Какое-то время Глеб показывал свои работы, советовался, прислушивался к чужому мнению – что-то отстаивал, а что-то учитывал. Но в какой-то момент его перестала интересовать чья-то оценка, и показывать до выставки свои работы он перестал совсем. А после – и разговаривать об этом не хотел.
Однажды я попытался настоять на таком разговоре: мне кое-что не понравилось в последних работах. Он «вспыхнул» и зло прошептал: «Если ты - неудачник, нужно и во мне веру в себя поколебать?!». Хлопнув дверью, Глеб ушёл. И, как оказалось, навсегда… Спустя несколько дней после его ухода на моё имя пришло письмо из Москвы без обратного адреса. В конверте был только маленький обрывок тетрадного листа…
- С четверостишием?
- Да. Катенька долго плакала над ним, а потом любовно заключила в рамку и повесила на стену.
- Для чего?
- Видимо, как напоминание на случай, если сын вернётся.
- Напоминание кому?
- Себе.
- ?
- Чтобы, если он вернётся, не забыть, на что он способен.
- Зачем это помнить?
- Видите ли, Дусенька, Катя очень мягкий человек, незлопамятный и отходчивый. Она же не перестала любить Глеба, и если он вернется, она снова окружит его любовью. А если… Не дай Бог снова…
- Понятно, - вздохнула я. - И где он теперь?
- Сначала он подался в Китай к одному тамошнему камнерезу, с которым познакомился на одной из выставок. В поднебесной, как и в России, это развито, и есть чему поучиться. Видимо, переняв что-то у местных мастеров, он двинулся в Европу, где ценят любую ручную работу, и немало людей, готовых выложить кругленькую сумму за эксклюзив от русского камнереза. Сейчас у него там частная мастерская.
- Он вам пишет?
- Нет.
- Тогда откуда…
- Это мы узнали от посторонних людей, но сначала даже примерно не знали, где он.
- Как же вы, наверное, настрадались! – воскликнула я. Немного помолчав, я спросила: - А почему Вы решили рассказать мне об этом?
- Оно как-то само получилось, - Самуил Яковлич задумался. - Знаете, Дуся, если бы я услышал такую историю, то, наверное, подумал бы о том, что родители сами где-то упустили ребёнка, неправильно его воспитывая. И мне бы очень не хотелось, чтобы также думали о нас, поэтому на эту тему мы с друзьями не говорим. Катя, вон, вообще замкнулась, уйдя с головой в работу. И с ней мы об этом тоже не разговариваем.
- Почему?
- Не знаю даже. Само как-то так сложилось. Наверное, не хотим друг другу раны бередить. А может, и потому, чтобы не пуститься во взаимные обвинения. Надеюсь, у нее есть задушевная подруга, с которой она бы говорила о таких вещах. А вот мне об этом поговорить не с кем было. И вот, появляетесь Вы. Вам с первой минуты стала интересна эта история.
- Как это Вы… – удивилась я.
- У нас в доме часто бывают люди, - перебил он меня, - но никому не было дела до того, что там – на стенах… Вы же … видели бы Вы себя со стороны, как было заметно, что Вас захватили эти работы… А еще важно то, что у нас с Вами нет общих знакомых, а значит, Вы никому не расскажете. Рассказать-то, может, и можно, вот только любят люди всё переиначивать и толковать на свой лад… Так что, на Вас, Дуся, всё и сошлось…
- Понятно…
Я не знала, как себя вести. Любопытствовать, уточняя детали, не хотелось. Лезть с выводами и советами, когда не спрашивают?.. Молчать, не зная, куда деться и на что смотреть, тоже неловко. И я принялась рассматривать наш настольный «натюрморт». Прикоснувшись к рябине, я поняла, что она ненастоящая! «А ведь и правда, - подумала я, откуда ей быть: сейчас она еще неспелая», - и вопросительно посмотрела на Маршака. Он улыбался.
- Это Вы сделали?
- Ну да.
- Но как и когда? Из чего?..
- Дуся, это – первая моя работа по дереву. Почему-то Вы напомнили мне именно рябину, и мне очень захотелось это сделать. Я попросил официанта принести её при удобном случае.
- Но когда?
- В самом начале, когда Вы пошли «припудрить носик»… Почему Вы молчите?
- Это так трогательно! Никогда еще никто мне ничего не посвящал. И я не знаю, почему Вы…
- Не мучайтесь, Дуся. Давайте не говорить больше об этом. Я сделал, что мне захотелось. Выяснилось, что и Вам это приятно. И на этом хватит! Давайте лучше мороженого уже попросим.
- Я согласная! – и мы снова засмеялись.
Пока ждали мороженое, был поднят тост за то, как же хорошо, что мы встретились: мне нужна была работа и жильё, а Маршаку – собеседник…
- Самуил Яковлич, а что случилось с отцом Глеба? Неужели так всё было ужасно, что и рассказать нельзя?
- Вам – можно, а тем бедным женщинам – нет… Он был ранен в живот… Стоял на коленях и держал в руках собственные внутренности. Мы бежали, чтобы забрать его и погрузить в подлетающий уже к тому месту вертолёт. С другой стороны к нему бежали душманы. Мы думали, успеем… - Самуил Яковлич опустил голову и замолчал, но потом коротко добавил: - Серёга так и остался в моей памяти: стоящий на коленях с устремлённой к небу рукой…
- Да… Представляю, что Вы чувствуете…
- ? - Самуил Яковлич посмотрел на меня с болью и, мне показалось, с надеждой.
- Я бы тоже винила себя, хотя ясно, что тогда… погибли бы все…
Какое-то время мы молчали. И я вдруг кое-что вспомнила и ухватилась за это, как за спасительную соломинку:
- Вы говорили, что есть для меня какие-то новости…
Маршак вздрогнул и, вспомнив что-то, сначала будто обрадовался, но потом немного погрустнел:
- Дуся, для Вас есть работа в ЖКО. Вот только, устроит ли она Вас…
Как странно… Но мне тоже стало грустно, но не век же быть у них прислугой и зависеть от них. Как оказалось, мне не хотелось расставаться с Маршаком, его Катей, их домом…
- Какая?
- Уборщицей в ЖКО или няней в детский сад этого же предприятия.
- Почему не устроит? Устроит… У меня, вон, даже выбор есть – ответила я шуткой, но ни мне, ни Самуилу Яковлевичу не стало весело. – И где же находится это Ваше ЖКО?
И он, назвав адрес, начал объяснять, как туда добраться, рисуя на салфетке мой маршрут. Едва я положила в сумочку эту салфетку, произошло нечто… Заиграла песня «Нежность»! Я вспомнила.. Я всё вспомнила! Резко повернулась и посмотрела на самовар, на васильки, как у барина на веранде… Память «обожгло» воспоминанием… Что это? Чья-то злая шутка? Знак? Просто совпадение? Так всё было хорошо… Мне захотелось убежать. Я схватила сумочку и, уже, было, рванулась, чтобы это сделать, но он схватил меня за плечи, заглядывая в глаза:
- Дуся, что с Вами? Вам плохо? Чем я Вас обидел?
- Нет. Просто, эта музыка и это… - я посмотрела на самовар, на васильки и опустившись на стул, умолкла, понурив голову. «И, правда, что это со мной? Он-то тут при чём? Просто, так совпало…», - думала я.
- Дусенька, давайте закажем чего-нибудь вкусненького!
- Давайте…
И нам принесли апельсиновое желе и орешки со взбитыми сливками. Конечно, можно подумать, что я – обжора, но ведь я никогда ничего из этого не ела и, может, никогда больше не попробую…
- Дусенька, а что это такое с Вами было, если не секрет? – спросил Самуил Яковлич.
- Не очень счастливые воспоминания. Но я бы не хотела, - ответила я и с интересом посмотрела на Маршака: до этой минуты мне ни разу не приходило в голову рассматривать Маршака, как мужчину, ведь он всё наше знакомство был старше меня по статусу. Да и по возрасту тоже… А тут - эта песня, самовар, васильки… как тогда… Я снова посмотрела на него, он это заметил и спросил:
- Дуся, о чём Вы думаете?
- О Вас.
- Можно узнать?.
- Нет…
- Тогда пойдемте потанцуем!
…Мы никогда еще не находились так близко, и, оказавшись рядом с Маршаком, почувствовав его запах, чужой и притягательный, я так разволновалась, что меня охватила мелкая дрожь. Волнения прибавляло еще и то, что Маршак, будучи моим «начальником», очень образованным человеком и, наконец, то, что был старше меня, а относился ко мне так нежно, так бережно, как будто от меня зависела его жизнь, а не наоборот…
Пока мы танцевали, Маршак разглядывал моё лицо и всё время улыбался. Мне это было приятно, хотя немного смущало.
- Дуся, Вы такая, что Вас хочется касаться..
- Пойдемте за столик, Самуил Яковлич, - сказала я, не выдерживая напряжения от нахлынувших чувств, - а то Вы, по-моему, начинаете за мной ухаживать…
Продолжение здесь: http://www.proza.ru/2018/12/03/874