из нас, повел себя в сталинских застенках, когда ломались могучие мужики, когда генералы и маршалы сознавались в намерении прокопать подземный ход до Японии...»
Легенда о стукаче «Ветрове» - это позор не Солженицына, а спецслужб. Все сведения, относящиеся к этому эпизоду, основаны исключительно на строках самого Солженицына в «Архипелаге ГУЛаг». Но один «донос» Ветрова в виде фотокопии гуляет по интернету. Откуда он взялся? Каким-то чудесным образом та копия «утекла» из личного дела Солженицына. Неужели кто-то поверит, что это произошло без вспоможения государства?
Но меня лично настораживает другое – как могли сотрудники КГБ разрешить ознакомиться с «доносом», да ещё и сделать его копию, иностранным журналистам - чеху Томашу Ржезачу и немцу Франку Арнау? Но самое странное эти юркие «журналисты» не удосужились провести даже минимальных графологической и почерковедческой экспертиз, несмотря на то, что Александр Исаевич даже нарочно для этого предоставил СМИ образцы своего почерка. Что тут говорить? Видимо, заказчики рекомендовали не связывать с экспертизами и исследованиями – понимали, что дело шито белыми нитками.
Любопытная история! Франк Арнау предложил швейцарскому журналисту Холенштейну 25 тысяч швейцарских франков (с чего бы это?) за соучастие в публикации компромата. Холенштейн в письме Солженицыну сообщил, что отказался: «У меня возникли самые серьёзные сомнения в подлинности документов. Я предполагал, что всё это представляет собой сознательно направляемое нападение на Вас… в связи с появлением «Архипелага». Я предложил провести экспертизу со сравнением почерка, но автор на это не согласился. Арнау сказал, что письма стопроцентно написаны С.». Ответ Солженицына был краток и естественен: « Отчего же не согласился, раз так уверен?».
После того, как советские власти стали распространять на Западе так называемый «донос», Солженицын иронизировал в газете «Лос-Анжелес таймс»: «Ещё никогда власти нашей страны не проявляли такой смехотворной слабости, отсутствием опоры, как обвинить своего врага в сотрудничестве… с ними самими». Писатель в пух и прах разбил все «доказательства» конторы. Провокация 1976 года, в которую были вовлечены Ржезач и Арнау, была воспринята на Западе с брезгливостью и нескрываемым отвращением.
Вот вам и вся история со стукачеством лауреата Нобелевской премии – гора родила мышь.
Но что самое интересное! Ладно, в СССР хулители со рвением подхватывали различные инсинуации, но смотрите, что происходит сегодня. Вот уж по истине «они не ведают, что творят». Вы обвиняете офицера Красной Армии в том, что он как-то нелестно отозвался о руководителе государства. Кстати, нигде в письмах, друзья не упоминали фамилию Сталин. Они обсуждали некоего «пахана». За это командир, орденоносец, без всякого суда, заочно был приговорён к восьми годам лишения свободы. А теперь внимание: что же вы сами-то сегодня творите? Президент страны, Верховный главнокомандующий, награждает писателя, издаёт Указы в его пользу, а диванные герои, мусоля «клавы», видите ли, возражают. То есть, выходит, вы против главкома? Ребята, вы себя-то врагами народа не считаете случайно? Зачем вы оскорбляете ветерана Великой Отечественной войны? Или вы делите ветеранов-орденоносцев на «правильных» и «неправильных»? А вы случайно не те патриоты, которые на камеру сигареты прикуривают от Вечного огня?
Когда читаешь, слушаешь Солженицына, начинаешь понимать, за что его так ненавидела советская власть. Разве могла она согласиться с такими обвинениями? «Во второй год войны, весной 42-го года, сдалось ещё наших более полутора миллионов человек в плен. А всего за войну больше пяти миллионов человек сдалось в плен. И из них 3 миллиона 300 тысяч погибло в плену. Я этих ребят слишком хорошо знаю, это мои ровесники, и мне пришлось в тюремных камерах во многих и на пересылках с ними встречаться и слышать их рассказы. Эти ребята, эти наши молодые солдаты, были трижды преданы коммунистическими вождями. Первый раз их предали на полях сражений без руководства, без организации, без вооружения. Второй раз их предали, когда сталинское Политбюро заявило: «У нас пленных не бывает. У нас кто сдался в плен — это изменник». И там, в немецких концлагерях голодных, они были брошены нами. Все пленные мира получали по международным конвенциям помощь Красного Креста и помощь от своих родственников. А наши, как собаки голодные, рылись в мусорных ящиках, в мусоре, рылись в помойных ямах. И им бросали подачки поляки, югославы, даже они имели, и кидали нашим через колючую проволоку.
В ту прежнюю, наполеоновскую войну — вспомним ещё раз, был ли хоть один изменник? хоть один? Ни одного. А в нашу? Больше миллиона. То есть целые дивизии, сформированные для борьбы со своим правительством. А национальные отряды многих национальностей российских? Несколько сот тысяч служило немецкой армии добровольными подсобниками и помощниками. Как это может быть? Это объясняет, каков был наш советский режим».
После таких слов вся мощь советской пропаганды обрушивалась на писателя, и шли нескончаемым потоком обвинения, оскорбления, грязь… которые и сегодня льются по инерции из уст «диванных интернет-историков». Но я абсолютно убеждён, что история расставит всё на свои места. Глыба Солженицына никогда не станет ячменным зёрнышком. Тут на ум идут слова поэта: «Большое видится на расстояньи».
Много ещё можно здесь написать и об абсурдных обвиненях, и, как вы убедились, привести полноценные опровержения, но я не желаю больше наблюдать за этими реками грязной лжи и клеветы, ибо всё, что мы читаем, слушаем, смотрим негативного об этом человеке, было выплеснуто небезызвестным учреждением, упоминаемым выше в ответе вдовы Солженицына Юрию Полякову - нарочно и с целью представить Западу человека с такой стороны, чтобы от него отвернулись и «господа демократы», и «советские патриоты». Я абсолютно убеждён, что ни один разумный человек, думающий, умеющий мыслить логически, никогда не опустится до того, уровня, который был показан в этом материале.
В завершение я хочу привести высказывания тех людей, кто с Александром Исаевичем соприкасался по жизни и кто лично убедился в порядочности этого человека, в его стойкости, разумности, человечности. Давайте прислушаемся к ним.
Вспоминает курсант-однополчанин Солженицына В.М. Катаев (1996 год): «Превосходство новичка мы почувствовали быстро. За пару недель Солженицын наверстал упущенное и уже мы стали обращаться к нему за консультациями».
Ещё один сокурсник Н.М. Веретевский рассказывает (1998 год): «…преподаватель звукометрии инженер-капитан Смирнов неоднократно поручал Солженицыну проводить с курсантами занятия». Во как! Курсант проводил занятия с курсантами.
Все, кто знал курсанта Солженицына, запомнили его пунктуальность, собранность и жажду обучения. Свободное время он проводил в библиотеке училища. Здесь необходимо отметить, что Солженицын случайно узнал, что руководство училища планирует его оставить в качестве преподавателя. Казалось бы, повезло, так повезло. Занимайся вдали от фронта учительством и главное – никто не упрекнёт, государству во время войны виднее, где нужен тот или другой офицер. Саня решительно отказался и потребовал отправить его на фронт.
Почти полвека спустя (1993 год) сержант-вычислитель А. Кончиц писал о своём комбате: «Как и все офицеры на фронте, Александр Исаевич получал вместо махорки папиросы, которые большей частью уходили по солдатскому кругу батареи. Такая же участь постигала и печенье, отдаваемое им на кухню солдатам к чаю – пусть по 2-3 штуки, уж сколько бог послал, точнее армейский тыл. Мелочь? Но как много она говорит о человеке. Внимательный, сердечный к солдатам и мужественный в опасности человек – таким я запомнил его в то далёкое фронтовое время».
Вспоминает бывший сержант Соломин (2003 год), как в сложной ситуации на фронте «Солженицын остался с личным составом. Мы расстались, когда они занимали круговую оборону. Но потом пришёл приказ из штаба дивизиона – выходить из окружения. Солженицын ни одного человека не потерял, всех вывел. Так что, чего там про него писали, - глупости. Батарею Солженицын не бросал, в тяжёлой обстановке действовал абсолютно правильно, спас и технику, и людей».
За операцию у деревни Адлиг Швенкиттен командование бригады 1 февраля 1945 года подало в штаб артиллерии армии наградной список – за спасение батареи и техники капитан (!) был представлен к ордену Красного Знамени. Если бы успели наградить, это был бы уже третий боевой орден офицера Красной Армии А.И. Солженицына. Но, увы, мысли офицера (в письмах) не понравились сотрудникам НКГБ, и Саня был арестован. Надо же – опаснейший преступник, неправильно думал!
Уже после высылки Солженицына в 1974 году Наталья Решетовская встретилась с его другом Виткевичем и спросила, посадили бы его в 1945 году независимо от Саниных показаний. Виткевич долго не раздумывал, ответил сразу: «Да». Он откровенничал с журналистами и рассказывал, как они с Саней называли Сталина исключительно «бараном», но бывали определения и покрепче.
Из воспоминаний Натальи Решетовской: «В 1978 году мне принесли книгу Томаша Ржезача «Спираль измены Солженицына». Более мерзкой книги я не встречала никогда. Саня представал там жалким трусом, развратником, изощренным предателем, мелким интриганом, поющим с чужого голоса. Господи, до чего автор только там не договорился!
Даже до того, что Саня специально занял антисталинскую позицию, чтобы удрать с фронта и спастись от смерти в тюрьме».
Меня удивляют рассусоливания заказных сочинителей, голословно обвиняющих Солженицына в том, что он ужасно боялся погибнуть на войне и потому, мол, нарочно спрятался в тюрьме. Какая дикая чушь! Объясните мне, зачем Александр Исаевич, имея ограничения по здоровью, обивал пороги ростовского военкомата и добивался отправки на фронт? Зачем Солженицын, попав в инвалидную команду, просил перевести его в артиллерию? Почему он отказался после артиллерийского училища идти в Академию или остаться в самом училище на должности преподавателя? Неужели это было бы хуже. Чем отправиться этапом в тюрьму и лагерь на восемь лет? Да и война уже в 1945 году подходила к завершению, все это видели и понимали.
В письмах Солженицына жене (военный период) можно прочесть о том, каким он был в то время патриотом, и как он мечтал дойти до Берлина. Наталья Решетовская утверждает, что Саня видел себя на фронте активистом «войны после войны», а не зэком, он готовился в будущем дальше учиться, мечтал о преподавательской работе. И не вина писателя, что советская власть сама же исковеркала жизнь, отправив того за решётку и открыв глаза на свою первооснову, широкой кистью нарисовав бэкграунд.
Кстати, сам Александр Исаевич не раз задавался вопросом, смог бы он стать тем писателем, которым мы его теперь знаем, если бы не тюрьма. Возможно, скорее всего, стал бы – тому способствовало его невероятное упорство в образовании и самообразовании. Однако без тюремных университетов Солженицын так и остался бы в одном в ряду с Полевым, Можаевым, Шолоховым, Твардовским… Отличные писатели, отличные произведения, но как ни крути, всё же это другая литература, другого свойства, другого пошиба.
Мы читаем воспоминания, мнения, рассуждения, а давайте заглянем в официальный документ – боевую характеристику, написанную уже после ареста вольнодумца. Признаться, я очень удивился - подписанты не стали осторожничать и умалять офицерских заслуг. Комбат Овсянников, командир дивизиона Пшеченко, при согласовании с комбригом Травкиным выдали: «За время пребывания в моей части Солженицын был лично дисциплинирован, требователен к себе и подчинённым, его подразделение по боевой работе и дисциплине считалось лучшим подразделением части. Выполняя боевые задания, он неоднократно проявлял личный героизм, увлекая за собой личный состав, и всегда из смертельных опасностей выходил победителем. Так в ночь с 26 на 27 января 1945 года в Восточной Пруссии при контратаке немцев его батарея попала в окружение. Гибель ценной секретной техники и личного состава казалась неминуемой. Солженицын же, действуя в исключительно трудных условиях, личный состав из окружения вывел и технику спас. За отличные боевые действия на фронте борьбы с немецко-фашистскими захватчиками Солженицын был награждён орденами…». Боевые товарищи, фронтовики с честью выдержали человеческий экзамен.
Что скажете, господа любители конспирологических версий прохождения ратной службы капитаном Солженицыным? Это вам не на диване слюной брызгать и рассуждать о героизме и подвигах.
После лагеря Солженицын оказался в ссылке в Джамбульской области. Через какое-то время он начал работать в школе учителем математики. Да не просто работать , а как он говорил «я захлебнулся преподаванием и был счастлив им одном». Спустя полвека, один ученик Александра Исаевича Б. Скоков прислал учителю письмо: «Ваш труд, затраченный на нас, не пропал даром, и мы до сих пор вспоминаем Вас с благодарностью. Я больше не встречал ни в учёбе, ни в жизни человека более честного, трудолюбивого, знающего всё на свете».
Другой ученик С. Кожаназар, ставший учителем математики, вспоминает: «У Александра Исаевича была исключительно своеобразная манера ведения урока: чистейшая русская речь и разносторонняя эрудиция держала нас под гипнозом этого сложного предмета…».
Что говорят коллеги-учителя? Вспоминает Лызлова Т.Д.: «Все дети в нашей школе были влюблены в математику и Солженицына…».
___________________________________________
Сколько ни говори об Александре Исаевиче, всё равно всего не рассказать. А поставить рядом некого. Перед тем как закончить свою заметку, приведу замечательные и очень верные слова Е.Ц. Чуковской: «Солженицын – счастливый человек! Единственный счастливый человек, которого я видела за всю свою жизнь. Во всех своих несчастьях он сумел укрепиться, устоять, найти себя, отыскать смысл в своей судьбе».
Александр Исаевич Солженицын стал не только памятью народа, но и его совестью.
© Михаил Самарский. 2018.