Я вливал в себя тонны алкоголя. И чем сильнее он обжигал меня изнутри, тем мягче новогодняя стужа обволакивала мою кожу снаружи. Мое дыхание поднималось сотнями душ к моим глазам, отчего ресницы становились похожими на усики моли – пушистые и белые. Вокруг сновали люди, кричали будто бы в самое ухо; их улыбки резали, словно скальпели без наркоза. Но мне нравилось. Легкая форма мазохизма. Видимо, я принадлежу к тому типу людей, которым нравится страдать. Которые осознанно идут во тьму, чтобы ощутить снова эту пиканту вкуса ущемленности. О, человеческая психология часто противоречива!
Зачем я сегодня вышел из дома? Что я надеялся найти на плохо освещенных улицах города? Я против целого города… Город-то в курсе? Ему было плевать. Он жил своей жизнью, пучился и изрыгал новые поколения горожан. Темный, склизкий мощеными дорогами, с окнами, похожими на удивленные лица.
Я часть этого города. Город часть меня. И с каждым днем, он отвоевывает все большую часть моего сознания. Он становится мной, я становлюсь им. Я слишком пьян, он слишком равнодушен. Сможем ли мы быть в гармонии друг с другом? Мне кажется, он извергнул меня и забыл, словно перепивший одинокий человек, уснувший в нелепой позе в городском тупике.
Я знал, что сегодня все жители соберутся в центре города. Они придут, обязательно придут. И может быть придет та самая. Она, верно, уже и не помнит меня, героя ее мимолетного увлечения. А я вдруг вспомнил, как она жадно кусала меня за губы, обхватив ладонями мою голову. Пальцы ее рук были холодные и тонкие. Они проникали сквозь кожу в глубь, в самый мозг, оставляя там глубокие борозды, и в каждой борозде читалось ее имя. Венеция. Девушка со странным именем Венеция. Тогда я был оплетен ее мыслями, ее запахами, ее вкусом. Я робко брал ее за талию, с трудом уняв предательскую дрожь в коленях, и слушал ее сердце. Его робкий стук передавался мне через запястья на ее руках, через нервные дрожание ее век, через холод ее детских пальцев, которые оставляли на мне ее тавро, ее метку, что теперь я – ее собственность…
В небе вспыхнула роза. Она мгновенно распустилась, отражаясь в стекле недопитой текилы в моей закостеневшей кисти, и мягко опустилась на плечи беснующихся людей, в глазах которых тоже распускались маленькие фейерверки. Взмахи рук, кто-то плачет, смеется, клянется, что это лучший день в их жизни. Я не смеюсь. Я ищу глазами ее рыжую голову среди маскарада огней. Сколько вокруг девушек! Они смеются мне в лицо, показывая свои идеальные зубы; снег тает на их лицах - они становятся мокрыми и счастливыми. У каждой своя история, в конечном счете, всегда одинаковая. Но я не злюсь. Снег не падает мне на лицо, я его прячу в капюшоне, и в свете гирлянд, оно приобретает зловещее выражение. Кто-то вскрикнул, пугаясь от неожиданности. Меня толкают, я пытаюсь не упасть, но ноги уже разъезжаются в стороны и я пробую снег непослушными губами. Он безвкусный, словно понедельник. Думаю, снег подумал про меня то же самое, но промолчал. Я же, отняв голову от земли, вдруг увидел ее. Да, она пришла.
Она также смеялась, запрокинув голову и сощурившись от летящего снега, и не видела меня. Да и не должна была. Я должен быть невидим для нее, она не должна знать про меня, она должна забыть про мое существование. Так мне сказали. Она все еще прекрасна, как и тогда, когда мы виделись в последний раз. Тот же знакомый капризный носик, те же самые чистые глаза, с прищуром. Она обнимала незнакомого мне мужчину, и целовала в губы, держа его руки своими варежками. По моему лицу прошла судорога, и я улыбнулся. Так должно быть, иначе никак. Другой судьбы нет, нельзя взять другую нить моей истории.
Порыв ветра распахнул ее желтую куртку, и обнажил глубокий вырез ее кофты, в котором угадывался свежий шрам, со следами аккуратных швов. Да, да, это точно она. Так и случилось, как и должно было быть. Слышишь стук своего сердца? Я его ощущаю отсюда. И если я буду за много километров отсюда – я услышу его. Я знаю, я знаю почему…
Месяц назад меня не стало. Я слишком много пил текилы. И что-то во мне перестало работать. Кроме сердца. Оно работало отлично. И его забрали у меня и отдали ей. Она теперь будет жить. А я каждый новый год теперь буду приходить на елку на центральной площади города и смотреть на ту, которой принадлежит мое сердце.
И они ушли. Я остался лежать. Меня не замечали. Был ли я на самом деле тут? Я не знаю…