Она подошла к приоткрытому стылому окну, вгляделась в ноябрьскую московскую темень, в белесый асфальт, подсвеченный рыжими слепыми фонарями, в холодные огни чужих квартир, и почувствовала сосущую пустоту внутри:
"Господи, что же делать, чем жить? Одиночество - это когда тебя нигде нет.. Какие же длинные осенью вечера, не знаешь, как дотянуть до ночи.. Кажется, что сейчас снег пойдёт.. "
Она прикурила сигарету, затянулась, отрешённо глядя в заоконную муть.
"Что нужно человеку? А Бог его знает.. Счастья? А что это такое и кто вообще его тебе обещал? Годы проходят в его ожидании: в надежде, тоске, отчаянии, опустошенности, безверии, цинизме.. такие вот метаморфозы. Не дождавшись, начинаешь задумываться о смысле бытия. И возникает вопрос "зачем". Не может же быть, чтобы без цели.. а в чем она? А жизнь меж тем идёт. Нужно делать дело. Это ясно. Дело - это цель. Построить дом, посадить дерево, вырастить ребёнка. Посадили, построили, вырастили. Уже взрослый, другой. Со своей головой на плечах. Свои цели, приоритеты, жизнь. Дерево не сажает, дом построили до него, детей рожать не хочет. Но цель есть - профессиональная самореализация. Уже хорошо. А тебе что делать? Что ты знаешь о жизни, кроме дерева, дома и детей? Дом стоит, сад растёт, детей рожать поздно, не успеешь вырастить - сбой в программе. И вот ты остаёшься сама с собой. Здоровье не то, нервы расшатаны, о перспективах лучше не думать. Перспектива одна - на погост. Есть книги, кино, театры, музеи, путешествия. Целый мир. Впечатления, как говорят, самое ценное в жизни. Грех скучать. А тебе не надо. Ну да, читаешь, съездишь пару раз в год на пару недель в отпуск, сходишь в театр. Точка. Выручает работа. Но твоя работа не цель, а средство, чтобы было на что жить. Зачем?"
Любовь и смерть. Два древнейших инстинкта человека, из которых один вытесняет другой. Ты или любишь, или умираешь. "В конечном итоге мы все умираем от недостатка любви", - привет от Уэльбека. Затворник и мизантроп знал, о чем говорил. Иногда ей казалось, что это он её запрограммировал на все последующие годы, оказавшись в нужное время в нужном месте - у неё под рукой.
Она закончила свою жизнь в сорок, как и было предсказано, и начала ее заново в сорок один. Зачем время терять и ждать до пятидесяти?
Только прожила она её быстро, и к пятидесяти у нее уже не было ни сил ни желаний начинать все сначала. Эрос уступил место Танатосу, и она не знала как пережить осень или хотя бы ещё одну ночь.
От окна несло холодом. Ветер рвал ветви тополей, где-то громко хлопнула рама: "Витька, паразит, просила же тебя! Окно закрой, смотри ветер какой, сейчас стекла выбьет! Кого МЧС предупреждал?"
Голоса стихли, должно быть, паразит Витька все-таки внял увещеваниям МЧС.
Если бы она любила пить - самое время выпить. Коньяку граммов сто пятьдесят.. Согреться, расслабиться и заснуть. До весны. Удариться в спячку. А весной открываются иные горизонты, это она хорошо знала. При прочих равных жить становится веселей. Должно быть, какие-то флюиды действуют на подсознательное.
Она всегда ждала весны, как манны небесной, как обещания чуда. Когда начинал таять снег и звенеть капель, появлялись первые проталины и с ними запах оттаявшей земли, вешних вод, нагретой солнцем сосновой коры - на даче росли сосны - откуда-то появлялись силы и желания, и жизнь возвращалась верой во что-то хорошее, что обязательно произойдёт, потому что впереди было лето, и это ощущение скорого света и тепла, как в детстве, вселяло в душу надежду на близкое счастье, на его возможность.
Казалось, что время откручивает виток назад: она чувствовала себя моложе и уверенней, с неё как будто бы сваливался груз из страхов, неприкаянности и серой тягучей тоски, давившей на нее долгих полгода, осень и зиму.
Осенью накатывала безнадёга . С приходом заунывных дождей, холодов и острого дефицита света. Темнело рано. В сумерках она выходила с работы, брела к метро, ёжась от ветра, зонт рвало из рук. Проехав полчаса из центра в набитом пассажирами вагоне, она выходила на своей станции, поднималась по эскалатору, и когда оказывалась на улице, было уже совсем темно. Она шла на парковку, еле переставляя ноги, ощущая навалившуюся на неё и, казалось, вечную, усталость. Глаза болели, их хотелось закрыть. Ничего другого было не надо. Ни говорить, ни читать, ни смотреть, ни слушать. Она чувствовала себя попугаем в накрытой покрывалом клетке: темно - значит спать. До весны.
Это полугодовое бессилие и безволие мешало ей жить. Она торопила время, считала дни с понедельника по пятницу, заглядывала в календарь, при этом понимая, что спешить ей в общем-то некуда, а недели и месяцы жизни проходят впустую и безвозвратно. Любовь, то чем она дышала и жила, растворилась, угасла, оставив после себя горечь разочарований и щемящее чувство потери себя прежней - наивной, восторженной, влюблённой и отчаянно-смелой, той, какою она уже никогда не будет. С уходом любви что-то сломалось в ней самой, как в испорченной неумелой рукой музыкальной шкатулке. Музыка оборвалась, тишина вокруг оглушала.
Она не искала новых увлечений, нет. Для этого необходим настрой, кураж, смелость, легкость и бесшабашность, все то, чего в её выпотрошенной душе сейчас не было. Но потребность в любви в ней жила, внутри неё, как в закупоренной сургучом бутылке. Любовь вообще-то живуча. Даже на пепелище со временем прорастает трава, так и с человеческой способностью любить происходит то же самое. Душевные ресурсы небезграничны, но со временем они способны к регенерации, более того, иначе и быть не может, пока душа ещё жива. Любовь - огромная душевная работа, чаще всего на износ. Но именно она наполняет жизнь смыслом.
Когда она пережила свою любовь, когда она от неё освободилась - то испытала чувство небывалого душевного подъема. Длительные, изнуряющие её мучения закончились, боль наконец отступила. Это было счастьем, она была свободна и могла просто жить и от этого чувствовала эйфорию. Однако, эйфория - состояние кратковременное и через какое-то время сменяется опустошенностью и поисками смысла. Пришла пора опять покупать козу..
А ночью выпал снег. Она лежала в темноте с открытыми глазами и завороженно смотрела в окно. Крупные хлопья падали плавно, задумчиво, как в замедленной съёмке, и вместе с ними на землю опускалась тишина.
Она вдруг вспомнила себя маленькой, трехлетней, закутанной, как куль, в колючий платок и одеяло. Раннее зимнее утро, ещё темным-темно и морозно, а Мусичка везёт ее на санках в детский сад. Сугробы сверкают и переливаются многочисленными драгоценными искрами и огоньками под фонарями, тихо-тихо вокруг, только слышно, как посвистывают полозья санок, да поскрипывает снежок под быстрыми мусичкиными ногами в мягких белых валенках, и ей кажется, что Мусичка бежит от неё, а веревка на санках такая длинная, что ей никак не догнать, не дотянуться до Мусички, и ей становится так горько и одиноко, что из глаз начинают медленно выкатываться крупные соленые слезы и стекать на платок.
" Мусичка моя, родная, как же мне тебя не хватает, я тут совсем без тебя осиротела.. Мусичка моя.."- слезы текли по щекам, подушка намокла. Она долго лежала в темноте, всхлипывая и утирая ладонью лицо, пока не уснула.
Она шла по заваленной снегом аллейке, с неба сыпал тяжелый новогодний снег, и все вокруг было сверкающим, нарядным и торжественным: и кусты акаций, и высоченные сосны, и дома , и зимнее белое солнце, - а рядом бежал Шарик, огромная сибирская лайка, которую в детстве они со Светкой запрягали в санки и катались на нем. От него пахло псиной, а шерсть была седой -жёсткой и плотной - и морда его всегда улыбалась. А теперь он бежал рядом с ней, виляя хвостом и хватая ртом падающие с неба хлопья.
- Бабуличка!- услышала она позади себя детский восторженный голос и обернулась. К ней навстречу бежал маленький родной человечек, в серой пятнистой шубке, мохнатой шапке и белых валенках с красными елочками по бокам:
- Бабуличка, я тебя зову-зову, а ты не слышишь! На меня!-кричал карапуз, запрокинув к ней лицо и растопырив в стороны ручки в мокрых варежках с примерзшими к ним катышками снега. Она подхватила его на руки и закружила:
- Родной мой, счастье мое, радость моя, я тут, я с тобой!- она прижимала к себе увесистое родное тельце и целовала розовые от мороза щеки и крошечную пуговку носа и ясные блестящие глазки, в густых рыжеватых ресничках, дороже которых для неё не было ничего на свете..
- Ты где была? Ты не уйдёшь больше?
- Я с тобой, маленький, я никогда не уйду! Любимчик мой, солнышко моё, радость моя.. Я всегда с тобой!..
Её слезы давно высохли, она спала, счастливо улыбаясь во сне своему единственному ребёнку.
А за окном все падал и падал снег.
2018, ноябрь