Нестеров Иван Романович

               

  I

Смерть друга камнем придавила Ивана Нестерова к земле. Живой и легкий на ногу, он стал ходить тяжело, сильно сутулясь. Слова Петра накануне своей смерти приобрели смысл пророческого завещания, о котором никому нельзя рассказать, чтобы не выглядеть глупо. Они–то и мучили его. 
Скажи Клаве о странной просьбе Петра, чего доброго пошлёт подальше. Она женщина гордая, за словом в карман не полезет. С товарищами по службе на такую тему говорить вообще немыслимо – не те отношения, чтобы душу открывать. Конечно, время всё расставит по своим местам, а пока он на правах старого друга будет к ней заглядывать, помогать...
Помертвевшая от горя Клава была далека от переживаний Ивана Нестерова. Скоро рожать, а что будет потом? Как жить дальше?
Ей помогли оформить небольшую пенсию, она получает паёк, но без работы в Кремле её не будут держать. Куда уезжать? Снова вдова… Ну почему ей так тяжело живётся на белом свете? Она засыпала ночью с этими горькими мыслями, но и утро не становилось мудренее, оно не приносило ей облегчения.
Михаил Никандров, командир АБО, запомнил Петра с первого дня совместной службы. Надежный был парень, преданный делу. И жена у него на всех авралах по наведению чистоты и порядка всегда рядом трудится, улыбается и песенки напевает. Да, как нелепо всё случилось! 
Вопрос о проживании вдовы Соболева в "чугунном" коридоре, о материальной помощи и прочие проблемы решались в управлении коменданта Кремля Петерсона так медленно и неохотно, что пришлось вмешаться командиру отряда.
Ладно, пускай рожает, а там посмотрим, что делать. Она свой человек, а такие здесь нужны.
Охрану Кремля после отправки отряда латышских стрелков на фронт возложили на курсантов Московских пулеметных курсов. Первая пулемётная школа, была создана приказом начальника Московского гарнизона 25 ноября (8 декабря). В неё вошли откомандированные из частей солдаты-пулемётчики. По штату школа состояла из двух учебных рот численностью 150 курсантов. Среди них был и Иван Нестеров, крестьянский сын, родом из села Генеральшино Курской губернии.
В детстве он поработал батраком, был слесарем, и уехал бы на Донбасс работать в шахте, как многие его земляки, но к семнадцати годам мирную его жизнь взорвала I-я мировая война, которая научила хорошо стрелять и ненавидеть эту бессмысленную бойню.
Переход Ивана в Красную Армию был естественным. Довоенную свою жизнь с её батрачеством, нищетой и бесправием вспоминал как натужное движение в "никуда", в явственно ощутимый тупик. Сидя в пропахших смертью окопах, он не понимал, за что воюет. Война до «победного конца» ничего хорошего ему не обещала. Ему была нужна другая власть, где нет батраков и мироедов-кулаков.

   II

25 марта 1918 года 1-я Московская революционная пулемётная школа в Кремле впервые выпустила командиров-инструкторов пулемётного дела. Полгода пулемётчик Иван Нестеров без устали учил на фронте, прямо на переднем крае, красногвардейцев стрелять по живым мишеням. За боевые заслуги предоставили 20 дней отпуска, после которого Иван должен был явиться в комендатуру Московского Кремля.
От судьбы, как известно, не уйдешь. Бывший батрак, ставший преданным бойцом большевистской власти, снова оказался в Кремле, в качестве сотрудника Автобоевого отряда.
Экипировка сотрудников Автобоевого отряда заслуживала особого внимания. Если бы в шестидесятые годы минувшего столетия бойца отряда можно было встретить на улицах Москвы, то начитанные старшеклассники приняли бы его за пилота "машины времени" Герберта Уэллса: высокие ботинки на шнурках, брюки-галифе, жесткие краги на голенях, кожаная тужурка, черная кожаная кепка и большие перчатки до локтей с жесткими раструбами.
Впрочем, этот "пилот" был крепко затянут крест-накрест ремнями и увешан огнестрельным оружием. На поясе болтались, как рябчики, осколочные гранаты.
В документах 1918 года, где регламентируется деятельность Автобоевого отряда, промелькнул один весьма примечательный пункт: "кожаные куртки, выданные членам Автобоевого отряда, являются собственностью ЦИК и никто из уходящих товарищей не может брать с собой куртки". О крагах и кожаных кепках ничего не сказано.
Герберт Уэллс, английский писатель-фантаст и общественный деятель, приезжал в октябре 1920 года в Москву, встречался с Лениным, присутствовал на совещании, где шло обсуждение плана ГОЭЛРО, много ездил по советской столице.
Приходилось его возить и Нестерову. Очень неспокойный пассажир оказался, всё время о чем-то с Кржижановским спорил, руками размахивал. Позднее Иван узнал, что Уэллс не верил в планы развития России, ленинский план электрификации он называл "электрофикцией". Это и не удивительно. В Совнаркоме тоже далеко не все верили, да виду не показывали. Ленин с Кржижановским верили, потому что сами эти планы придумали.
В 1934 году Уэллс снова посетил Москву, встречался со Сталиным, но шофер Иван Нестеров к тому времени в Кремле уже не работал.

   III

В воспоминаниях жителей Кремля, которые сегодня по крупицам собираются в архивах заинтересованных людей, явственно звучит тема борьбы не только с религией, но и с историей русского народа, неотделимой от православной культуры и культовых сооружений.
1 мая 1919 года Председатель СНК (Ульянов) Ленин даёт указание за № 13666/2 Председателю ВЧК Дзержинскому Ф.Э.:
В соответствии с решением ВЦИК и СНК необходимо как можно быстрее покончить с попами и религией. Попов надлежит арестовывать как контрреволюционеров и саботажников, расстреливать беспощадно и повсеместно. И как можно больше. Церкви подлежат закрытию, помещения храмов опечатывать и превращать в склады.
Кроме Ленина этот жестокий документ подписал Председатель ВЦИК М.И. Калинин, благостный всесоюзный староста.
И покатилась из Кремля по Москве, да и по всей России, волна варварского насилия. Был взорван величественный и неповторимый памятник русской культуры, построенный на народные деньги в честь победы России над армией Наполеона – Храм Христа Спасителя. Та же участь постигла Собор Казанской Божьей Матери на Красной площади, построенный в 1636 году в честь победы народного ополчения Минина и Пожарского над интервентами. Снесен великолепный исторический памятник архитектуры – Часовня Александра Невского на Моисеевой площади в районе Охотного ряда, построенная в память о воинах, погибших в русско-турецкой войне, и ещё сотни, тысячи таких памятников по всей России.
Когда заполонившие Кремль идеологи нероссийской культуры, вероисповедания, обычаев и обрядов сносили и оскверняли российские святыни, певец люмпен-пролетариев Демьян Бедный в угоду им сочинял и распространял в обществе безобразные, совершенно бездуховные вирши на эту тему:
Теперь мы сносим – горя мало!
Какой собор на череду?..
Многотысячными тиражами развешивались на улицах враждебные русскому духу плакаты, вроде этого:
"Бросим шутить с попами шутки, в яму богов и все предрассудки!"
В борьбе с храмами Ленин был не одинок. Его активно поддерживали в этом вандализме и ближайшие соратники: Свердлов, Сталин, Троцкий, Зиновьев, Каменев, народный комиссар юстиции Курский, народный комиссар внутренних дел Петровский, управляющий делами СНК Бонч-Бруевич, глава ВЧК Дзержинский, член ЦК Ярославский и многие другие… Даже в праздновании Рождества и Нового года они видели угрозу Советской власти.
Почитание святых мощей занимает в православной церкви и российском укладе жизни особое место. Поэтому лидеры большевистского государства предприняли широкую кампанию по вскрытию и уничтожению мощей.
В июне 1920 года заседание Совнаркома под руководством Ленина поручило наркомату юстиции разработать соответствующее положение о ликвидации мощей "во всероссийском масштабе". Нарком Д.И. Курский блестяще справился с поставленной задачей, и позорный, варварский законодательный документ был разослан на места для исполнения.
Прошедший в Темникове местный съезд Советов принял решение о вскрытии раки с останками Преподобного Серафима Саровского. Витийствовал на съезде мордовский поэт Дорофеев, автор перевода "Интернационала" на мокшанский язык. Было ему в ту пору тридцать лет, и заведовал он областным управлением образования.
Талантливый был человек, антирелигиозный "гимн" написал:   
"Бога нет. Пророки – сказка. Мощи – выдумка церквей.
 Снята набожная маска революцией с людей.
Неужели никто не протестовал в православной России против большевистского мракобесия? 
Конечно, протестовали, и видно не мало было несогласных и протестующих, если в 1919 году Президиум ВЦИК своим Постановлением от 11 апреля утвердил создание и функционирование концлагерей в России.
Не белогвардейцев и террористов направляли туда, – этих уничтожали так же решительно, как расстреляли и сожгли Фанни Каплан. В концлагеря отправляли "для трудового перевоспитания" тех, кто посмел иметь своё мнение, кто не влился в оголтелую стаю сторонников режима, на кого могли бросить тень небескорыстные соседи или сослуживцы, кто мог быть просто объектом узаконенного грабежа.
А если нельзя было расстрелять или спрятать в глухих лагерях людей с мировой известностью, то, скрипя зубами, гнали таких на пароход и выпихивали на морские просторы. Великая была удача для пассажиров, что ни один пароход не пошел ко дну в этом принудительном круизе.
"Направим человечество железной рукой к счастью!" Такая надпись над воротами первых концлагерей встречала оглушенных, затравленных обитателей северных бараков.
Люди стали говорить шепотом, они стали бояться друг друга.
Через много лет расскажет Иван Нестеров, как тайно ходил слушать лекции Троцкого, которого тогда уже подвергали постоянной критике, а Иван этого понять не мог: Троцкий околдовывал аудиторию своим красноречием, рассказами о завтрашнем дне, о задачах сегодняшних.
Кремлевские кадровики редко ошибаются: в личных делах Соболева и Нестерова сделаны интересные пометки их политической ориентации –
Соболев П.Н. –  коммунист,
Нестеров И.Р. – сочувствующий,
хотя оба служили Советской власти безупречно. В партию большевиков Нестеров вступил по "ленинскому" призыву в 1924 году.
Петр Соболев пришел в Кремль с партбилетом в кармане.

   IV

Рожать Клаву увезли в роддом им. Н.К. Крупской на 2-й Миусской улице. Это было зеленоватое, трехэтажное здание на тенистой улице, утопающей в садах. Правда, весь персонал называл роддом "Абрикосовским" и была тому веская причина. 
Однажды немолодая санитарка поведала Клаве историю роддома: построили его на пожертвования семьи Агриппины Абрикосовой в 1906 году для малоимущих граждан. У самой Агриппины детей было не то 22, не то 25. А Крупской назвали роддом после революции. У Надежды-то Константиновны детей вообще не было. Может, в утешение и назвали.
К слову сказать, имя основательницы вернули знаменитому роддому только в 1994 году. Он и сегодня один из лучших в Москве.
Пролежала молодая мама в роддоме меньше недели, родила крепкую, горластую девчонку, поплакала ночью, вспоминая Петра. За эти дни Иван раз пять забегал навестить Клавочку, обещал заехать и забрать их из больницы домой. Нянечки и акушерки были уверены, что это муж Клавдии. Так и говорили: твой опять еду привёз, будто здесь вас голодом морят.
В день выписки привычно шутили: 
–  Ну, дорогу к нам протоптала, приходи почаще. Будем рады!
Глядя на Ивана, гнули своё до конца: 
–  Вон, какой добрый молодец! Такого не остановишь! Счастья вам и детишек здоровых!
Клава и Иван глаза свои опускали, взглядами не пересекались. Время для главного разговора ещё не пришло. Вечером, когда немногочисленные гости, наконец, разошлись, понял Иван, что если сегодня не скажет Клавочке слова, что прятал в душе, то уже не скажет никогда.
Вздохнул и сказал без затей:
–   Выходи за меня замуж, я Тамаре хорошим отцом буду.
–   Какой Тамаре? Ты что, моей дочке уже имя придумал?   
Клава даже растерялась, не зная сердиться ей или посмеяться над Иваном. Но лёд тронулся, неловкость и смущение между ними стали исчезать, уступая место доверию. Она подняла глаза и внимательно посмотрела на Ивана.
–  Иди. Сегодня уже поздно, мне дочку Тамару купать надо  –  тихонько засмеялась Клавушка. И по этой фразе понял он, что всё самое главное они сказали друг другу, что завтра будет счастливый день, и послезавтра тоже...
А про завещание Петра он уже никому никогда не скажет.