Вот уж тема так тема… Тема, на которую пишут «все, кому не лень» и кому «хватает на это наглости». Действительно, надо быть очень самоуверенным человеком, чтобы писать о свободе, зная сколько всего о ней уже написано и о том, что несмотря на это, в сущности, так ничего о ней и не сказано!? Хотя, почему не сказано? Правильнее было бы сказать, что несмотря на все сказанное, это мало чем помогает нам в жизни. Это не помогает нам решать наши практические проблемы. Ни личные, ни общественные... Такое, по крайней мере, у нас ощущение.
С другой стороны, все, что мы до этого говорили, писали в связи с либерализмом, в связи с человеком, обществом, все, так или иначе, было связано со свободой – понятием, пониманием, идеей, идеалом… Так что, многого мы коснулись, многое как-то отметили, обозначили. Теперь попробуем все это как-то обобщить или хотя бы собрать вместе. Но это медитация, и значит, не ждите чего-то систематического, академичного. Мы отправляемся в вольное плавание.
Не хочется говорить тривиальности, но, видимо, придется… немного…
Мы живые существа, и у нас есть желания. А вот и первое определение свободы: свобода, это когда ничто не мешает осуществлению наших желаний. Мы существуем в среде, не испытывая ее сопротивления. Для реализации желания нам не нужно преодолевать пространство или время – они для нас не существуют. Такое возможно разве что для бога: когда нет ни малейшего зазора между желанием и его исполнением. И тогда, желание неразличимо с реальностью. Но тогда нет и такого понятия – желание.
Но это не для нас, смертных. Мы то знаем, что между желанием и его удовлетворением всегда есть какой-то промежуток. И для удовлетворения желаний, нам обычно приходится проводить какие-то манипуляции. Прилагать усилие. Даже почесать затылок, чтобы убрать зуд или выпить воды из-под крана невозможно сделать без усилия. Но такие вещи мы обычно не называем несвободой. Вернее, нам даже в голову не приходит, что возможно это назвать таким словом.
Вот и появилось это слово – несвобода. По большому счету, нам не дано переживать свободу, иначе мы бы переживали любое наше действие, направленное на удовлетворения какого-либо нашего желания, нашей потребности: дыхание, моргание, разговор, движение руки, ноги, шевеление пальцев…, это те случаи, когда между желанием и действием, его удовлетворением зазора почти нет – он такой малюсенький, что его просто невозможно заметить. Только представьте, что этот промежуток мы бы переживали, как голод или жажду. То есть, каждый раз перед морганием мы бы ощущали острое желание моргнуть, а перед вздохом вздохнуть…! Хватило бы нам сил на что-нибудь другое? А что, если б не было желаний, вообще?
Но, конечно, не эту свободу или несвободу мы обычно имеем ввиду.
И все-таки, насколько мы ограниченные существа! Если желания – единственные прочные нити, связывающие нас с миром, то как ничтожно мало чего нас с ним связывает… по сравнению с тем, что могло бы… что связывало бы, например, того же бога! Как мало людей, вещей, событий, о которых нам хотелось бы узнать, которых хотелось бы увидеть, иметь рядом. Нет, их конечно много, они заполняют все наше сознание, и мы даже не успеваем всем уделить должного внимания, но оно такое маленькое, наше сознание, что способно вместить всего-ничего. И вот по отношению к этому конечному, ограниченному числу объектов наших желаний у нас и возникают ощущение свободы и несвободы. Свободы – это когда нам ничего не мешает их получить, а несвободы, когда мешает и особенно когда мешают другие люди, их законы, правила, желания. И нас интересует именно эта последняя свобода или несвобода, наша свобода в обществе, свобода по отношению к другим людям, группам, общественным организациям, институтам. Наша свобода в обществе.
На самом деле, общество – это лучший пример синергии. Несколько миллионов человек не просто выкапывают яму в несколько миллионов раз большую, чем один, но они создают систему, структуру, производящую качественно иной продукт – продукт, который одним словом можно назвать цивилизацией. Если древние общества были главным образом аграрными, то есть, почти все население было занято сельским хозяйством и жило при том впроголодь, то в современном обществе в сельском хозяйстве занято всего несколько процентов населения, и они производят продуктов в избытке… Здесь возможны уточнения, в вопросе, что называть занятостью в сельском хозяйстве. Не следует ли к занятым в сельском хозяйстве людям причислять и тех, кто занят в сельском машиностроении или производстве горючего для сельских машин…? Но все это в рыночной системе можно измерить и другим способом: так как цена продукта включает в себя все затраты на его производство, то долю занятых в сельском хозяйстве можно подсчитать оценив стоимость сельскохозяйственной продукции в валовом продукте… Хотя и здесь возможны замечания, совершенно очевидно, что доля эта не превысит десятка процентов.
Кому-то такого типа экономические экскурсы покажутся неуместными, но, конечно, не либералам. Они считают, что основной смысл или важнейший результат жизни в обществе – это как раз такого рода синергетические эффекты, которые достигаются в ходе сотрудничества большого количества людей в рамках определенных систем, накладывающих на действия людей определенные ограничения. Изучение этих систем – общественных укладов – и является главным предметом изучения либералов. Кроме чисто экономических характеристик, возможностей, одним из аспектов работы этих систем является то, как мы, люди, себя в них чувствуем, в том числе, как мы переживаем нашу свободу или несвободу в них. Грубо говоря, для оценки того, насколько хороша или плоха система, нам нужно оценить, насколько она может удовлетворять наши потребности и при этом не портить чего-то для нас ценного или более ценного, чем какие-то из удовлетворенных ею потребностей.
На самом деле, сказав это, мы попадаем на очень скользкую территорию, территорию предпочтений или, как принято говорить, ценностей. Здесь споры почти невозможны. Можно сказать, например, что людям гораздо важнее духовные ценности, чем материальные, типа еды, одежды, домов, машин, других вещей… И можно привести массу примеров таких людей, которые действительно ограничивались минимальным и посвящали свою жизнь всевозможным духовным или интеллектуальным упражнениям. Причем, это не только религиозные фанатики, это и художники, музыканты, ученые, философы… А, раз ценности исключительно субъективны, то на этом можно было бы разговор и закончить. Речь, прежде всего, идет о таких общественных системах, как капитализм и социализм. Об их преимуществах и недостатках. О том, насколько они способны удовлетворять наши желания и насколько это делается не в ущерб другим ценностям, таким, которые нам возможно ценнее удовлетворения наших желаний. К примеру, человек может сказать, что ему лучше жить в бедноте, чем в роскоши и при этом видеть, как вокруг него люди, не имея средств, умирают с голоду или от вполне излечимых болезней, и т.д. Это один из типичных аргументов социалистов и один из последних, когда не удается доказать преимущество социализма в удовлетворении материальных потребностей и при этом сохранении личных свобод… Можно добавить, что не только личных, но и политических свобод: свободы убеждений, вероисповедания, слова… И этот аргумент, разумеется, нельзя сбрасывать со счетов. Так думают многие люди, или думают, что думают до тех пор, пока этот аргумент предстает им в такой абстрактной форме, а не конкретного налога или экспроприации личного имущества в пользу столь же конкретных несчастных. И тогда нам, либералам придется доказывать, что участь этих «несчастных» в условиях капитализма не хуже, если не лучше, чем участь «несчастных» при социализме. В сущности, несколько десятков лет соперничества капитализма и социализма довольно убедительно это показали и доказали. Настолько убедительно, что появились такие названия, как «общество благосостояния», «социальное рыночное хозяйство», «шведский социализм» и прочее. Разумеется, когда говорят о шведском социализме, то на самом деле речь не идет о действительном социализме. Напомню, социализм – это строй с общественной собственностью на средства производства, а капитализм – с частной собственностью на средства производства. В первом случае экономика – плановая, во втором – рыночная. В той же Швеции доля частного бизнеса даже выше, чем во Франции…
И все это непосредственно связано со свободой. Вернее, со свободой связана ответственность или еще точнее риски. Можно даже сказать, что свобода, с одной стороны, и безопасность, надежность, предсказуемость, с другой, составляют дихотомическую пару. Чем больше свободы, тем меньше безопасности и наоборот. Человек не может жить в непредсказуемом мире. В таком мире невозможно планировать и добиваться поставленных целей. И одной из основных задач человека в жизни или по жизни является повышение предсказуемости мира, в котором он живет. Для этого он, например, старается создавать контролируемые пространства, пространства, в которых распоряжается лично он или в которых действуют определенные правила и все люди, допущенные в это пространство, соблюдают эти правила. Такими пространствами являются государства, огороды, дома, личные комнаты…
Одним из фундаментальных инструментов повышения предсказуемости мира для человека является собственность или как мы привыкли говорить – частная собственность. Грубо говоря, это те вещи, которые контролируешь ты сам и никто другой. Очевидно, что это ограничивает свободу других людей, так как они, например, не могут перейти границу государства, не могут зайти в твой огород, дом, взять нужную им, но тебе принадлежащую вещь и т.д. Но… с появлением частной собственности, человек смог планировать, вернее планирование приобрело смысл. А по большому счету, планирование и есть мышление. Так что, в определенном смысле можно сказать, что человека создала или сформировала частная собственность. С появлением у него понятия частной собственности человек и стал тем, кто он есть сейчас. После миллионов лет жизни в одном состоянии, состоянии нереализованного потенциала (напомню, что эти миллионы лет, человек биологически не менялся, то есть все это время он носил потенциал платонов и ньютонов…). С появлением у него частной собственности, у него появилась и необходимость заботиться о ней: сохранять и приумножать… Если раньше его мечты, фантазии носили вольный, фрагментарный, хаотичный характер, то теперь они стали вертеться вокруг определенных вещей – его собственности, а это серьезный стимул для повышения концентрации и интенсивности мышления, приобретения и развития навыков такого мышления…
Но вернемся к нашей дихотомии. О ней нам хорошо известно из детства. Из того времени, когда наши жизнь максимально защищена (для большинства, конечно). Когда о нашем питании, одежде, комфорте заботятся наши родители. Но… когда ни о какой свободе не может быть и речи. Все наше детство проходит под знаком слова «нельзя». Нельзя то, нельзя это… Мы не можем лечь, когда хотим, встать, есть, что хотим… не можем распоряжаться даже нашими вещами, нашими игрушками… Сломать их, выбросить, подарить… Зато голова наша не занята заботой о хлебе насущном. Мы можем фантазировать в свое удовольствие, не ограниченные никакими обязательствами, обязанностями… И память об этом беззаботном времени как видно не оставляет нас и во взрослом состоянии. Наши симпатии ко всякого рода социализмам во многом навеяны именно этими воспоминаниями. Наше сознание хорошо помнит о том комфортном состоянии, в котором прошло наше детство – о нашей свободе мечтать, но почему-то забывает о другой стороне – о свободе действовать… А эти две вещи, очевидно, несовместимы. Если проблемы твоего благополучия в этом мире решаешь не ты, то и никакой свободы действий у тебя просто не может быть… Ты будешь получать то, что тебе положено, а не, что хочешь. А из того, что хочешь, ты будешь получать только игрушки, в прямом и переносном смысле. Те, кто решают твои материальные проблемы, будь то люди или институты (государство, соц. агентства…) просто вынуждены будут тебя контролировать. То есть, контролировать выделяемые на тебя ресурсы (ибо как мы знаем, ресурсов никогда не бывает достаточно) и, как следствие, тебя. А это и где ты живешь, как, с кем, чем занимаешься, сколько зарабатываешь…
Но, опять же, есть один плюс: ты сможешь мечтать без ограничений… для этого у тебя будет гораздо больше свободного времени… Вот интересное высказывание британского математика и философа Уайтхеда (Alfred Whitehead 1961-1947):
«Цивилизация движется вперед, расширяя число важных операций (действий), которые мы совершаем не думая. Мыслительные акты подобны кавалерии в сражении – ее очень мало, ей нужны свежие кони и применять ее следует в решающие моменты.» Смысл этого высказывание в том, что мы стараемся перевести как можно больше необходимых, повторяющихся действий в рутинные – в привычку, ритуал, автоматику… Чтобы не тратить на это наших духовных сил, чтобы высвободить наши мыслительные возможности, ресурсы для решения новых задач. Разновидность экономии ресурсов.
На самом деле, наверное, наше самое любимое состояние – состояние беспечной мечтательности. Это когда ты сыт, все твои потребности удовлетворены, проблемы решены и мысли путешествуют в пространстве и времени без каких-либо ограничений. Это конечно большая натяжка, ведь такого – удовлетворения всех желаний, во-первых, не бывает, а, во-вторых, разве наши мысли – это не фантазии или планы, вызванные нашими еще не удовлетворенными желаниями…? Ведь наверняка у истоков каждой мысли, фантазии, идеи или что там рождается у нас в голове стоит какое-то неудовлетворенное желание. Но это, так сказать, техническая проблема. Нам важно то, что такое состояние – это своеобразный предел, к которому мы стремимся, осознанно или нет.
Большую проблему для либералов представляло, выяснить, как мы получили те институты, то общество, в котором живем. Они утверждали, что это не произошло в результате вполне осознанного со стороны человека процесса реформ, преобразований. Вполне осознанный в данном случае подразумевает то, что человек никак не мог бы рассчитать результаты введенных им законов, проследить мысленно все возможные последствия предпринимаемых им шагов, последствия последствий... Послужат они развитию общества или его разрушению? Но и простой случайной мутацией и отбором этого не объяснить, вернее в этом нет необходимости, нет необходимости предполагать, что человек случайным образом придумывал законы, правила… а затем ждал, когда удачные, «правильные» принесут ему, обществу пользу, общество станет богаче, многочисленнее, сильнее и сможет вытеснить, завоевать другие общества (государства, племена, княжества…) и распространить свою культуру (свои законы, правила…) на них, или другие общества, увидев успехи этого общества, просто переймут его законы, правила, образ жизни из подражания или других каких соображений.
Это разумеется не так. На самом деле, жизнь общества или порядок в нем организовывались совершенно, или скорее принципиально, иначе. То есть хотя отбор среди обществ исторически, наверное, имел место, но правила человеком выбирались или в случае обсуждения предлагались к выбору вовсе не случайным образом. Как мы уже сказали, мир или вещи в мире у цивилизованного человека в сознании организуются вокруг понятия собственности или иначе по принципу можно-нельзя. Его сознание выделяет группу вещей, в том числе, животных и даже людей, которые он определяет в качестве собственных ресурсов, это вещи, которыми он может распоряжаться по своему усмотрению или при более тонкой дифференциации, как вещи, с которыми он может делать определенные вещи. И эта система прав по отношению к различным вещам, запечатленная в его сознании, позволяет ему планировать свои будущие действия. Основным или базовым элементом, базовым понятием в этой системе является собственность. Собственность – это вещи, которыми человек может распоряжаться по своему усмотрению без каких-либо ограничений, то есть, без каких-либо претензий со стороны других людей. Культура или цивилизация же заключается, по большому счету, в этой системе прав. Насколько она развита и насколько люди, пользующиеся ею готовы ее придерживаться, не нарушать существующие правила пользования. Мы, как либералы, должны к этому добавить, что кроме отмеченных правил пользования, плав на вещи, фундаментальное значение имеют и правила передачи этих прав. Для либералов важнейшее значение имеет то, что это должно делаться исключительно добровольно. То есть, передача прав должна происходить на добровольной основе между правовладельцами. Это называется свободным обменом. И это та свобода, которая интересует либералов. В случае выполнения этих требований, в обществе возникают условия, когда каждый человек может добиваться оптимальной для себя в конкретных условиях конфигурации собственности и таким образом в каком-то смысле свободы. Обменами, или получая то, что ему нужно больше и отдавая то, что нужно меньше, он может получить наиболее важные для себя вещи и услуги в пределах принадлежащей ему собственности и это определяет в известном смысле ту свободу, которую он в результате будет иметь, его пространство свободы. Продав дачу и купив машину, он меняет эту конфигурацию, также как, к примеру, женившись или выйдя замуж… При том, что условия обменов, цены (понятия о равноценности…), комплекс прав и обязанностей содержатся в культуре общества, в котором все это происходит. Культура, по большому счету, и есть все эти правила… писанные, и еще больше неписанные, вся эта методика обменов, оценок, включая правила ведения переговоров об этих обменах…
Мы несколько отклонились от темы, но должны были это сделать, чтобы вспомнить, напомнить, в каком мире мы живем. Так вот, в нашем сознании мы живем в таком мире, поделенном на пространство нашей свободы, конфигурацию которого определяет, грубо говоря, наша собственность и запретную зону, переступать которую нам нельзя. И любое новое предлагаемое правило мы будем оценивать с точки зрения того, как оно отразится на пространстве нашей свободы. Точно также правила, которые приходят нам в голову, которые мы хотели бы ввести, будут иметь отношение к этой свободе. То есть мы не будем придумывать случайные правила, законы, а только исходя из наших конкретных интересов. Если добавить к этому, что для принятия этих правил принимающему их придется учитывать интересы большого числа людей, учитывать расстановку сил между заинтересованными в нем, теми, кто может от него выиграть и теми, кто может проиграть, то можно предполагать, какое его, это правило, ждет будущее.
Здесь следует отметить несколько моментов. И они касаются непосредственно личности и ее свободы. Во-первых, это то, что, имея возможность оптимизировать конфигурацию своего пространства свободы, мы фактически оптимизируем нашу жизнь. Делаем ее более эффективной и более соответствующей тому представлению о жизни, которое у нас есть, то есть, нашей «мечте». Другое дело, что это наше представление о жизни в реальности может серьезно отличаться от того, о чем мы фантазируем когда отрываемся от реальности. Например, в своих фантазиях мы можем видеть себя рыцарями, побеждающими драконов и спасающими принцесс, но в реальности регулярно предпочитать молчание риску попасть в немилость к начальству. Тут можно сказать только одно: что риску мы предпочитаем безопасность. Но, конечно, не риску и безопасности вообще, а конкретному риску и конкретной безопасности, и более того, конкретной степени конкретного риска и конкретной степени конкретной безопасности. Cовершая каждый раз подобного сорта выбор, приобретая нужные и отдавая ненужные вещи, мы и выстраиваем наше пространство свободы. И одним из индикаторов, показателей свободы в таком случае будет то, насколько мы свободны в выстраивании этого пространства. То есть, как мы выяснили, насколько мы свободны в наших обменах с другими людьми. Либеральная идеология или философия ставит себе идеалом – полную или максимальную свободу в этом. Мы хотим переехать в другую страну, но законы двух стран это запрещают; мы хотим пожениться, но традиции, церковь, родители не позволяют; мы согласны получать меньшее жалованье, но профсоюз, забастовщики запрещают и т.д. И все это мы реально ощущаем.
И это пространство свободы – все, что у нас есть! В том смысле, что мы живем в нем и оно является для нас и путеводителем. Мы словно автомобилисты, водители на дороге: ставим себе цели, до которых нам нужно добраться и едем, учитывая знаки дорожного движения: сюда нельзя, запрещено, здесь надо притормозить, здесь пропустить, здесь можно остановиться… И все это мы держим в своей голове – все вещи, которые принадлежат нам, но не только, и те, что принадлежат другим, кому что; и с кем, что и как можно и нужно обращаться. И т.д. С развитием цивилизации, количество вещей, которые нам нужно запомнить, всего, что нам нужно запомнить для того, чтобы уметь ориентироваться в мире вещей и людей, чтобы мочь корректно ставить себе цели, добиваться их в этом мире и не попадать постоянно в конфликтные ситуации в тупики, увеличивается просто невообразимо! И все это мы держим в нашей голове. Все, что с нами случается в жизни мы также соотносим с пространством нашей свободы. Все события и, естественно, все правила, законы – существующие и предлагаемые. «Эти хороши, они помогают или помогут нам сохранить и расширить наше пространство свободы, а эти – наоборот.» В данном случае, неважно, как мы это делаем, как мы оцениваем эти события, но главное, что мы это делаем и что наше отношение к ним, этим событиям будет соответственным – позитивным или негативным, с соответствующей эмоциональной окраской – радостью и раздражением. Не всегда, разумеется, мы можем достаточно квалифицированно проследить эту связь. Мы часто ошибаемся, хорошее принимая за плохое и наоборот, но опять же, в настоящее время нам важен сам факт нашей погруженности в это умозрительное пространство свободы и необходимостью с нашей стороны его постоянного контроля и заботы о нем.
И мы постоянно стремимся к расширению этого нашего пространства свободы. Это в природе человека и вообще любого живого существа – обозначать границы, ареал своего обитания и пытаться его увеличить или поменять его конфигурацию. Это можно делать двумя способами: простым захватом чужой территории или трудом. Это основные способы. Есть еще третий – добровольный обоюдовыгодный обмен. Территорию можно увеличить и путем серии удачных добровольных обменов. Обычно в обществе нет ничейных вещей, таких, которые представляют интерес для людей и находятся в дефиците. У всех таких вещей есть хозяева – отдельные личности или группы. В нем нет свободных территорий.
Как известно, серьезным этапом в развитии человечества стал аграрный период. Это открытие человеком того факта, что пищу можно готовить себе заранее, а не искать ее только когда проголодаешься – от голода к голоду. Он обнаружил, что животных можно приручить и главное, что, посадив зерно или косточку, можно вырастить нужное тебе растение, которым или с которого можно затем питаться. В это время у человека появилось, стало формироваться понятие о собственности и приобретать отчетливые очертания. И с этого времени борьба за собственность – территорию стала вопросом жизни и смерти. Это началось каких-то 10-20 тыс. лет назад. И это начало цивилизации. Человек начал долговременно планировать. Начал наблюдать, изучать, словом начал думать в том смысле, в каком мы употребляем это слово по отношению к современному человеку. Удивительно, как это случилось, ведь несколько миллионов лет до этого он этого не делал. Кто был первым человеком, тем гением, который сознательно посадил первое зерно!?
Но как бы то ни было, это случилось, и земля стала главным предметом, главным яблоком раздора. Не всякая, разумеется, а та, которая могла давать хорошие урожаи, плодородная. Земля в долинах, возле рек. Эта земля приносила хорошие урожаи и была способна прокормить гораздо большее количество людей, чем невозделанная или скудная. Именно в этих местах и стали зарождаться человеческие цивилизации.
Но с собственностью появилась и проблема ее защиты, а значит организации, потому как в одиночку человек плохой защитник. Появились разные формы организации обществ. Свою эффективность они демонстрировали очень простым способом – дракой, войной. Грубо говоря, эффективными были те, которые могли прокормить и вывести в бой большее количество людей… Разумеется они не только защищали свою собственность, но и не прочь были прибрать и чужую. И в этом плане, самыми эффективными очевидно оказались общества с рабовладельческой формой организации. И это не был конечно период расцвета личных свобод человека. И тем не менее, с точки зрения того человека, с его запросами и представлениями о жизни, такое состояние было вполне приемлемым. Безопасность раба была очевидно выше, чем безопасность воина или одинокого землепашца или пастуха (если такое было вообще возможно). И, в случае вольных крестьян, речь идет не только о физической безопасности, защищенности от физического насилия, но и голода и холода… Ведь, чем больше хозяйство, тем больше его возможности, тем оно стабильнее. Можно только предполагать, фантазировать на эту тему: в каких условиях жил раб, каковы были его запросы, переживания, чем была занята его голова, его радости и горести… Но что бы там ни было, очень возможно, что к собственному положению он относился с «пониманием» и даже считал, что живет в самой счастливой стране… Ведь человек очень странное существо: если, к примеру, хозяин всех, кроме нескольких человек бьет три раза в день, а этих только два, то они вполне могут подумать, что составляют привилегированное сословие общества и начать вести себя соответствующим образом… И мы знаем множество примеров, в том числе, из современной истории. Гитлеровская германия, сталинский СССР… И даже сегодня на Кубе и в Северной Корее композиторы и поэты продолжают сочинять песни, писать стихи о самой свободной стране, о самой счастливой жизни, имея ввиду, разумеется, свои страны…
И такое вот рабство, включая крепостничество продолжалось очень долго! С десяток тысяч лет. Нелогично долго, учитывая, что у человека уже имелся главный рычаг развития – понятие собственности и были полностью сформированы его биологические, интеллектуальные возможности развития – практически наши сегодняшние возможности. И главной причиной такой задержки была разумеется сама организация общества! То, о чем мы говорили выше. Все избыточные ресурсы отбирались у их производителей и, говоря современным языком, шли на финансирование «великих» проектов: строительство пирамид, храмов, великих стен, содержание армий, ведение войн, сопровождаемое массовым уничтожением уже произведенных продуктов – домов, посевов… самих людей… А ведь если бы эти средства хотя бы частично оставались у самих производителей, то они были бы заинтересованы в повышении производительности своего труда и главное имели бы возможность оптимизировать труд, жизнь и прогресс был бы совершенно другим. Разумеется, не все проекты были «безумными», наряду с пирамидами строились и дороги, каналы… Но, судя по результатам, особо погоды они не делали.
Человек живет в мире, в большом, огромном мире, но сознание его высвечивает маленький, контролируемый им мир, ограниченный его потребностями, желаниями, мир в котором он планирует и старается реализовать свои планы. Этот мир в значительной степени определяет его собственность, то есть предметы, которыми он может распоряжаться – его инструменты в реализации своих целей. Это мир порядка, предсказуемый мир, выделяемый его сознанием из хаоса большого мира, за пределами его собственного. Это та гавань, крепость, из которой он совершает вылазки в большой мир и отвоевывает для себя его небольшие куски. Так он расширяет пространство своей свободы. И один из несущих камней в основании этого пространства – собственность.
Такая интерпретация, разумеется, в значительной степени метафора, но она довольно точно отражает то, что мы на самом деле делаем практически. Коротко, одной фразой нашу проблему можно выразить так: мы стараемся повысить степень предсказуемости мира и расширить пространство нашей свободы в нем. Исходя из этой нашей цели, мы оцениваем все события вокруг нас. Но, конечно, правильней было бы сказать из этих целей, так как по существу они несовместимы: повышение предсказуемости мира, например, введением закона о запрете парковки автомобилей в узкой улице, гарантирует свободный проезд по ней, но лишает нас свободы остановиться… Любой закон, любое правило ограничивает нашу свободу и повышает предсказуемость мира. И это наша главная дилемма и главный критерий при оценке закона, правила. Что нам выгодней: свободный проезд по улице или парковка на ней? Даже если не все дилеммы, стоящие перед нами в нашей реальности сформулированы так четко в нашем сознании, нашим сознанием, оно, наше сознание или подсознание тем не менее работает с ними и выдает свои решения в виде эмоций, которые мы испытываем в связи с какими-то явлениями, событиями. Тот факт, что слухи о намерении городской власти запретить парковку на какой-то улице вызывают у нас определенные эмоции (положительные или отрицательные), свидетельствует о том, что наше сознание или подсознание совершает подобного рода оценки. То, что у нас так часто включается механизм эмоция, настроения, говорит о том, что подобного рода оценку наше сознание совершает постоянно, в связи с любыми событиями. Степень эмоциональной реакции указывает на значимость этого события, по мнению нашего сознания (подсознания), для нашего пространства свободы. Низкая реакция, скажем так – нашего организма, значит, что сознание не считает, что событие как-то отразится на этом нашем пространстве. Хочется предупредить, напомнить (об этом мы уже говорили), что оценка не всегда бывает верной и наше сознание может ошибаться и даже исправляться, но «странным образом» наша эмоциональная реакция всегда совпадает с нашей последующей рационализацией значения события… Здесь выражение странным образом взято в кавычки, потому что ничего странного, конечно же, в этом нет. Просто наше сознание, рациональное сознание, всегда подгоняет свое объяснение значения события к уже сделанной нашим подсознанием оценке этого события и выраженной определенной эмоцией. Возможно, это имеет отношение к быстрому и медленному мышлению Канемана (Daniel Kahneman, Thinking, Fast and Slow). Нам в данном случае важен сам факт того, что мы постоянно все оцениваем: явления, вещи, людей, их поступки… и именно с точки зрения, насколько они вписываются в наше пространство свободы, наши планы, насколько мы связываем наши планы с ними или какие роли мы им отводим в наших планах… словом, увы, насколько они нам нужны… с небольшим уточнением, нужны – в широком смысле – как любимые, близкие, друзья, партнеры…
Так сложилось, что после аграрной революции, после того, как первобытный человек открыл для се сельское хозяйство, земля стала его главным капиталом – источником доходов и, естественно, источником проблем, конфликтов. И так получилось, что наиболее конкурентной формой общества в существовавших тогда условиях оказались монархии или крупные княжества с рабством или крепостничеством. Эти формы обеспечивали людей, членов этих обществ той степенью порядка или иными словами предсказуемости и безопасности, ради которых они даже готовы были поступиться существенной долей личной свободы. Достаточно развернуто об этом сказано в истории о первом царе Израиля. Вот что Самуил (пророк) говорит народу от имени Господа на требование дать им царя: «Вот какие будут права царя, который будет царствовать над вами: сыновей ваших он возьмет и приставит их к колесницам своим и [сделает] всадниками своими, и будут они бегать пред колесницами его; и поставит [их] у себя тысяченачальниками и пятидесятниками, и чтобы они возделывали поля его, и жали хлеб его, и делали ему воинское оружие и колесничный прибор его; и дочерей ваших возьмет, чтоб они составляли масти, варили кушанье и пекли хлебы; и поля ваши и виноградные и масличные сады ваши лучшие возьмет, и отдаст слугам своим; и от посевов ваших и из виноградных садов ваших возьмет десятую часть и отдаст евнухам своим и слугам своим; и рабов ваших и рабынь ваших, и юношей ваших лучших, и ослов ваших возьмет и употребит на свои дела; от мелкого скота вашего возьмет десятую часть, и сами вы будете ему рабами». Но народ это не остановило, он продолжал настаивать, и получил-таки царя. Кому-то такое поведение народа покажется глупостью, безумием. Но на самом деле, оно совершенно естественно. Люди действовали из необходимости решить обычную для них, экзистенциальную проблему: они искали оптимальное для себя соотношение свободы и безопасности, предсказуемости мира, и… порядок предпочли свободе. Или вернее, степень порядка, которую рассчитывали получить назначением им царя, степени свободы, которую могли потерять в результате. И ведь это были свободные люди, так как у них самих были рабы. Это вряд ли можно считать ошибкой. Из истории мы знаем, что люди часто делали такой выбор. Так было, наверное, когда славяне приглашали княжить Рюрика. Так было, как говорят, во времена французской революции: Франция вздохнула, когда у нее появился диктатор Наполеон, который покончил с хаосом революционного времени. И хотя людей при нем погибало не меньше, но это делалось более «организовано» и предсказуемо… А ведь, казалось бы, у революции есть неоспоримое преимущество по сравнению с войной: в ней можно не участвовать… Но, видимо, это не так. Так, по крайней мере, регулярно решали их, революций, современники… Даже совсем недавно, даже практически сейчас… Вспомним, как народ приветствовал сталиных, гитлеров или тех же пост-советских цезарей, «наведших порядок в после перестроечном хаосе»…
Интересно тему свободы в обществе рассматривает Хайек. Он развивает свою идею о роли знания в обществе, знания в широком смысле. Начинает он с замечания о том, что каждый человек в обществе использует знания, которыми сам лично не обладает. Мы, например, пользуемся всевозможными гаджетами, в создании которых участвовали тысячи и даже миллионы людей, начиная с ученых, физиков, химиков… изобретателей, дизайнеров, управленцев… и заканчивая производителями конкретных вещей. В этих гаджетах упакованы огромные объемы знаний, которые просто не способен удержать в голове ни один человек. Хайек утверждает: то, что мы умеем, можем этими знаниями пользоваться, в сущности, не обладая ими – это заслуга цивилизации, той организации общества, в котором мы живем, его законов, правил поведения, способов производства, обмена, получения, хранения и передачи информации… одним словом, его институтов и традиций. Но перечисленные нами знания – это не все. Это, так сказать, учитываемые нами, канонические знания, знания за которыми мы признаем название – знания. С другой стороны, есть и другие, обычно не учитываемые нами знания. Это такого типа знания, как знание, например, того, где что можно найти, где купить дешевле, как узнать, кого спросить, как сэкономить, как использовать свои связи… Хайек утверждает, что эти знания также играют ключевую роль в экономике, они не менее важны для ее нормальной работы. Кстати, то, что многие презрительно называют болтовней, сплетнями, во многом является обменом такого рода информации, выяснением такого рода сведений, связей. Сегодня значение такого рода информации не столь очевидно, но когда-то от этого во многом зависела судьба человека; на этом можно было построить карьеру при дворе какого-нибудь князя, и не только. Но неочевидность не значит, что роль ее уменьшилась. Столь популярный сегодня предмет – эмоциональный интеллект (Emotional Intelligence) – это в значительной степени такого рода знание. Грубо говоря, эмоциональный интеллект определяют, как способность различать, контролировать и выражать эмоции, а также взвешенно и интенсивно вести взаимоотношения с другими людьми. Интересно и популярно об эмоциональном интеллекте пишет Даниель Големан (Daniel Goleman). О том, насколько это важно можно судить по проведенным и проводимым исследованиям. Вопрос ставится даже в такой форме: что важнее для того, чтобы человек преуспел жизни, профессии – его айкью или эмоциональный интеллект? Мнения ученых, исследователей на этот счет расходятся, но разве такая постановка вопроса не говорит сама за себя?
Каждый человек помещен в некое экономическое пространство, среду, которая постоянно меняется и ему нужно постоянно к ней приспосабливаться, что он постоянно и делает. Делает это он всеми доступными ему средствами и, прежде всего, оптимизируя свои ресурсы: приобретая одни, более нужные и избавляясь от других, менее нужных (вещей, знаний…). В процессе оптимизации своих ресурсов, человек меняет и саму среду. Так что, этот процесс взаимный. В этой, постоянно изменяющейся среде происходит постоянное перераспределение ресурсов на основе получаемой людьми информации и сделанных ими выводов, принятых решений. Проблему получения и передачи информации в капитализме решает рынок, в социализме группа людей… Рынок учитывает всю ту информацию, о которой мы говорили, тогда как группа людей в социализме может учесть лишь ничтожно малую ее долю. Но лучше приведем пример. Он грубоват, но это необходимо для наглядности.
Что значит оптимизация своих ресурсов человеком? Это значит, что в его распоряжении находится ограниченное количество ресурсов, к примеру, тех же денег. На них он может приобрести какие-то вещи. Допустим, у него есть четыреста рублей и на них он может приобрести либо стиральную машину, либо холодильник, либо телевизор, так как каждый из этих предметов стоит по 300 рублей. Он рассуждает примерно так: если я куплю стиральную машину, то не придется стирать раз в неделю и так я сэкономлю время и избавлюсь от этой нудной бессмысленной работы. Если я куплю холодильник, я смогу хранить в нем продукты и это избавит меня от необходимости так часто бегать в магазин. Кроме того, я смогу покупать какие-то продукты оптом, а это будет и дешевле, то есть экономнее. Если же я куплю телевизор, то смогу регулярно получать информацию (слушая новости, познавательные, обучающие программы…), смогу полноценно отдохнуть вечером и не надо будет играть в домино и пить пиво с партнерами. Не надо будет ходить на футбол, в кино или бегать к соседу смотреть телевизор. Я смогу хорошо отдохнуть и утром свежим выйти на работу… Но, с другой стороны, все это и новые дополнительные расходы, на то же электричество… Что-то вроде этого. У него есть возможность выбрать, что ему нужнее – так он оптимизирует свои ресурсы, благоустраивает, строит свою жизнь. И в таких же условиях – ограниченности ресурсов и необходимости выбирать находятся и все другие люди. Плюс, им всем приходится выбирать не из трех предметов, а из тысяч, десятков, сотен тысяч, на которые у них всегда ограниченные ресурсы. Их выбор определяет спрос на эти предметы, и он, этот спрос, постоянно меняется. Как решается вопрос удовлетворения спроса на эти предметы при централизованном управлении, в социализме. Теоретически, надо собрать сведения обо всех выпускаемых предметах, о спросе на них, сколько продано, с какой скоростью они продаются, что нужно для удовлетворения спроса или куда девать непродаваемый избыток… Затем надо оценить имеющиеся в распоряжении этого органа ресурсы и распределить их в соответствии с приоритетностью, присвоенной ресурсам и товарам членами группы – плановиками. И это совершенно не то, как оценивают приоритетность вещей потенциальные покупатели. Кроме того, такую оценку надо проводить постоянно, так как условия постоянно меняются. А что значит постоянно? Два раза в год или два раза в неделю? Ведь у разных товаров разный срок производства, срок жизни…
Совсем иначе этот вопрос решает рынок. Если какой-то товар пользуется спросом, то производитель поднимает на него цену. Это он может делать до тех пор, пока спрос и предложение не уравняются… Затем если это приносит ему дополнительную прибыль, он может направить эти деньги на расширение производства. А видя долгосрочную перспективу, он может также привлекать деньги со стороны: занимая у банков, подключая новых инвесторов и т.д. И все это он может делать максимально оперативно. Большие по сравнению с другими доходы дают производителю преимущество в приобретении ресурсов, нужных для производства, ведь он может заплатить большую цену. Таким образом ресурсы попадают, в первую очередь, к производителю, который лучше удовлетворяет запросы потребителя. Далее, знание разницы в ценах одних и тех же товаров в различных местах говорит о спросе на эти товары в этих местах. Это сигнал торговцам о возможности заработать: купить товар там, где он стоит дешево и продать там, где дороже. И торговец будет поставлять эти товары, пока разница в ценах перестанет приносить ему прибыль. И это будет означать, что спрос на товар в том месте, где за него готовы были заплатить высокую цену максимально удовлетворен. А это, в свою очередь, означает, что какая-то категория людей смогла оптимизировать свои ресурсы, благоустроить свою жизнь… Эта и подобная ей информация также носит ключевую роль в работе рынка – как в механизме глобального перераспределения ресурсов, так и в деле оптимизации ресурсов отдельных индивидуумов. А каким образом ее можно учитывать в нерыночной экономике?
Итак, наши собственные знания составляют лишь ничтожно малую долю тех знаний, которые мы используем в нашей повседневной жизни, знаний упакованных прежде всего в предметах, которыми мы пользуемся, но не только… Это и такие знания, например, как вести себя в той или иной обстановке, с теми или иными людьми, которые мы тоже используем для достижения наших целей, но которые мы получили в готовом виде и которые мы не понимаем в том смысле, в котором обычно пользуемся этим словом. Мы не контролируем работу этих механизмов, не можем выделять, прослеживать результаты, последствия наших действий трансформированные через эти механизмы и ускользающие из поля нашего зрения. И в этом смысле наши действия никогда не бывают обдуманными, скорее, лишь манипуляция. Это и такие институты, как, например, деньги и т.д.
Словом, мы пользуемся знаниями, о которых не имеем даже представления. Мы не знаем, как возникли эти знания, не знаем, насколько важны они для поддержания нашей жизни, для нормального функционирования общества, нашего функционирования в нем, не знаем условий их возникновения, как эти условия изменяются, насколько быстро это должно происходить, насколько это важно для нас и какие нужны условия для того, чтобы эти знания приносили нам, обществу максимальную пользу. Одним словом, сколько бы вы не задали вопросов об этих знаниях, на все из них получите один ответ: не знаю.
И все это имеет прямое отношение к свободе. Ведь не зная всего этого, мы не можем сказать и то, какого рода свобода нужна для поддержания нормальной работы того механизма, благодаря которому мы можем использовать знание, которым не обладаем…
Приведем пример: Если мы запретим исследования в области физики твердого тела, то на жизни большинства людей в обществе это непосредственно не отразится. Непосредственно на себе ощутят этот запрет только занятые в этой области люди. Им придется искать другую работу, это может отразиться на их доходах… Но, очевидно, что более долгосрочными последствиями этого шага будет застой в микроэлектронике, а это отразится уже на каждом члене общества, ибо значение микроэлектроники сегодня трудно переоценить.
Абсурд, скажет кто-то. Но ведь такое происходило регулярно в истории человечества. И даже совсем недавно: запрет в СССР на генетику, кибернетику, социологию, психоанализ и т.д. Эти последние примеры весьма поучительны! Дело в том, что в условиях любой власти, в том числе и демократии (когда большинство принимает те или иные решения), вполне возможно, что уполномоченные принимать такого рода решения люди посчитают вредными для общества, к примеру, генетические исследования. В результате, очевидно, получится отставание в генетике и в целом общество будет развиваться деформировано. Опять же, это станет очевидным впоследствии при сравнении с другими обществами – в сельском хозяйстве, медицине, биологии… И сегодня это ясно, наверное, всем. Но люди, непосредственно не занимающиеся генетикой, не видели особой нужды в ней и особой беды, даже если бы запрет оказался ошибкой. Не велика беда.
Но ведь есть другие гораздо менее очевидные вещи! Такими фундаментальными, но неочевидными для нормального функционирования общества и даже вредными с точки зрения коммунистов вещами в обществе были, например: частная собственность, деньги, свобода слова, свободное предпринимательство, торговля, независимый суд, презумпция невиновности… Все эти вещи были шестеренками в глобальном и локальном экономическом механизме. И это те вещи, о которых мы почти ничего не знаем и которые помогают нам использовать рассредоточенное в обществе знание!
Это все говорит о чрезвычайной важности свободы в обществе, причем свободы в вещах, которые мы можем ошибочно посчитать маловажными. Об этом говорят либералы, в частности, Хайек. Когда кто-то говорит: «Ну что там такого важного? Ну зачем нам, нашему народу абстрактное искусство или джаз, рок… ну пострадает несколько сот сумасшедших. Зато народ от этого только выиграет… Даже говорить не стоит: сотня миллионов против нескольких сот дегенератов, извращенцев…» Одним словом, даже если определенного рода свободой может воспользоваться только ничтожно малая часть населения, ее необходимо сохранить… причем для всех. Ведь те, кто ею воспользуются могут явиться создателями новых практик, которые будут иметь фундаментальное значение в обновленном механизме цивилизации или деятельность людей, пользующихся этой свободой может уже являться ключевым элементом в системе цивилизации, недостаточно оцененным обществом. Например, столь часто презираемые в народе торговля, ростовщичество, алхимия… Даже в наше время люди продолжают подозрительно относиться к современным ростовщиками – банкам, считают несправедливой процентную ставку, причем любую, которую те взимают за оказанные услуги. Достаточно вспомнить известную шутку: «Маленькие воры – грабят банки, большие – их открывают…». И это при том, что их значение в современном обществе, казалось бы, трудно переоценить.
И в этом заключается одна из проблем демократии. Для многих слово демократия – магическое. Если решение принято демократически, то оно безусловно мудрое, справедливое и непременно принесет пользу. На самом деле, демократия – это просто власть большинства. Даже если не брать в расчет, что на самом деле решения в демократических обществах принимаются как правило не плебисцитом (всеобщим голосованием), а в результате довольно сложной, ступенчатой системы делегирования прав и таким образом получается, что на самом деле подавляющее большинство решений реально принимается небольшой группой людей, практически неподотчетных своим избирателям и обладающих всеми человеческими слабостями, даже если представить, что все решения в демократическом обществе формулируются в форме допускающей всеобщее голосование и по каждому из них проводится всеобщее голосование, это не сделает демократию более справедливой или менее подверженной всевозможным ошибкам! Скорее, наоборот. Если считать, что управленцами, людьми, принимающими решения в условиях демократии, избираются, назначаются люди имеющие соответствующую их деятельности подготовку, квалификацию, то, по логике, соответственно и решения, принимаемые ими должны быть более квалифицированными, чем решения по тем же вопросам, принимаемые случайными людьми. Это примерно то же что сказать, что диагноз и методы лечения, предлагаемые консилиумом врачей, будут более квалифицированными, чем то, что сможет предложить группа случайных прохожих. И здесь как мы не устаем повторять начинают работать либеральные ограничения на демократию. Такие, как, к примеру, свобода слова, вероисповедания, неприкосновенность частной собственности и т.д. Эти и им подобные ограничения не позволяют демократии, то есть власти народа, народу злоупотреблять демократическими процедурами и уничтожать ведьм, еретиков, «врагов народа», сократов, джордано брунов, вавиловых…, экспроприировать имущество тех, у кого, по мнению народа, оно в избытке и т.д. Таким образом, либеральные ограничения – это своеобразная «защита от дурака», механизм выработанный обществом на протяжении многих и многих лет экспериментов, проб и ошибок..., причем, ошибок часто с чудовищными последствиями.
Есть еще один момент во всем этом. Его необходимо отметить, что часто делают либералы, в частности, Фридрих Хайек. И это – то обстоятельство, что наш мозг сам является продуктом эволюции. Или, вернее, наше сознание. Вспомним, что биологически в своем сегодняшнем виде мозг человека сформировался несколько миллионов лет назад. То есть, все это время у него был потенциал платонов, ньютонов, рафаэлей, бахов, толстых…, но те почему-то не рождались. И затем в течении последних двух десятков тысячелетий случились те изменения, которые превратили его, это сознание в сознание того, человека, которого мы знаем сегодня. Что же такое случилось? А случилось то, что за это время цивилизация накопила огромное количество образцов, паттернов мышления, и мы их усвоили. И это тоже результат своеобразной эволюции – интеллектуальной. Метода проб и ошибок. И отбора. И здесь трудно переоценить значение ошибки, как движущей силы цивилизации. Так что, в известном смысле опять можно повторить: наша задача совершить как можно больше ошибок за как можно меньшее время. Ведь никто не знает, как они, эти ошибки отзовутся. Говорят, у Пушкина филологи нашли более 30000 нарушений правописания, то бишь, ошибок. Можно ли привести лучший пример их значения для человека, человечества?! Ведь и наш язык – детище эволюции!