Прошенное исполни!

 

Заимка Аверьяна Родимцева стояла на высоком берегу Кана, туда вверх по течению реки, в сторону Ашкаула. Поставил ее, еще дед Родимцева Алексей Капитович Хрулев. Поставил в стародавние времена, а потом отдал в приданное своей дочери Настасье, в день ее свадьбы с отцом Аверьяна Игнатом Захарьевичем Родимцевым, справным тульским мужиком, неизвестно как угодившим в Канск. Заимка не так чтобы процветала при Игнате Захарьевиче, но он ее держал и старался, на долгие летние месяцы сбадрить туда всю свою большую семью, поскольку она ему докучала и не позволяла вести «достойный образ жизни», то есть изрядно погуливать и шалить самым беззастенчивым образом. По сути, благодаря стараниям батюшки, Аверьян вырос на этой заимке, и она стала его, еще до той поры, как вошел он в силу. Знал он здесь все, даже малые тропки, пролески за ними, но особо ему полюбилась река, здесь он на самом деле был мастак, сызмальства добывал рыбу. Потом приспособился продавать ее в Канске,  утром отвозил ее на рынок, а к вечеру возврвращался, цену не ломил, а потому сбывал все с ходу, имея, однако неплохие барыши.
В то утро Аверьян, еще по утреннему туману, вышел на своей лодчонке-ветке выдолбленной  по туземному способу на реку. Сети были поставлены в тихой заводи, у берега сплошь заросшего тальником, место хоть не далеко от берега было рыбное. Видимости, поутру ни какой, но Аверьян без труда нашел трепыхающиеся на волнах берестяные поплавки. Снасть выбирал не торопясь, бросая достойную добычу в лодку, а рыбью мелочь, отпуская на волю. Работа обычная тягомотная, делай и делая не раздумывая об особом.  Обычно все просто, но на этот раз сеть отчего-то не подалась. Он дернул, а она, - ни в какую не идет. – Что такое, - пронеслось   в мыслях, - Нешто за коряжку какую зацепило. – Подплыл ближе, - туда, сюда, не поддается. И вдруг позади лодчонки, прям за его спиной,  что-то громко булькнуло,  лодчонка накренилась, да так сильно, что и зачерпнула воды. Аверьян   дернул голову назад, да и застыл на месте, вплотную к борту, в каком-то дюйме от его руки качался раздутый, серый  труп утопленника. Седые волосы разметала по воде, щеки до кости объедены рыбой, зрачки   выступили наружу и смотрят в упор.  Мурашки поползли у  по спине, - А ну прочь, - вскрикнул Аверьян и оттолкнул страшный улов от борта. Труп закружило в стремнине. Аверьян отплыв в сторону берега, закурил самокрутку, махорка рассыпалась прямо по трепыхавшейся на дне лодчонки рыбе, руки тряслись, а мысли путались. В синеватой дымке табачного дыма Аверьян видел как одетый в какие-то белые лохмотья труп утопленника закружило и понесло по направлению к Канску, вверх вздымалась черно-белая борода с застрявшими прожилками водорослей. – Тьфу, пропасть! – сплюнул Аверьян прямо в воду, - И притянет же такое!
Лучи солнца прорезали густую белизну. Туман словно масло на сковородке начал оседать и вскоре окончательно растворился. Восторженная синева затопила речное пространство.
 Вернувшись за полдень из Канска, Аверьян привязал лошадь с телегой к коновязи, браво стеганул себя плеточкой вдоль ноги, - Эх, день все же сегодня удачный. Рыбу сбыл и детишкам гостинца прикупил. А что, утопленник поутру, так о том и позабыть вовсе можно. Мало ли что вода принесть может, так о всяком печалится.  Главное дело не забывать.  Оглянулся на свой двор устеленный добрым тесом, - тишина.  Очегож так? Разве, что дети скотину выгеали, а сами на реку убежали. Даже годовалого Андрейку не слышно. А жена? Ах да, Таисия на Коноваловские дачи с клубникой собиралась. Молоком еще там подторговывает, пока постояльцы из Петербурга, так и вовсе удача. – Ну что ж лошадь он и сам покормить сможет. Доброго овса сегодня заслужила Каурка.
Подумал, а потом слышит: Тятя! Тятя! – бежит к нему через всю непомерную огородину его любимица Нюраська. Бежит, руками машет, сама белая как стена Спасского собора, что в Канске. За ней и Козька, старшой с Андрейкой на руках. – Тятя, там, на берегу… Страх до чего безобразный! Тятя, там…
Пошел навстречу, - Нюрась, охолонись. Что такого страшного увидеть на речке  могли?
- Мертвяк тятенько! – в три ручья заревела дочурка. Козька тот головой махнул, - Да правда.
Ну, раз правда, то пошли, посмотрим. – За огородиной и небольшим сосновым лесочком крутой спуск к реке. Там тальник, да черемуха. Спустился Аверьян, а на отмели мертвец. Да не другой, тот самый, что утром приплыл, рубаха белая самотканая пузырится на локтях, портки тоже белые, ноги босые распухшие, бороденка кверху – Как же такое может быть? Ведь сам видел, к городу понесло? Святой угодник заступись! – перекрестился, детей восвояси отправил, неча им на такое смотреть. - Прочь ступайте,  , а я тут сам приложусь.
Нет, не может собраться, сел думает, кисет с махоркой вынул. Все никак понять не может, как плывущий по течению утопленник возвертаться мог. – Да ладно, что думать. – Отвязал лодку, зацепил мертвеца багром и на середину реки. – Плыви подале…
Отпустил, а мысль все гложет. Вот уже и  вечер, а у него засело – Ведь не по-божески, то с мертвяком поступил. Може нужно было жандарма из города кликнуть,   все определить? Да отмахнулся, - ведь по судам затаскают, да еще в убивцы определят. У нас на Руси, чем подальше от власти тем справнее, и не скажешь, что вырешить смогут, могут наградить, а могут тебя же в кандалы заковать. Мысль та казалась, убедила мужика. Тряхнул он патлами и до заимки подался.
 Таисия воротилась уже в темноте, дети ей наперебой об утопленнике сказывают, а она головой качает, а сама вроде как не своя, все молчком, да как то неловко, то бадья упадет, то за разосланную самотканую дорожку, что в хате зацепится, а корову Зорьку доит, ласковых слов не приговаривает, детям ладушки не поет.   А спать легли она Аверьяну и сказывает: Возле леска коноваловского у поворота реки, встретила я жуткого мужичонку, что твой мертвец будет кожа лица и голые ноги вроде как от воды распухли так, щеки кровоточат, идет мне на встречу и причитает: «Скажи мужу, чтоб похоронил меня», да «Скажи, чтоб похоронил, да службу заупокойную заказал. Скажи и все возблагодариться ему по-царски». Я перекрестилась и бегом, а он вроде и отстал. Но долго крик его разносился. – Положите меня в землю! - И что   такое было,  подумать боюсь.
Вздохнул Аверьян, - Так и у меня душенька не спокойна. – И поведал о давешних обстоятельствах. Взмахнула Таисия руками, Вот оно что, и как такой грех замолить.- Подумали, погадали, не спится им за полночь. И вдруг слышат вроде как кто скребется в оконце, подскочил Аверьян, поднял свечу и так и обмер, - смотрит на него в подслеповатое давешний мертвяк, выпуклые глаза дичиной налились, на проеденных рыбой скулах клочья кожи висят и тихо так шепчет: Придай   земле Аверьянушка и возблагодарится тебе  » - Закричал Аверьян, а сам от окошка, как от кипятка отскочил. Подскочила Таисия, - Что   спрашивает? – А Аверьян ничего сказать не может, на окошко кажет, а там уже ничего нет. Опять спать легли, уже задремали, - снова стучится. И так всю ночь до самых петухов. А тут к утру божий странник пришел, рассказывает, - Мол встретил на дороге человечка, который передать велел «Прошенное исполни!». Аверьян, - Что за человек? – а странник, ну и человек и человек. – Может лицо у него какое-то странное? – пытает Аверьян. – Про то не скажу, признаться не рассматривал, а вот сказанное передаю.
Аверьян опять с вопросами подступает, - Не были у того человека, босые распухшие ноги? – Странник опять о том не говорит. – Вздохнул Аверьян, на реку подался. Глядит, а на том же самом месте давешний мертвец качается. Он быком взревел, - Да не может, не может такого быть? Что за напасть со мной приключилась? – кричит на весь белый свет, а мертвец не исчезает, тиной подернулся весь, а вокруг его воронки идут. Зацепил багром, да на самую середину, даже проплыл немного по течению, к Канску. – Плыви себе родименький, и больше не возвертайся. Ударил веслами, вывернул лодку к берегу, оглянулся, а утопленник, что за диво, вроде привязанный к лодке, возвращается. – Да что за напасть! – Другой раз с версту волочил его до Канска. Пустил по течению, а возвращаться стал, - покойник на отмели лежит, бороденкой кверху.
А домой пришел, - несчастье, годовалый Андрюшка полез в бадью с водой, захлебнулся, насилу отходили. Таисия у постели сына сидит.  Нюраська сказывает, что слышала шепот, что позвал малыша, а потом вроде кто-то тянул его вводу… Тому конечно никто не поверил, но все таки как то не по себе стало. Ночью, какой уж сон. Лег Аверьян и ждет, что в окошко вот-вот стук раздастся. И вот слышит: Схорони Аверьянушка, за то судьба тебя милостью наградит, а иначе слезы твои будут бесконечны. Схорони, да как следует отпой слугу божьего Егория». Закрыл глаза Аверьян, - Вслух на всю хату молитву читает. К Деве Марии, к Христу взывает. Но остановится, снова слышит: «Прошенное исполни!».
Утром, уж сам на мертвеца похож, - под глазами круги,   щеки впали, глядеть страшно. Пошел опять на реку. Мертвец тут  . Выволок на берег и скорехонько в город поехал. Все разрешилось быстро. Разве, что вот что про церковь напрочь забыл».
Неподалеку на бережку выкопал глубокую могилу, положил в домовину разъеденное водой тело и землей засыпал. Но ночью мертвец снова пришел к Аверьяновой хате. Поблагодарил за труд, но молвил, что не удержит его могила без божеского благословения, а оттого и болезнь малолетнего Андрюши продлиться. А исполнишь все как надобно приходи как раз к Иванову дню к моей могиле в полночь и получишь награду. – Будет тебе благословение! Все исполню! – вскричал пуще потрясенный Аверьян. Страшно сверкнули его глаза, руки  затряслись. Наутро он нашел еще более обезображенное тело на прежнем месте. Выкопанная могила раскопана. Все исполнил на этот раз как надобно и оттого мертвец больше не вставал.
А в ночь на Иван Купалу расцвел на могиле утопленника папоротник, цветком ярким неправедным. Подхватил его Аверьян. А цветок все ярче и ярче разгорается, если правильно идешь и меркнет, если не туда ступаешь. Как будто зовет его куда-то, дорогу указывает. Бежит за ним мужичина. Привел его цветок в сосновую рощу и под сломанное дерево упал. Стал расчищать упавшую хвою и мох Аверьян, копнул землю, на фут, а то и больше. Выкопал человеческий череп, желтый такой весь. Хотел было выбросить, но петельки серебряные углядел, нажал на них и череп раскрылся. И лежали в этом схроне   разные украшения: браслеты, кольца, цацки всякие. Нет он себе их не взял в   управу отнес. Разбойничьи то были украшения, с убиенных душегубами  снятыми. Негоже подумал Аверьян на смертях наживаться и подписал, чтоб те деньги на богоугодное дело отдали.  Говорят что церковь построили, красивую справную. Но все равно к той церкви ходу нету, не тянутся к ней прихожане, так и стоит в отдалении. А в ночь на Иван купала, там страшного мужика в белом исподнем  видели. Кожа серая, как от воды раздувшаяся, щеки рыбой выеденные и глаза из глазниц выскакивают. Подойдет вплотную и говорит «Прошенное исполни!». Разбойником он был лиходеем, а потому его даже освященная земля не держит и кладов подобных подаренного Аверьяну осталось по всей сибирской земле немеренно. И если не вздрогнет человек не убоится вида ужасного, а согласится исполнить о чем скажет мертвец, тогда может и подарит свой клад душегуб . Но добра от тех денег не будет, не любви не будет, не дружественности, одна маета. Наверное уже находились такие смельчаки, на все готовые   ради золотого агнца. Просили они у призрака милости и строили себе дворцы, ели заморские кушанья, но все как то не впрок и не в радость, а потому кончали страшно и не по-людски вовсе.
А Аверьян был счастлив, и несколько не пожалел, что не взял тех денег, всего сам добивался. А дети его подросли, выучились и жили честно и совестливо как бог велел. Так прошла вся жизнь.