Однажды на исходе осени в середине рабочей недели ко мне в кабинет зашел коллега Александр, известный в кругу друзей, как Калмык. Он охотно отзывался на этот псевдоним. Хитро улыбаясь, произнес:
— Володя, что ты прикипел к рыбалке и Бочарке, будто на ней свет клином сошелся. Пора менять декорации, есть места живописнее. Предлагаю в субботу совершить вояж за грибами. Не пожалеешь, ведро грибов гарантирую. А бычки тем временем подрастут Тихая охота не менее увлекательна, чем рыбалка.
— Знать бы, где грибы водятся, разве что «мышата» в сосновом бору, что у мыса Ак-Бурун? — оторвал я взгляд от рукописи. — Но там их не густо. Где ты решил охотиться, наверное, в Марьевском лесу?
— Лес подождет. В прошлое воскресенье провел разведку в окрестностях поселка Багерово и набрел на клевые места, — сообщил он. — После дождей, там обилие грибов. Видно до меня никто не набрел. Шляпки у грибов, как тарелки, нет, как кастрюли, хоть косой коси. За полчаса насобирал ведро с горой. Мог бы и больше, но не оказалось под рукой тары.
— Может, они крупные из-за повышенной радиации, ведь поблизости расположен бывший учебный полигон для ядерных испытаний? — предположил я.
— Снял пробу, нормальные грибы, отличная закусь. Грибной сезон в разгаре, но не слышно, чтобы кто-то отравился или дуба дал, так что не верь «сарафанному радио», — возразил он и блеснул познаниями. — На этом полигоне с самолетов сбрасывали макеты, муляжи, а боевые ядерные изделия, в том числе знаменитую, самую мощную бомбу «Кузькина мать», которой Никита Хрущев угрожал буржуям, испытывали на полигонах под Семипалатинском и на Новой Земле.
— Доверяю твоему авторитетному мнению, — с иронией заметил я. Александр, расценив это, как знак согласия, продолжил. — Возьми с собой пару ведер или рюкзак, большую сумку, а лучше мешок. И не забудь для моторности и бодрости «горючее», устроим пикник, обмоем удачную охоту....
— Ты уверен, что она будет удачной? — поймал я его на слове.
— Не сомневаюсь, фортуна нам широко улыбнется. Как гурман, свидетельствую, что грибы вкусны в маринаде, в сметане, в супе. Пальчики оближешь, — расхваливал он. — Закусь я обеспечу, возьму шмат бекона, крутые яйца, чеснок, цыбулю, «Бычки в томатном соусе», а ты прихвати пузырь, чтобы граммов по двести на брата.
— За «горючим» дело не станет, — ответил я. Давеча побывал в родном селе и у самогонщицы бабки Кудяшихи приобрел для настоек, растирок и компрессов литр первака двойной перегонки, чистого, как слеза, горящего синим пламенем.
— Съедобные грибы от ядовитых отличишь? — поинтересовался я
— Для тревоги нет причин, мухомор и бледные поганки там не прижились. А степные грибы, лисички и шампиньоны сами в корзину просятся.
«Похоже, друг степей калмык, — вспомнил я пушкинскую строку, — знает толк не только в женщинах, но и в грибах». Его ответ вдохновил, настроил меня на предстоящую тихую охоту.
Терпеливо дождались субботу. Рано утром с сумкой, бутылкой первака и провиантом я прибыл на железнодорожный вокзал, где меня с пластмассовым ведром и большой сумкой поджидал Калмык. Обменялись рукопожатиями.
— Почему без объемной тары, в сумке много не унесешь? — пожурил он.
— На первый случай, сойдет, — отозвался я. — Главное, в сборе грибов поиск, азарт, а добыча, хотя и приятна, но вторична.
Он не возразил, ибо тоже считал, что радость доставляет участие в охоте, дружеское общение, застолье на лоне природы.
Диктор объявила о посадке в пригородный поезд «Керчь-Джанкой» и люди из здания вокзала высыпали на перрон. По их экипировке, наличию рюкзаков, ведер, корзинок, я определил, что любителей тихой охоты, а значит, и конкурентов, немного.
Расположились с Александром в плацкартном вагоне. Прозвучал гудок тепловоза и тихоход тронулся. Мне часто приходилось пользоваться его услугами. Вспомнил, как в 90-е годы из-за бизнеса челночниц, вагоны, как будто трюмы сейнеров, пропитались запахом хамсы, тюльки и кильки. Наиболее продвинутые коммерсанты, имея деловые связи с браконьерами, промышляли керченской сельдью, кефалью, пиленгасом, камбалой, барабулькой, а некоторые — краснюком.
На станции Багерово вместе с нами сошли два десятка пассажиров. Лишь половина из них направились по проселочной дороге в холмистую степь по направлению к побережью Азовского моря.
— Конкурентов немного, — бодро изрек Александр. — Грибов на всех хватит.
Ступили на нераспаханную с жесткой сухой травой степь и настроили зрение на поиск грибов. Мне попадались, но редко, рядом со свежими пеньками мелкие грибочки, которые разве, что пинцетом можно взять. Понятное дело, что я их не трогал, пусть подрастут. Пройдя полсотни метров, срезал три более-менее средних размеров гриба. Взгляд постоянно натыкался на свежие срезы. Остановился, наблюдая за коллегой и потому, как он редко наклонялся к земле, понял, что грибы не прыгают к нему в ведро.
— Саня, где обещанные «тарелки и кастрюли», которые хоть косой коси!? — подал я голос.
— Погоди, не паникуй, мы лишь вначале пути, — отозвался он. — В степи, как в лесу, чем глубже, тем больше дров, а в нашей ситуации грибов.
— Подозреваю, что грибы собрали до нашего прихода, — озвучил я версию. И вскоре убедился в ее верности. Когда из низины мы поднялись на пологую вершину холма, то взорам предстала картина: впереди нас длинной цепью, будто саперы на минном поле, перемещались и взрослые, и подростки. Вместо миноискателей и щупов у них в лучах солнца поблескивали лезвия ножей. Сложилось впечатление, что по сигналу тревоги или звону колокола они, подобно древним новгородцам, собрались на вече.
— Эх, саранчой налетела орда! — с досадой произнес Александр. — Кто же знал, что они спозаранку совершит набег. Наверное, аборигены из местных сел. Возможно, чабаны или пастухи, сообщили им об обилии грибов. Вот и организовали культпоход, массовую охоту. Зоркие, опытные, после них ловить нечего, грибочка не пропустят. Придется через неделю-другую наведаться, когда «малыши» подрастут.
— Где гарантия, что снова не подоспеем к шапочному разбору?
— Риск есть, а гарантии нет, — согласился он и велел. — Доставай элексир бодрости, выпьем за будущую удачу.
Саня расстелил небольшой коврик, выложил сало, чеснок, лук, ломтики хлеба, вскрыл охотничьим ножом консервы. К этому спартанскому «натюрморту» я добавил несколько бутербродов и бутылку «спотыкача». Открыл пробку, разлил по стограммовым стаканам и провозгласил тост:
— За красоту, гармонию природы и за фортуну — капризную натуру!
— Без рифмы жить не можешь, — усмехнулся он и выдал на-гора. — Нет повода для печали, кто ищет, тот всегда найдет!
Холодный норд-ост, напомнив мне о Бочарке, донес запахи моря. В бутылке было граммов сто первака.
— Не оставляй слезы, разливай, а то ни в одном глазу, — велел друг степей и для убедительности добавил. — Наполеон завещал: если бутылка укупорена, то она должна быть выпита до дна. Согласен с Бонапартом?
— Император прав, аргумент железный, — ответил я и разлил по стаканам остатки «горючего».
Под звучание оптимистических тостов мы «приговорили» напиток, однако фортуна не улыбнулась. В расчете на то, что среди конкурентов есть ротозеи, мы, обретя заряд энергии, продолжили поиск грибов, затаившихся в сухой траве.
Калмык собрал килограмма полтора, а я — не более килограмма. Он по-братски поделился добычей. С этими «трофеями» поезд-тихоход привез нас в Керчь. Получилось, как в басне: пошли за шерстью, а вернулись стрижеными.
Через неделю Саня бодро предложил:
— Давай махнем за грибами! «Горючее» не забудь, а закусь за мной. Теперь уж точно, как верблюды, нагрузимся дарами природы для жарки, соления, маринада и сушки…
— Флаг тебе в руки! — ответил я. — На «тарелки с кастрюлями» не претендую.
Вооружившись удочкой и спиннингом, выходные дни я провел на Бочарке. Улов бычков оказался скромным, зато впечатления от общения со свободной стихией, мелодией волн прекрасны.