Я стоял на остановке и отчаянно хотел поскорее уйти, или уехать. Но идти было слишком далеко, а трамвая всё не было.
Метрах в тридцати - у самого рельса валялся кусок хлеба, который наперебой расклёвывала птичья ватага. Крошки летели в стороны и, увеличивающаяся на глазах стайка хватала их и налету, и с асфальта, занимая всё большее и большее пространство.
Водители притормаживали, несмотря на довольно плотный поток, старались объехать, увлекшуюся трапезой пернатую братию, но было понятно, что вот-вот появится тот, кто ни за что не сбросит скорость, кому всё равно и для кого случившееся не будет иметь никакого значения, или даже станет очередной забавой.
А воробьи и голуби всё слетались и слетались, как малые дети, забыв всякую осторожность, поддавшись какому-то общему азарту и помешательству.
Я хотел заставить себя отвернуться и не мог. Заворожено смотрел на эту сценку, прекрасно понимая, какой будет финал. Ругал этот день, иногда мир, который всегда был жесток, но жестокость которого, особенно остро начинаешь ощущать лишь с годами, но больше себя. Да – себя! За то, что: «угораздило меня очутиться в этом месте и в это время!»
Внезапно в кучу птичьей свалки спикировала ворона. Птицы отпрянули. Она ухватила кусок клювом. Сперва осторожно – приподняла над головой и, сделав несколько едва заметных движений, ухватила его крепко – надёжно. Взмахнула крыльями и спланировала к ближайшему газону. Я с облегчением выдохнул. А ворона, перед тем, как набрать высоту разжала клюв и выронила, почти уложила хлеб на безопасное место.
Описав полукруг, она крикнула на прощание то ли мне, то ли птицам, что-то на своём вороньем языке и стала отдаляться, поднимаясь всё выше и выше. Птахи тут же перекочевали с дороги на зелёный спасительный ковёр коротко постриженной травы. Я тоже пошёл по своим делам, не дожидаясь транспорта.
В моей жизни было немало учителей – хороших, добрых людей у которых хотелось учиться, хотелось хоть в чём-то быть похожим на них. Но это было так далеко: где-то там – в детстве, юности, пусть даже в молодости. Но все они остались за какой-то прозрачной стеной, вернуться за которую нельзя ни мне, ни им. А те, кто деловито и нагло… беззастенчиво занимал их места, годились не в учителя, а в антигерои… Да и поздно мне уже чему-то учиться. И вдруг – Ворона! Птица, которая в один миг показала, что она и умнее, и добрее, и отзывчивей меня – такого большого и бестолкового. Хотя, она ничего и не хотела показывать. Она просто сделала то, что подсказало ей её птичье сердце – чистое и большое.
Я прожил почти полвека, но до сих пор не знаю, как вести себя во многих ситуациях. Разбираю: что хорошо, что плохо, как ребёнок, едва увидевший буквы, пытается сложить их в слова. Иду то, наугад, то с широко открытыми глазами, не видя ничего вокруг себя, или, не желая видеть, ломая то, что не сажал и не строил. Но вот Ворона… Она снова заставила меня открыть глаза, задуматься и осмотреться. Что, в общем-то, мало кому удавалось.
Я почему-то часто вспоминаю её, и от того становится : и стыдно, и больно… и радостно, и легко!
2018