Студенческий рай

 

        1

  Да простит меня современный мир за некий, личный экскурс в 20-й век, начиная с 60-х, когда страну перестало лихорадить событиями, последствия которых залегли глубоко в нашей истории шрамами и рубцами. И со временем так называемая "оттепель"
плавно переходила в "застой", развитие которого мы тогда не замечали.
   
  Идеологические трибуны довольно энергично и доходчиво преподносили бешеные темпы развития социализма, вскоре заимевшего стабильный статус "развитого социализма". Даже Карибский кризис прошел для нас, тогда юных, не ощутимо.
 
  Буду очень благодарен читателю за столь терпимое отношение к моей персоне, стоящей в ряду с другими, не вымышленными героями далекого прошлого.
 
  Студенческие времена! В то время один товарищ моего отца сказал мне: "Нет более
красочного периода в молодости, чем студенческая жизнь".
 
  В оправдание необходимости написать об этом, думаю, не буду оригинален, если
скажу, что для меня прошлое - не прошло, оно есть каждый день со мной. Я живу одновременно прошлым, настоящим и будущим. И ничего не могу с собой поделать.

  Прошлое для меня - особняк - таинственный, непостижимый, увлекающий. Мне кажется, что будущее не так интересно, как прошлое. Прошлое - всеобъемлющий герой - далекий и неповторимый. А о героях стоит писать!

  1966 год. Переступив порог родного дома, который тихо соседствовал с терриконами шахт между г. Брянкой и г. Стахановом (ранее Кадиевкой), Луганской области, я рванул преодолевать первый рубеж - Киевский университет, химический факультет(!)- весьма глупое и едва объяснимое решение, так как к химии не имел ни малейшего пристрастия. Мотивацией скорее было - проехаться за компанию со своим одноклассником - Владимиром Кузьменко, поступившем по направлению на радиофизический факультет.

  Два выпуска - 10-й, 11-й классы и отсутствие должного знания не позволили поступить на совсем не нужный мне факультет. Я принял этот факт с облегчением и был готов штурмовать другой рубеж, более приемлемый - факультет вычислительной техники института радиоэлектроники в г. Харькове. И сразу же замечу маленькую деталь. Будучи в Киеве в 1966 году, я не предполагал, что через одиннадцать лет в его преддверии - г. Боярке отыщу свою судьбу.

  После такого не значимого поражения я сдал документы в Стахановский горно-металлургический институт на вечернее отделение и устроился на работу в отдел охраны г. Стаханова техником по сигнализации. Но мысль о поступлении в ХИРЭ меня не покидала.В этом ВУЗе на третьем курсе учился в это время Чеботарев Николай - мой старший товарищ по школе. Он пригласил меня поступать в этот ВУЗ и объявил своим студенческим друзьям о моей готовности влиться в их коллектив.

  Чеботарев - незаурядная личность. Мне было интересно общаться с ним. Я был рад, что по многим конкретным вопросам у нас совпадали взгляды.

  Возвратившись из Киева, я провожал Николая на учебу в Харьков. Проводы сопровождались обилием спиртных напитков и подведенной чертой была брага(!), внесшая существенные коррективы в степень опьянения. Проводив Колю на поезд (ст. Алмазная), я возвратился домой совсем охмелевшим. А утром меня ждал экзамен - устная(!) математика. Первый экзамен в горно-металлургический институт.

  Проснувшись, я влил в себя какой-то жидкости и погнал, опасаясь, что развезет. Аспирант был несколько удивлен моей решимости сдавать без подготовки экзамен. И билет был не из легких. Но когда я отвечал, он, видимо, уловил мой "выхлоп" и отнесся к этому с пониманием. Сдав экзамен на "отлично", я прибыл домой и погрузился в летаргический сон.

  Учеба в Стаханове на вечернем отделении длилась недолго. После лекций я клал конспекты под венки памятника Ленину и бежал на танцы. Не сдавая сессии за первый семестр, я "капитулировал". Принялся за подготовку к поступлению в Харьков.

  Успешно сдав вступительные экзамены, я потерял 5 кг. Это говорит о том, что я в известной степени мандражист и выкладывался на все сто. Но физическая форма мне не изменяла. Спортивная гимнастика, занявшая четыре последних школьных года, дала мне мощнейшую физическую базу и форму практически на всю жизнь. С тех пор я оцениваю здоровье как отличное или хорошее, когда все тело находится именно в спортивном состоянии, то есть, когда когда оно призывает к бегу, прыжку и т. д.

  Итак, после вступительных экзаменов я посетил общежитие №2 по улице Инженерной (сейчас другое название). Это было летом 1967г.

  Когда зашел в комнату к Чеботареву, увидел его в окружении друзей-спортсменов, игравших в преферанс и лениво покусывавших яблоки. Коля представил меня. Все ринулись ко мне на борьбу "на руки" - (армреслинг). Это поистине мужское увлечение захватывало нас с Чеботаревым всегда и мы вносили его в наши круги общения.

  Я понимал всю ответственность происходящего, тем паче, что Коля преподнес меня заочно весьма непобедимым.

  Усаживались ко мне по очереди и "складывали оружие". Я был, как говорят, "в ударе", бывает такое состояние на грани стресса, мне хорошо знакомое.Из всех самое мощное сопротивление оказал Чеботарев - мой соперник и настоящий боец со школы. Закончив поединки, мы перешли на поднятие кровати (количество раз), взявшись за одну сторону. Что Что касается бицепса - моя коронка, и здесь мне пришлось победить.Я настолько увлекся счетом, что не заметил как сорвал кожу с ладоней и облился кровью. Вот так происходило мое первое знакомство со студенческой жизнью.

  Приехал домой, где меня ждали несколько повесток. Армия шла за мной по пятам, а я панически ее избегал и ждал спасительного вызова, сигнала о зачислении в ВУЗ. И когда мне сказали явиться с мешком на призывной пункт, я успел получить вызов из Харькова и был освобожден от Армии.

  Студентом первого курса я со своей группой отправился в колхоз на сельхозработы.
  ,
  Старостой группы был Олег Кошевой, выделявшийся активностью, нестандартностью мышления и отменным чувством юмора. Естественно я с ним подружился. Его речь изобиловала метафорами и удачными сравнениями. Он любил придумывать разные хохмочки и розыгрыши и адресовал их, как правило, тем,которые болезненно их воспринимали.

  Жертвой подобных атак был был у нас в группе Марек Аксельрод - весьма интеллигентный и кроткий студент. Я был активно задействован в этих играх.

  Однажды мы обнаружили свеклу огромных размеров, и пришло в голову вырезать из нее не что иное, как предмет мужской гордости. Столь забавным изваянием занимался я. Каково было удивление, когда продукт творения получился поразительно правдоподобным! Теперь дело стояло только за удачным применением этого шедевра во всяких юморных штучках.

  В комнате общежития, где мы спали на полу, Кошевой положил "предмет" на стол (предмет выглядел в лучшей боевой форме) и велел привести Марека.

  Марек зашел и вопросительно взглянул на Кошевого.
  - Что это? - тоном учителя спросил Олег.
  Марек смутился, глядя на стол, но ничего не сказал. Олег с загадочным выражением лица произнес:
  - Так вот, знаешь, что это?
  - Что? - робко выдавил Марек.
  - Это... - Олег громко и вожделенно назвал "предмет" самым коротким словом из ненормативной лексики.

  Марек вздрогнул и в ужасе выскочил на улицу. Это была первая роль молчаливого актера-"предмета" в блиц-спектакле.

  Тогда Кошевой приударял за Наташей, которую называл блондинкой, ставшей позже его супругой. Она также была приглашена Олегом в нашу комнату после того, как "предмет" был вставлен в чей-то большой ботинок против входной двери.

  Наташа, ничего не подозревая, с неподдельным интересом постучала в дверь. Все замерли, предвкушая удовольствие увидеть финал незамысловатого действа.

  Входя, со всей своей изящностью и осторожностью, Наташа все же зацепила ботинок с "предметом" и он с грохотом покатился по полу, привлекая к себе внимание. Наташа, сообразив о чем речь и что вопрос исчерпан, с улыбкой вышла, но успела услышать раскатистое ржание удовлетворенной публики.

  В очередном приколе в главной роли был пьяный мужик, сидевший возле забора и бросавший свой меланхоличный взор на ветер. Нам было особенно интересно услышать его комментарий по поводу "предмета", увидеть его реакцию на столь неожиданную диковинку. Мы ненавязчиво подошли к   пьяному аборигену и, хвастливо показав "предмет", спросили:
  - Ну как?
  Мужичок равнодушно посмотрел и по-свойски процедил:
  - А ты им пыряв?
  Мы взорвались от смеха и долго восхищались "перлом" хмельного аборигена.

  Хотелось бы отметить познавательную экскурсию к местному быку Македону, которым Кошевой восхищался, бегая вокруг него. Олег позаботился о присутствии Марека, когда к быку приводили корову. Бык был настолько мощным, что бедная буренка от его любовных порывов падала на колени. Мы были захвачены этим "эксклюзивом".

  А когда Македон стоял спокойно в стойле, Кошевой небольшим камешком попал быку по самому больному месту. На это бык ответил устрашающим сопением и шевелением, встряхивая шкурой в гармошку огромной шеи.

  Занятия у нас были весьма разнообразными в свободное от работы время. Приходилось ловить в посадке курочек, воровать арбузы под носом у сторожа. Спаивали его ночью самогоном, ублажали анекдотами, а в это время наполнялись мешки арбузами и прятались в стогу сена. Ходили потом с тяжелыми животами.


                2

  Первый курс. Обитаем втроем во флигеле. Мои земляки из Донбасса: Валера Заходяченко (Соломон), Олег Стрижков.

  Жили довольно зажиточно. Родители привозили нам все самое лучшее из продуктов. Однажды привезли даже бочонок соленых огурцов, из которого бабка-хозяйка воровала огурцы.

  Слушали записи В.Высоцкого и играли в "кинга" - так называемый дамский преферанс. Делили шоколадный торт на три разные по величине части и разыгрывали в карты.

  Частенько навещал нас Олег Кошевой, снабжал нас музыкой из-за рубежа. Он вращался среди музыкантов и сам играл в группе. Мне приходилось с ним торговать пластами на "туче". Тогда мы "Битлз" отодвинули на задний план и увлеклись гремящей музыкой - тяжелым роком.

  Параллельно учебе я ходил на борьбу "Самбо", тренером которой был мастер спорта Аслаханов, позже ставший представителем Чечни в Госдуме России.

  На "Самбо" у меня шли дела успешно до того, как повредил кисть. Образовалась трещина, в большинстве случаев не зараставшая. Мне повезло, трещина заросла, но по настоянию врачей я бросил борьбу.

  После первого курса летом рванули в Туапсе, где находился лагерь нашего института.

  Здесь мне посчастливилось пребывать в одной палатке с Кошевым, Соломоном. Олег обставил палатку картинами, заимствованными у друга-художника с оригинальными сюжетами и вызывающими надписями. Но комсомольские рейды запретили их выставлять, вызвав у нас бурю презрения.

  По утрам будили гас на зарядку, от которой мы отмахивались под видом справить нужду. Вечером ходили с фонариками по палаткам и пытались укладывать нас спать, вызывая у нас поток язвительных характеристик этому явлению.

  Море иногда штормило, и под этот характерный шум особенно в радость воспринималось вино.

  В один прекрасный момент меня и Кошевого посетила идея побега в Сочи на пару дней посмотреть новую серию тогда модного фильма "Фантомас". И мы осуществили эту
идею. Успешно посмотрев фильм, мы бродили по городу, посетили пляж. Пляж был устлан телами отдыхающих довольно плотно, и вклинить свое тело не представлялось возможным. Голодными, волосатыми мы попали в поле зрения милицейского пункта. Посадили нас рядом с неким бомжем и стали допрашивать.Выяснилось, что мы не представляем опасности и не вредны обществу. Отпустили с Богом. Но у нас еще была проблема. Где-то нужно было переночевать. Решили - на вокзале.Забрались в электричку, стоящую на приколе. Кошевой снял свои макасины и первым уснул. Спали тихо, мирно, а проснувшись вздрогнули, увидев картину: макасины Олега заменили на какие-то дырявые чувяки! Вот этим корявым штрихом и закончилось наше путешествие.

  Второй курс оказался более крепким орешком. Продолжалась и наша жизнь во флигеле. Обогревались элементарной печкой на дровах и угле. Были проблемы с тягой и однажды проснулись с больными головами от угарного газа. Рискованно было засыпать по соседству с такой печкой. Но все обошлось.

  Подошла сессия. Запомнился экзамен по теормеханике. Преподаватель - моралист, крутого нрава старик, не признавал интеллигенцию, хорошо обеспеченных студентов, если замечал украшения, золотые зубы, кольца и тому подобное, то такому студенту обещался провал или в лучшем случае оценка явно снижалась. И мы были информированы об этом феномене, понимали, что его симпатии были на стороне студентов простых, деревенских, бедно одетых, чуть ли не до заплат.

  Уловив такую немаловажную деталь, наш староста группы Олег Кошевой поразил нас своей находчивостью: принес на экзамен сменную одежду, крестьянскую с заплатами, рубашку ситцевую, потертую с короткими расклешенными рукавами, почти как у преподавателя. В туалете переоделся и был таков. Да еще и прическу сделал под Тараса Шевченко. Мы были восхищены его видом. И это все сработало, плюс статус - староста группы, а власть уважать надо. Помню даже оценку "хорошо", присвоенную Олегу, разумеется, не только за артистизм.

  Был еще один экземплярчик - препод по черчению. Этот небольшой старикашка был сдвинут на другой почве - сексуальной. Ребят не любил, особенно меня ненавидел, но девочек обхаживал, обнимал. Скрывался от нас, когда мы его обнаружили на лекции по половым извращениям мужчины и женщины с демонстрацией некоторых фильмов.

  На практических занятиях ко мне не подходил, чтобы проверить чертеж. а только издалека бросал на меня садистский взгляд. Когда я пришел к нему на экзамен, он выбрал мне самый сложный узел и провел через него линию. Нужно было начертить сечение. Я помучился, но справился. И когда ставил "хорошо", язвительно спросил:
  - Ну что,отмучился? - Очки его поблескивали, и в их глубине, как в колодцах бездушья, плавали безжизненного цвета глаза. Я ничего не ответил. Это был мой последний контакт с этим мерзким человечиком.

  Но были и могучие преподаватели, такие как профессор Рвачев, доктор технических наук Евдокимов, академик Веркин - директор института низких температур. Веркин читал нам лекции по физике, принимал экзамен и рарешал пользоваться литературой. Я не сдал ему экзамен. Его вывел из равновесия тот факт, то пользовался я не книгой, автор которой академик Тамм, а книгой автора, не столь авторитетного. Запомнилось, как я повторно сдавал экзамен Веркину. Пришел к нему в институт. Он смотрел на меня маслянистыми, красноватыми глазами и подвергал сомнению мой выбор ВУЗа. Я не хотел с ним соглашаться, но он был прав.

  Родители позаботились о нашем переселении из флигеля в общежитие №1 на пересечении улицы Инженерной и пр-та Ленина (сейчас другие названия). Дали нам комнату на троих. Это был великолепный маневр.

  Кошевой по-прежнему к нам приходил и обогащал нас новейшей западной рок-музыкой, которую мы проигрывали на своей аппаратуре и горделиво выставляли в окно на улицу низкочастотный динамик. И ка-то увлеклись поздно вечером и врубили на всю мощь музыку. Эта дерзость нам стоила ухода из общежития. И мы разбрелись кто куда.

 
                3

  После второго курса - месяц практики. Спал на голых сетках в общежитии один с магнитофоном "Днепр-11", хотя и не присутствовал в списках жильцов. В это прекрасное время зашел ко мне абитуриент из Пятигорска. Длинные волосы и хорошая гитара бросились мне в глаза. В порядке знакомства молодой человек играл классику, пару вещей из "Битлз", спел несколько романсов. Это был Валера Гарасько - одаренный парень с абсолютным музыкальным слухом. Я был в диком восторге от знакомства. Разумеется, подружились крепко, и дружбу закрепили вином - "Биомицином"! 

  С этого момента мы не расставались. Все наши похождения сопровождались гитарой. Летом. 1969-го мы с Валерой ходим по пляжу, пьм вино и загораем.В это время американские астронавты топчут Луну. Впервые человеческая нога ступила на поверхность романтичной соседки.

  Вечером, если нет более интересных вариантов, идем на танцы в парк Горького. Возвращаемся, через окно попадаем в общежитие. Смачиваем сухари, разрезаем репчатый лук лезвием, подкрепляемся. На сон грядущий Валера поет романс - "Я встретил вас". Так заканчивается вечер. Утром. проснувшись. я обычно громко взываю: вставайте, граф. вас ждут великие дела!

  Третий курс - сложный курс. Живу нелегально в общежитии, сплю у ребят в комнате на четырех деревянных стульях. Болели бока, вспоминал Рахметова из романа Чернышевского "Что делать?", который спал круче - на гвоздях. Комендант знала о моем героическом пребывании, но не трогала, ждала взятку. Взятки не оказалось. Весной приехал отец, и через партком меня молниеносно поселили. Пошла размеренная жизнь без особых рывков и поворотов.

  Контактировал по-прежнему со своими друзьями: Кошевым. Валерой музыкантом,
земляком - Чеботаревым и его окружением - Кряжевым Сергеем, Никифоровым Николаем, Ваврушевичем Славой, кстати. поэтом, писавшем частенько в ресторане на салфетках, когда муза врывалась без стука к нему. А утром поэт не мог разобраться в своем творении, и палочкой-выручалочкой служил ему мистический Никифоров, который необъяснимой расторопностью  приводил поспешные писания в стройные рифмованные ряды. Никифоров выделялся (когда выпьет)еще и несколько странной любовью к пространству, и глаза у него в это время в полумраке светились как у кошки.

  Однажды Чеботарев с сокурсниками пригласил меня на сеанс спиритизма - общение с духами. Я не верил в это и решил провести эксперимент незаметно для других.

  Это происходило в полночь. На кругом столе лежал ватман в виде круга, по краю был нанесен алфавит с цифрами от нуля до девяти. Руководил этим сеансом Сергей Кряжев - атлетического сложения, романтической натуры парень.

  Блюдце с начерченной стрелочкой переворачивали вверх дном и клали на круг ватмана, предварительно подогрев его под лампочкой. Накрывали ладонями блюдце в центре и обращались к духам, задавая вопросы. После кончиками пальцев касаясь блюдца и не прижимая его, сопровождали движение. Блюдце совершало круговое движение и стрелочкой фиксировало определенную последовательность букв, из которых складывалось слово. Мы бегали вокруг стола, сопровождая блюдце, слегка касаясь его кончиками пальцев. Когда ответ был закончен, оно возвращалось к центру и останавливалось.

  Так вот, мой эксперимент заключался в незаметном давлении на блюдце, задерживая его движение. Когда я его прижимал, оно замедляло движение, но когда отпускал - снова с азартом делало свое дело. Наблюдал за пальцами других. Эксперимент получился чистым.

  Вызывали Джека Лондона вопросом: Что вы нам скажете? Ответ - салаги! Екатерину вторую попросили дать оценку современной молодежи. Ответ - выродки! На вопрос о построении коммунизма Сталин ответил: !999. Гитлера озадачили третьей мировой войной. Ответ садистский: ХА-ХА, 21! Последнего побеспокоили Чернышевского вопросом: что делать? Когда мы начали узревать в его ответе не нормативную лексику, то в присутствии дамы не пожелали познать революционную концовку выражения.


                4

  В мою студенческую бытность ворвалась ослепительной внешности девушка, повергшая меня в полный обезоруживающий шок! Стройность, зелень больших глаз, смуглость кожи выводили из равновесия на улице прохожих -весьма приличных дам, не говоря о мужичках, челюсти которых отвисали с неподдельной тяжестью.

  И это все мне тогда приходилось констатировать с преследующей меня смутной тревогой, что этот живой чудо-аквамарин может быть украден.

  Она была артисткой балета театра музкомедии в Харькове, и получила от меня поэтический псевдоним - "Мурашка". Кстати она тогда писала стихи, в которых с мозаичной точность вкладывался ее привлекательный образ. С момента знакомства со столь живописной особой моя жизнь превратилась в "хождение по мукам".

  Недра души моей, не знавшие до этого прогибов под властной поступью женщины, подверглись ливням разноцветных дождей-эмоций, граду пушечных ядер, таранивших мои, не закаленные в боях психологические укрепления.

  Но после атак светило солнце, окутывал гипнотический штиль, наповал сражала чарующая улыбка. Присутствовало впечатление некоего армейского режима: Встать! лечь!Встать! Лечь! Но это же школа! В подобном ритме птенец взлетает орлом, чтобы властвовать!

  Этот необычный, на мой взгляд, роман сотрясал, обещал будущее, и в то же время разбивал его, опустошал, восхищал. Бывали моменты бегства, инстинктивного самосохранения что ли, и когда мои, абсолютно бессильные стрелы логики расплескивались о броню женской сути, я просто уходил. И снова приъодил. И снова обливался контрастным душем выпадов и уколов не терпящей фиаско девушки. Она возвращала меня всего лишь одним нажатием на кнопку "пульта дистанционного управления". И снова все повторялось.

  Четвертый курс. Весьма слабыми нитями был связан мой роман с учебой. Краски учебы блекли на фоне блещущего, всепоглощающего романа.

  Дождавшись вечера, под проплывающую песню в исполнении Абодзинского "эти глаза напротив" я уходил на встречу со своей пассией.

  Вскоре в учебе был поставлен знак препинания. После пожара в ВУЗе проходила комиссия, возглавляемая ректором.В этот момент мы курили в запрещенном месте, и я увлеченно рассказывал анекдоты. Некоторых взяли, в том числе и меня. Кто-то удачно спрятал горящую сигарету, я, видимо, не счел это большим нарушением. На чашу весов был положен еще один мой грешок - "хвост". Мне предложили уйти с института, с четвертого курса, и. заработав хорошую комсомольскую характеристику, возвратиться снова на этот же курс, что и было сделано. И в период вынужденного академотпуска роман с "Мурашкой" продолжался, но в эпистолярном варианте.

  Правда был момент, когда я пытался все отвергнуть и забыть. Ответ был незамедлительным, грозящим суицидом. Все обошлось. Академотпуск проводил дома (Белогоровка). Работал в школе, занимался оформлением стенгазет. Много времени проводил на озере. Загорал в одиночестве, читая "Дженни Герхардт" Теодора Драйзера. По душе мне было это произведение под лучами солнца. Неожиданно получил приглашение Мурашки приехать в Миргород, где находились ее родители. Заманчивое было предложение, но родители не видели в этом никакой логики. После длительных, безуспешных убеждений я сдался и отмел эту идею. Но приснился сон мне под пятницу, вещий сон. И я понял, был убежден, что поездка состоится. Вещий сон - поразительная вещь!
  Со всей ясностью, с мельчайшими деталями, как во сне, я уезжаю в Миргород. Родители почему-то согласились. Я убедил их в необходимости поездки, как визите вежливости. Мне было 23. Возраст мощного всплеска энергии, внутреннего цветения, его неотвратимости, восприятия аромата действительности.

  Поезд в Миргород прибыл ночью. По пустынному перрону с лунной подсветкой сказочной светящейся птицей устремилась ко мне Мурашка. Она была с букетом цветов и в длинном белом плаще, которого я не видел ранее, но видел во сне перед поездкой! Все, что было во сне, повторялось наяву!

  Именно ночь, эта истинно украинская ночь с ее запахом и чистейшим звездным небом внесла сказочность, загадочность, величавость, судьбоносную неповторимость в эту незабываемую встречу.  Нас ждала машина, а дома - накрытый стол. После непродолжительного застолья, упоенный благополучием, провалился в украинскую белоснежную постель.Казалось снега и белые медведи-подушки меня окружают, а луна, покачиваясь в уголке окна уводила куда-то от сна.

  Проснулся под романтичный бой старинных больших часов и кукование кукушки. За окном звенело лето. Забота была одна: хорошо выглядеть и загореть.
  К моему приятному удивлению рядом с домом была перекладина, на которой я разминался. Пляж - мое любимое место отдыха летом: хождение на руках, игра в волейбол, футбол, теннис, холодное сухое вино, загар. По возвращению нас приветствовала домашняя прохлада с горячительными и прохладными напитками.

  Эта поездка легла мне в душу светлым холстом с яркими красками незабываемого лета 1971 года. В моей памяти остался звездный блеск ночного миргородского неба,
позолота пляжного песка, голубизна озера, зной прелестного украинского дома с трогательными улыбками гостеприимных хозяев.


                5


  Было бы несправедливо не отметить военную кафедру, как часть учебы, ее загадочность и секретность.

  Возвращаясь на четвертый курс, военку я воспринимал с некой иронией, да и для всех она была объектом юмора и веселья. Придирались к каждому сомнительному выражению полковников - преподавателей. Боролись за длину своих волос. Но никто из длинноволосых не ускользал от зоркого ока военных мужей. Приближалась пора госэкзаменов по военке, и нужно было пройти лагеря, то есть практику по военной специальности летом в военной части в г. Чугуеве под Харьковом. Месяц показался мне длинным и тягостным, сравнимым с тюремным заключением.
 
  И когда взвода по команде "отбой!" ложились спать (спали в палатках), всегда находился "запевала", кричавший: "прошел еще один день!". И все торжественно восклицали: " Ну и... фиг с ним!". Вот так своеобразно мы отдавали дань прошедшему дню. Я старался быстро уснуть, чтобы оказаться быстрее в следующем новом дне. Угнетал меня подъем со всеми процедурами, особенно невыносимо было подшивание воротничков. С неослабевающим интересом я наблюдал как других бойцов-курсантов (так мы назывались) поднимали как сонных младенцев. Иногда обливали холодной водой, мазали лбы и щеки зубной пастой.

   такой военной обстановке любая мелочь становилась достоянием гласности, проходила как изысканный юмор, и какой-нибудь корявый жест превозносился и окрашивался довольно бережно в краски юмора, повторялся блиц-игрой актеров-самородков. Понятно, что будни серой военщины нужно было как-то переводить в другую плоскость и всякими путями веселить себя. А некоторым эта атмосфера военного быта чуть ли не родной.

  Всем военным начальникам срочно были даны клички-имена различных военных деятелей. Так, к примеру, одному полковнику весьма подходящий воинственный псевдоним - Скорцени, который любил обходить "владенья свои" - палатки после отбоя с целью выявить нарушителя и послать на разного рода работы. Тогда в палатках звучал призыв: осудим Скорцени! И над частью в вечерней летней тишине проносилось: у-у-у, су-у-у-ка!

  Скорцени поднял палатку, откуда звучал голос зачинщика, построил и пытался выявить виновного, но тщетно, продажных не оказалось.

  Банные дни были для нас маленькими праздниками, так как банные дела - неисчерпаемый источник приколов, юмора. В баню водил нас старшина - небольшой человечек, органично вписавшийся в армейскую жизнь и говоривший, как мы определили. на языке "эсперанто". Его речь - дремучая смесь осколков от русских, украинских, белорусских слов, заправленная западно-украинским суржиковым соусом. Ну и, конечно же, мат - как жизненно необходимый элемент армейской речи. Говорят: ни самолет не взлетит, ни танк не прогремит, ни пехота не проползет без родного вездесущего матерного слова. 

  Так вот, перед выходом из бани кто-то у кого-то заменил майку. Пострадавший пожаловался старшине.

  Старшина с чувством долга, со всей армейской ответственностью построил нас, и после длительной паузы, нахмурив брови, сосредоточенно изрек:
  - Кто на...л товариша, шах упырод!
  Разумеется, никто не вышел. Инцидент был исчерпан. Но эта фраза вытеснила все предыдущие из нашего боевого лексикона и стала доминантой наших изысканий. Не медля, я провел испытание для этого "перла" непосредственно "в бою". Во время прохождения строевой подготовки на плацу я выбрал момент и "выстрелил": "кто на...л товариша, шах упырод!". После чего на мое плечо легла чья-то ладонь. Все замерли. Я повернулся и увидел прищуренные глаза Скорцени. "Есть! Виноват!" - выдавил я из себя. Скорцени взглянул на командира взвода и с чувством удовлетворения бросил: "Наказать!".

  Его мина лица со шрамом напомнила мину Гитлера,когда тот похлопывая по плечикам юнцов, отправлял их на фронт.

  Итак, я получил наряд вне очереди - суточную работу на кухне. Вот тогда-то я и наелся, к тому же утащил ребятам в палатку чайник молока,компота и поднос жареной рыбы.

  Кухня - один из кошмаров, который встречался мне в жизни. Жара, ночь, грязь, море грязной посуды. Вода - почти кипяток. Я видел как у некоторых ребят руки покрывались волдырями.

  Строевая подготовка на плацу требовала пристального внимания для ценителей юмора. Она полна полезными ископаемыми юмора.

  Ожидался приезд начальника военной кафедры, который был для нас маршалом Гречко (министр обороны СССР), и лишь потому, что приветствуя, он прикладывал ладонь к головному убору небрежно и величественно, монументально. Все повзводно с командирами взводов впередидолжны пройти перед трибуной, блеснув армейской выучкой, стройностью шага.

  Но так, как среди нас было много артистов, не знавших твердо где "левой", а где "правой", и желание показаться настоящим воякой было велико, то предвосхищало  захватывающее зрелище, появление которого все так трепетно ждали, особенно армейские летописцы. И вот наступил долгожданный день. Все было торжественно.

  Маршал Гречко - на трибуне, готов принимать парад доблестных студенческих войск!

  Пошел первый взвод. Маршал принял свою характерную позу с небрежно поднятой рукой, весьма отдаленной от козырька.

  Прошлась по стоящим смирно взводам первая, пока еще сдержанная волна смешочков, ухмылок. Но когда пошли в ход "отличники строевой подготовки" - всякие левши и прочие гениальные, то эмоциональному восприятию не было границ. Здесь мы вспоминали многих выдающихся полководцев, глядя на эту картину: чапаевцев, психическую атаку белогвардейцев,"Мистера Питкина в тылу врага", и даже великого Александра Македонского. Апофеозом действа стал проход взвода, командиром которого был вылитый "бравый солдат Швейк". Небольшого роста, выпяченная грудь, постановка ноги - как у цапли на болоте, маленькая головка была извращенно повернута в сторону трибуны, и выпученные глаза смотрели на маршала с преданностью солдата царской армии. Принимающий парад маршал не выдержал и обреченно махнул рукой на карикатурного строевика. Волна смеха пронеслась по упоенному дивным шествием плацу.

  Естественно, были актерские исполнения отдельных моментов парада. К примеру, после обеда, когда имело место движение от столовой к туалету, обязательно находились ценители юмора и желающие изобразить что-нибудь согревающее душу из недавнего происходящего. Они также вдохновенно вышагивали в туалет. А некоторые могли стать у входа в туалет и с видом маршала, держа руку также небрежно с невозмутимым величием сопровождать всех желающих. Я с удовольствием такие моменты отслеживал и поражался неутомимостью и находчивостью некоторых, уже признанных нами артистов, так естественно, не напрягаясь входящих в образы.

  Выходили мы из столовой, как правило, с расстегнутыми гимнастерками и воротничками. А за углом частенько восседал один из "черных полковников", размахивая веточкой, как веером, весьма увлеченно отлавливал нарушителей формы и "нанизывал" их на острие черного списка.

  Нарушали, нарушали. нарушали... Некоторые любители острых ощущений ухитрялись перемахнуть через забор и добыть "запретный плод" - ее, чудодейственную, горькую. И  на вечерней проверке, когда старшина зачитывал фамилии, искажая их до безобразия, нередко витал дух зеленого змия. Одного бойца с фамилией Простнев, старшина прочел как Прсциев. Так и остался он Просциевым, и называли его так с великим удовольствием.

  Была дикая жара, когда повезли нас на полигон. Проводили учебные стрельбы. И здесь "бойцы" с детской живостью и жизненным задором воспринимали "боевую" обстановку. Когда стреляли и бросали учебные гранаты, кто как мог издавал звуки военных действий, взрывы бомб, автоматные очереди, крики, стоны. Это раздражало полковника, проводившего стрельбы. Когда мы лежа стреляли по мишеням, я выкрикнул: "Ура! Попал!". Злой полковник осадил меня криком: "в...небо пальцем"!

  И наступил тот день, когда не кричали: "прошел еще один день!", "Осудим Скорцени!". День отъезда из военной части, день освобождения от тягостного заключения.

  Прежде, чем сесть в автобус, мы посетили гастроном и вооружились "огнетушителями" вина. Приняв его "из горла" и закусив яблоком, жизнь стала несказанно прекрасной! Загорелые лица без пяти минут офицеров, сверкая зубами, ликовали! В ближайшей перспективе - госэкзамены по военке и обмывание звездочек.

  Закругляя тему и подведя черту, переместимся во времени. Спустя тринадцать лет мои военные дела уже в другой форме, другом месте, другом возрасте вызывали те же эмоции, были таким же неиссякаемым источником юмора, ключом энергии.

  В 1985 -м в тридцатисемилетнем возрасте на Лимане под Одессой, в звании "старлея" я два летних месяца переносил "тягости и лишения" (как было написано в образце какой-то характеристики).Я очень любил переносить "тягости и лишения" - купание в Лимане, футбол, волейбол, преферанс.

  Это была так называемая военная переподготовка с отрывом от производства. Институт кибернетики в г. Киеве, где я работал, любезно предоставил мне такую возможность.

  Командиры попутали номера наших специальностей и приходилось заниматься чем попало. Но когда наступала вторая половина дня, мы спускались к Лиману и в чем мать родила переносили "тягости и лишения", загорая и окунаясь в соленую водицу. После пляжа проходили сражения в футбол, волейбол. А когда темнело, ходили в поход  за луком и огурцами на не столь отдаленные поля.

  В нашей палатке собрались довольно колоритные фигуры. Усиков - "душман", солидный Костин - "маршял Жюков". Когда Костин заходил в палатку, я всегда спрашивал: "А что скажет маршял Жюков?".

  В то время (1985) Горбачев был у руля и проповедовал какую-то перестройку (на гнилом фундаменте построить дворец).

  В программу перестройки входила и борьба с пьянством. У гастрономов выстраивались бесконечные очереди за спиртным, как впрочем, и за всем остальным. В некоторых городах в гастрономах ставили звонки, оповещавшие в 19-00 конец продажи зелья. Это наблюдалось еще при Брежневе в некоторых российских городах, например, в Пензе. Я наблюдал за трогательными сценами, где звон мелочи в очередях заглушал любой шорох и речь - дабы успеть приобрести спасительную горькую влагу. На лицах властвовал неописуемый страх - страх не успеть.

  Борьба с самогоноварением еще больше возбуждала интерес к запретному плоду. Как обычно имели место перегибы, не делавшие честь их авторам. Высокопоставленный чиновник Лигачев применял варварские методы борьбы с алкоголизмом. вырубая виноградники на юге страны.

  Эти явления не могли не отразиться на наш быт сборов и вносили ощутимый дискомфорт в ход событий. Но мы всякими путями искали брешь в укреплениях запретных кордонов и добивались успехов в прорыве. Незыблемой целью была вылазка в Одессу и приобретение спиртного. Договор с начальником сборов капитаном Пименовым предусматривал незаурядное мастерство общения, базировавшееся на тех же дарах Вакха - увеселительных напитках.

  С подобным вопросом мастерски справлялся Усиков. Он засовывал в сапог бутылку какой-нибудь "шипучки" и нес в палатку Пименову. "Шипучка" тогда была вполне востребованным напитком и была способна решать вопросы.

  Мне также пришлось столкнуться с подобным действом, когда я просил Пименова покинуть лагеря на два дня раньше, чтобы съездить в Ростов на Дону к своему семимесячному сыну.

  Выслушав меня, капитан как-то мялся, не решался давать ответ. Слишком деликатным оказался мой подход, не располагающим, не упрощающим ситуацию, несколько стесняющим. Но и отказать ему не хотелось. После некоторой паузы он решился: "Делай как Усиков...". Вот она - магическая простота общения!Я часто вспоминал эту волшебную фразу, ее чудодейственную силу. И звучит она забавно, по-детски убедительно! И я, естественно, сделал как Усиков!

  Послали однажды на поля работать. Погода была солнечная, и мы, раздевшись до пояса, усердствовали наклонами, пока не познакомились со старичком, возившим воду на телеге. Он беспрепятственно привозил нам вино по дешевке. Пробу начали прямо на поле, опустошив пару емких бутыльков, и прихватили еще с собой для увеселительного ужина.

  Двое, особенно пристрастившихся к вину местного производства, пропали чуть ли не на неделю. Командиры были "на ушах" и не знали как начать поиски. Дезертиры появились почти на "автопилоте" с канистрами вина, и не заметить их было невозможно.

  Когда они протрезвели, их выставили перед строем и стыдили как пионеров, выливая вино на землю. Начальник сборов доводил до сведения, что вино настаивалось на курином помете и вредно для здоровья. Но слава Богу, все обошлось. Лагеря под Одессой подвели славную черту в летописи наших "военных походов", отмечены в памяти своеобразным штрихом того - советского времени.