В середине марта, к ним в дом, как раз ко времени посиделок, пришла женщина, странница. Странниками становились люди, лишенные жилья, как правило, после поджога деревни, чудом оставшиеся в живых, гонимые голодом и холодом шли они от одной деревни к другой в надежде получить ночлег и хотя бы какую-то еду. Дарья пригласила ее к столу, налила в миску остатки кулеша и кружку травяного чая. С жадностью проглотив все, женщина начала рассказ, который по мере течения его поверг всех в ужас.
Странница первоначально описала ситуацию, так знакомую всем слушающим ее: «Партизаны сообщили о карателях, и жители побежали в лес…». Затем она не много помолчала. «Но в этот раз карательную операцию осуществляли, не немцы, а, как стало известно позже,северные наши соседи. Все они были высокие, рыжие и на лыжах; по следам отыскали людей, согнали на поляну и...,- собравшись с духом, продолжила, - эти бешеные звери, разложив костер, тут же, на глазах матерей, грудных детей насаживали на штык и бросали в огонь; а потом, детей постарше, женщин и стариков до смерти замучили. Вернувшись в деревню, уничтожили и ее. Так они с партизанами борются. Закрыв лицо руками, она горько заплакала, а с ней и все находившиеся в доме.
Спустя неделю уже жители Новки бежали к лесу, ища спасения. Ольга заметно отставала; Казик был подвязан большим платком на груди, и это не давало возможности бежать быстрее, да и ослабела она за зиму основательно. Сначала виднелись спины убегающих, а потом и их уже невозможно было рассмотреть. Чувствуя, что ноги отказываются повиноваться, остановилась она на поляне, осмотрелась и, увидев огромную елку, решила под нее спрятаться.
Вся ее сущность обратилась в слух, она слышала даже собственное дыхание. Через некоторое время Ольга уловила звук шагов. Сердце забилось так, что, казалось вот-вот, выскочит из груди. Она закрыла глаза и тогда только решилась открыть их, когда шаги затихли. Открыла и неожиданно встретилась взглядом с рыжим человеком в немецкой форме. Промелькнула обреченная мысль: «Рыжий, все – это конец». Больше Ольга ничего не помнила, так как в бессознательном состоянии вывалилась с Казиком из-под дерева прямо к ногам, как она считала, фашиста. Приходить в себя начала от похлопывания по щекам. Еще плохо соображая, где она и, что с ней, увидела огненного цвета волосы и начала опять терять сознание, но слезы на щеках этого рыжего солдата остановили ее. Ольга пристально всмотрелась ему в лицо, он действительно плакал. Окончательно очнувшись, она принялась беспокойно оглядываться, ища глазами сына, который в это время мирно спал рядом на серой немецкой шинели. Солдат, помогая ей вставать, участливо и, картавя, приговаривал: «Плёхо, матка, плёхо?». Узнав немецкий акцент, она мысленно облегченно вздохнула: «Немец». Как будто это обстоятельство могло дать ей надежду на жизнь. Он поднял с земли Казика, передал ей. Потом открыл свой ранец, достал буханку хлеба и кусок сала, размером с ладонь протянул ей. Указывая рукой направление, в котором следовало бежать, чтобы не встретиться с цепью карателей, легонько подтолкнул ее. И Ольга побежала.
Одной рукой прижимала к груди хлеб и сало, а на другой, согнутой в локте, держала она сына вровень со своей спиной, чтобы, если немец вдруг выстрелит, убил их обоих. Перебежав поляну, все еще не веря в столь чудесное спасение, она оглянулась, солдат стоял и смотрел им вслед. Он поднял руку, казалось, что сейчас начнет махать, как это обычно делают на прощанье. Затем передумав, резко опустил ее и произвел очередь из автомата по елке, недавнему убежищу Ольги. Снова смерть обошла ее стороной.