Глава 19. Сорок шесть с половиной градусов северной широты
Настя жила в Канаде уже три года. Как раз столько, сколько лет было её дочери Оле. Поначалу, когда на неё всё сразу свалилось – суд над Павлом, его смерть, рождение дочери, потеря родины, она пережила глубокий стресс. Затем её охватила паника: она не знала, как жить дальше и в то же время понимала, что должна найти способ жить ради спасения своего ребёнка. Жизнь её в этот период проходила словно в полуобрачном состоянии. Чувства её притупились настолько, что ей было безразлично всё, что её окружало. Интерес к жизни ограничивался лишь заботой о ребёнке.
Время шло, и она стала приходить в себя, чему в большой степени способствовали люди, жившие с ней рядом – соседи. Совершенно незнакомые до того люди, окружили её заботой и вниманием. Профсоюз моряков вместе муниципалитетом помог Насте с жильём. В Кентвилле на деньги профсоюза был приобретён домик с небольшим участком, который после реставрации был оформлен в собственность Насти. Жизнь продолжалась. Появились маленькие радости – дочь делала первые шаги, впервые произнесла «мама». Новый человечек входил в жизнь. Вместе с дочерью возвращалась в жизнь и Настя. Ольга росла спокойным ребёнком, и Настя без проблем могла её оставлять у соседей, в то время как сама отлучалась в магазин или просто выходила на улицу.
Однажды зайдя в музей, она познакомилась с директором, которым оказалась женщина, чьи родители были русскими эмигрантами первой волны (после революции). Когда Настя рассказала ей свою историю, они как-то сразу подружились, и директриса предложила ей работу с русскоязычными туристами. Тогда впервые после многих лет русские стали появляться в Галифаксе в качестве туристов.
Свой домик и работа – это ведь самая существенная основа существования в современном мире. Настя стала привыкать к новой жизни. Однако она не могла сказать, что всё складывалось хорошо. В памяти оставались большие личные потери. Психологические травмы перестали кровоточить, но не заживали. Несмотря на поддержку людей, она оставалась одна. Конечно, дочь скрашивала жизнь и придавала ей смысл. И всё же... Вспоминались улицы родного города, близкие, русская речь, песни, которые пели вместе с друзьями. Бывало грустно. Иногда накатывала тоска
И вот появился Виктор. Неожиданно, как бывает только в чудесном сне. Он сильно изменился, повзрослел. Но дело не только в этом. Это был уже не тот юноша, которого она помнила, и который был влюблён в неё. Можно ли его теперь считать близким другом? Или он просто знакомый? Нет, всё же больше, чем знакомый. Настя сохранила к нему приязнь и добрые чувства. Для неё он по-прежнему оставался словно родным человеком. Она со своим одиночеством как-то сразу потянулась к нему.
И тут случилась эта машина, этот чёртов Бьюик. Настя из-за дочери не могла навещать Виктора в госпитале, но сразу примчалась к нему, как только он после госпиталя появился у отца. Они встретились как родные и расцеловались. Настя почувствовала физическое облегчение, словно сбросила свою личную боль. Он жив, он здоров, и это самое главное.
Настя подумала, что неплохо было бы куда-нибудь сходить вместе, погулять по парку, посидеть в кафе – как когда-то в прежнее время.
Вскоре подвернулся случай побывать вместе с экскурсией в национальном парке на острове Кэйп Бретон – крае нетронутой природы, который одной стороной обращён к Атлантике, другой в залив Святого Лаврентия. Побывавшие там восхищаются великолепными реликтовыми лесами, горными пейзажами, каким-то особым живительным воздухом и непуганым животным миром.
На лесной тропе запросто можно пересечься с зайцем или лосем. На побережье наблюдать тюленей и если повезёт, то и резвящихся полосатых китов – сейвалов, достигающих до 30 метров в длину.
Настя с Виктором стояли на высоком берегу. Перед ними широко раскинулся океан Атлантики, внизу волны облизывали прибрежные нагромождения крупных каменных плит. Несмотря на то, что стоял июнь, свежий сырой воздух не располагал к пляжному времяпровождению. Обоим вспомнился родной Николаев, спокойные воды лимана, мягкий ветерок, гасящий жар июньского солнца. Настя протянула руку в сторону океана и, обращаясь к Виктору, произнесла:
–А знаешь, что там?
–Там восток.
–Правильно, восток. И если бы мы были птицами и полетели точно на восток, знаешь, куда бы смогли долететь?
–Наверное, в Европу?
–В Европу, да. А дальше мы бы, Витя, смогли оказаться в Николаеве. Сейчас мы с тобой находимся как раз на широте Николаева.
–Да ну? Вот здорово! Откуда тебе это известно.
–У меня же Павел был штурманом. Я давно стремилась попасть в Кэйп Бретон, зная, что он расположен на той же широте, что и наш город – сорок шесть с половиной градусов северной широты.
Оба замолчали и долго смотрели вдаль, словно прокладывая воображаемую линию, способную привести в родные края. Удастся ли им снова оказаться там?
Мыслями Виктор перенесся в свой город, и в голове молниеносной ретроспективой промелькнула его жизни от момента окончания школы до сегодняшнего дня.
Словно он вознесся, как тогда в момент удара Бьюика, над землей и увидел себя со стороны. И как озарение пришло осознание: «Всё что с ним случилось, все невзгоды – это кара за предательство». В том понимании, о котором говорил Ник. Судьба сложилась так, что само понятие Отечества для него оказалось размытым. Он потерял родителей, дом, веру в справедливость и любовь.
Однако… Однако, в главном виноват он сам… И ещё Настя. Да, да – Настя! Они оба совершили предательство. Предательство по отношению к своей жизни, к своей любви. У них ведь была настоящая любовь, и могла быть семья и дом. Именно то, что Ник, в первую очередь, связывал с Отечеством. Но они предали свою любовь. Если бы Настя не связала свою жизнь с Павлом… Если бы Виктор не отказался от борьбы за свою любовь… Ведь если бы они остались вместе, не случилось бы всего остального ни с ним, ни с ней. Виктор не пустился бы в тот роковой полёт, потому что
НЕ СМОГ БЫ ОСТАВИТЬ СВОЮ ЛЮБОВЬ!».
Эпилог
Билл не обманул. В высоких инстанциях было принято решение о предоставлении Виктору гражданства Соединенных штатов Америки. При этом предложено изменить имя и забыть свою жизнь. Вместо этого у него появилась «легенда». Виктор Соколов исчез, растворился словно гусеница, превращающаяся в бабочку, и стал Владиславом Сокольским – сыном польских эмигрантов.
При получении гражданства претенденту полагалось принять клятву на верность США: «Настоящим клятвенно заявляю, что я всецело и полностью отказываюсь от верности любому иностранному принцу, властелину, государству или суверенитету, чьим гражданином или подданным до этого был; я буду поддерживать и защищать Конституцию и законы Соединенных Штатов Америки против всех врагов – внешних или внутренних; я буду нести истинную веру и верность Соединенным Штатам Америки, я буду служить в армии Соединенных Штатов Америки, когда закон потребует этого; я буду нести нестроевую службу в вооруженных силах Соединенных Штатов Америки, когда закон потребует этого, я буду выполнять работу государственного значения под гражданским руководством, когда закон потребует этого, я принимаю эти обязательства свободно без каких-либо умственных оговорок и не с целью уклонения; да поможет мне Бог!».
Виктор отказался подписываться под словами клятвы, и ему было «настоятельно рекомендовано» покинуть территорию США.
Он переехал в Галифакс, где работал в компании отца. Окончил курсы по совершенствованию разговорного английского и деловой лексики, затем инженерный факультет университета Сант Мари (в Галифаксе). Руководил инженерной службой авиакомпании до тех пор, пока отца не поглотила более мощная авиакомпания, которая получила правительственный заказ на строительство крупного современного авиаузла.
Отец не был способен конкурировать и был вынужден уступить. В новой компании отец получил 8% акций и должность управляющего одной из служб. Как сказал отец, жить можно, а если бы сопротивлялся, мог лишиться всего. Виктору же стало очень противно. Америка – страна равных возможностей? Для равных возможностей, как минимум, нужны равные деньги.
В какой-то момент Виктору показалось, что у них с Настей возродились прежние чувства. Их объединяло множество общих воспоминаний – о родном городе и близких людях. Они по-доброму относились друг к другу. И ещё: постоянное общение помогало не забывать родной язык.
И вдруг что-то случилось. Собственно, началось как раз с того момента когда отец потерял свою компанию, которой очень гордился. Сам сделал. Практически на пустом месте. Точнее, на пустом поле. Больше ничего и не было.
Виктора с его должности сместили и предложили должность рядового инженера-механика. Виктор отказался и остался без работы. Самолюбие его страдало, и он захандрил. Перебивался случайными заработками. Отношения с Настей разладились, и в середине семидесятых решил уехать в Европу. Вначале пытался обосноваться в Испании. Некоторое время жил среди русских эмигрантов под Парижем. Затем переехал в Югославию, где следы его и затерялись.
Говорят, что в 1991-1992 годах, когда Югославия, как и Советский Союз, распалась, Виктора встречали в составе Русского добровольческого отряда, который поддерживал сербов в их вооружённой борьбе за независимость.
В Боснии на кладбище сербского города Вишеград среди могил русских добровольцев имеется и крест с именем Влад Сокол и датой смерти 12 марта 1993 г. Тот ли это Виктор Соколов, о котором идёт речь в повести, автору выяснить не удалось.