Соболев Петр Никитович
I
Выйдя от Конопко, Петр Соболев зашагал не вглубь Кремля, где мог бы найти комендатуру, а в сторону Троицких ворот, через которые заходил два часа назад. Кивнув часовому, мол, скоро вернусь, повернул к Александровскому саду. Сразу увидел сидящую на пригорке свою юную красавицу Клаву. Вся её поза выражала готовность ждать бесконечно, как испокон веку ждали русские женщины ушедших в ратный поход мужей.
Петр улыбнулся: волнуется за него, не знает, с чем вернусь, где зацепится их перекати-поле. Трудное время, кругом война...
– Всё, прибыли, Клава! Здесь служить будем! Потерпи ещё, я схожу к коменданту, с ночлегом определюсь.
Клава молча кивнула, зажмурила глаза. За последние два года счастье не баловало её, и она суеверно боялась спугнуть его неосторожным звуком, словно редкую птицу.
В 1916 году вышла замуж за красивого, молодого, крепкого мужика Ивана Рожкова. Большой дом, справное хозяйство, нестарые родители мужа. Через неделю после свадьбы призвали Ивана на фронт. Расставаясь, Клава безутешно плакала, словно прощалась навсегда. Через два месяца пришла похоронка, и всё потемнело вокруг. Чужая стала в доме свёкра. Ну, какая она теперь им невестка? Ушла Клава в родительский дом, только и там было неуютно жить. Словно, обманула кого.
Гражданская война сталкивала людей, разбрасывала, губила, не жалела. Случайные встречи ничего не значили. Но одна встреча не забылась, слишком глубоким был взгляд темных глаз. Высокий парень внушал доверие, слов суетливых не говорил. Обрывалось сердце у Клавы от тайного желания уйти с ним, да кроме окопов некуда было уходить. Обещал Петр, что, как только утихнет буча, он вернётся за ней, благо от Рыбинска до села Чирково меньше пятидесяти вёрст.
Каждый день, как год тянется. Дважды за полгода доходили до Клавы весточки от Петра, не давая умереть ожиданиям.
Дождалась милого, прикатил на трехколёсном чудовище, дым, грохот, перепугал всё село. Дети из-за плетней смотрят, подойти боятся.
– Собирайся, – говорит ей, – в Москву поедем.
Клава дальше Рыбинска не бывала нигде, но головы не потеряла:
– Я тебе в Москве кем буду?
Но Петр уже всё решил:
– По приезду распишемся в исполкоме.
Последним словом дал понять, что о венчании и речи не может быть. Религия, как известно, опиум...
Сидит Клавушка возле Кремлевской стены, на пожухлых травинках гадает, что с ней завтра будет. Утром, проснувшись от льющегося из окна света, поняла, что началась новая жизнь.
Очень хотелось быть счастливой.
II
Рождество и Новый год пролетели за хлопотами незаметно. На пороге стояла весна 1919 года. От кремлевских стен уже не веяло холодом, от них прозрачными струйками поднимался вверх теплый воздух. Снег сбегал ручейками в канавы и лужи, обнажая неприглядную грязь на мостовых. Во дворе Арсенала громоздились груды битого кирпича, дерева, стекла и прочего хлама. Большая часть стены Арсенала от верхнего этажа до крыши была закопчена дымом пожара октябрьских боёв. Соборы Кремля были словно из другого мира.
Первые, самые острые впечатления от пребывания в Кремле миновали, уже не будоражили, не кружили голову, как в первые недели. Вид почерневших, грязных, запущенных икон пугали Клаву, навевали тоску, создавали ощущение близкой беды. Хотелось плакать. С выбитыми стеклами, давно угасшими лампадами, иконы торчали везде: в стенах Архангельского, Чудова и других монастырей, в Троицкой башне у самого входа в Кремль, где она проходила каждый день, над массивными, закрытыми воротами Спасской, Никольской, Боровицкой башнях.
Доживали в Кремле свой век монахи и монахини, которые ещё недавно во множестве сновали по Кремлю в своих черных рясах, как грачи на пашне. Жили они в кельях Чудова и Вознесенского монастырей, приткнувшихся возле Спасских ворот. Доживала и бывшая кремлевская обслуга со своими семьями – полотеры, повара, кучера, посудомойки и прочие. Все они, за исключением стариков-швейцаров, давно в Кремле не работали. Швейцары – им под шестьдесят и более – все бывшие николаевские солдаты, их в Кремле человек тридцать осталось.
Поселили Петра Соболева с молодой женой в отдельной комнате, в "чугунном" коридоре, как и других сотрудников Автобоевого отряда. Из окна открывалась широкая панорама на Александровский сад. Никаких занавесок на окне никогда не было, ни в первый год проживания в Кремле, ни в последний. Казенной разнарядкой занавески не полагались, а добавлять что-то своё в казарменный быт – в голову никому не приходило. Выделяться среди своих боевых товарищей какими-то занавесками на окнах – это буржуазные признаки. Без них как-то спокойнее. И абажура над лампочкой никогда не было.
В первые годы нередко бывали перебои с подачей электроэнергии, и тогда здания Кремля погружались в темноту. Но улицы оставались светлыми, так как они в Кремле в то время освещались не электричеством, а газовыми фонарями, которые специальный фонарщик каждый вечер зажигал, а утром гасил.
III
"Чугунный" коридор – это не литературные изыски современных летописцев, а вполне официальный адрес проживания в детской "половине" царского дворца. Вдоль "чугунного" коридора, слева и справа, тянулись комнаты кремлёвских апартаментов. Представьте себе ощущения людей, которые еще недавно жили в лучшем случае на съемных квартирах, а часто и на каторге, в окопах гражданской войны, которые вдруг стали приходить с работы домой в Большой Кремлевский дворец по лестнице Боярского подъезда! "Весь мир насилья мы разрушим до основанья, а затем – мы наш, мы новый мир построим, кто был ничем, тот станет всем..."
Буквально через переход в два десятка метров начинался "белый", очень красивый коридор, где раньше находились фрейлинские комнаты. Именно здесь весной 18-го года прописались многие деятели революционного движения. Например, до 20-го года в "белом" коридоре жила семья Сталиных-Аллилуевых, председатель Моссовета Лев Борисович Каменев, здесь же в 5–6 и 7 комнатах жил знаменитый пролетарский поэт Демьян Бедный, что интересно, с прислугой.
Обычно и те, кто жил во фрейлинских комнатах, и те, кто жил в "чугунном" коридоре, возвращались домой через, так называемый, Боярский подъезд.
Все жильцы Кремля платили за жилплощадь. С учетом различных льгот сумма оплаты была невелика. Для вождей и высших руководителей были дополнительные скидки, поэтому стоимость проживания была и того меньше. Тем не менее, неплательщики и злостные должники были, в основном, среди высокопоставленных лиц.
Сохранившиеся в архивах ведомости показали, что сомнительное лидерство принадлежало председателю Моссовета Каменеву Льву Борисовичу. Государственная зарплата у наркомов и партийных лидеров до войны составляла пятнадцать-двадцать тысяч рублей. Много это или мало? Для сравнения можно напомнить, что учителя средней школы за пределами Москвы получали 800-1200 рублей в месяц, и при этом не имели ни продуктового пайка, ни государственной дачи, ни автомобиля, ни специального санатория для отдыха и лечения.
Справедливости ради следует отметить, что в дворцовых комнатах не было так называемых удобств. "Удобства" находились в конце коридора. Говорят, Сталин выдержал такой режим всего несколько месяцев и вместе с семьей переехал в Потешный дворец, а ещё позднее ему устроили квартиру в отдельном небольшом доме, недалеко от Арсенала.
IV
Отношения Петра Соболева и Ивана Нестерова сразу стали дружескими, что было скорее исключением, чем правилом в том коллективе, где они проводили 14 – 15 часов в день. Нередко бойцам АБО приходилось и ночью оставаться на боевом дежурстве. Поездки на фронт были обычным делом.
Сопровождения высших руководителей на предприятия, в воинские части, театры, где проходили съезды делегатов или совещания политработников, требовали постоянной боевой готовности, физической выносливости, уверенности в товарищах. Ошибок не прощали.
К весне 1919 года армии белогвардейцев и интервентов насчитывали более миллиона человек. Неоднократно вражеские войска подходили к жизненным центрам страны. А это сразу приводило к активизации внутренней контрреволюции.
Несмотря на крайне нервную обстановку, в марте 1919 года нужно было провести VIII съезд партии. Для Автобоевого отряда Кремля наступили круглосуточные бдения. Вся территория вокруг Дома Союзов контролировалась чекистами. Перед самым съездом на страну обрушилось трагическое сообщение: умер Я.М. Свердлов. Для бойцов Автоотряда это была личная трагедия. Не стало их любимого руководителя, который сделал для них больше, чем кто-либо в правительстве.
А в Петрограде эсеры и прочие враги пролетарской революции призывали рабочих Путиловского завода к саботажу, сделали попытку взорвать крупную водопроводную станцию. В последнюю секунду командир отряда чекистов ценой своей жизни обезвредил "адскую" машинку. Армии Юденича нависли над Петроградом.
В Москве раскрыли целую серию готовящихся террористических актов по уничтожению железнодорожных путей, мостов, вокзалов. Диверсии в Москве должны были помочь армиям Деникина захватить столицу.
Крупная контрреволюционная организация "Национальный центр" была раскрыта в Москве в сентябре 1919 года. Обстоятельства её разоблачения весьма примечательны.
Одна из учительниц московской школы № 76 сообщила Особому отделу ВЧК о подозрительных людях, приходивших к директору школы. В это же время милиция Вятской губернии задержала гражданина Крашенинникова с большой суммой денег и двумя револьверами. На допросе в ЧК Крашенинников запирался недолго. Сказал, что деньги получил от разведки Колчака и вез их господину Щепкину (юристу по профессии, кадету по убеждениям), а в случае ареста Щепкина – деньги передать директору школы № 76. Эти сведения были немедленно переданы в Москву.
На квартиру к Щепкину Дзержинский поехал сам лично в сопровождении дежурного экипажа Автоброневого отряда. В школу №76 поехал Менжинский с группой чекистов. При обысках были обнаружены списки частей Красной Армии, данные об их вооружении и дислокации, списки заговорщиков и их телефоны – в зашифрованном виде.
Быстро выяснили, что в число заговорщиков, помимо царских генералов, баронов и промышленников вошел и начальник окружной артиллерийской школы в Москве – Миллер. На допросе Миллер сообщил, что заговорщики планировали захватить Ленина и в качестве заложника держать его в каком-нибудь имении вне Москвы. Вот и доверяй после этого военспецам, бывшим полковникам царской армии.
V
25 сентября Петр Соболев нес охрану здания Московского комитета партии. В тот день там проходило большое собрание партийного актива Москвы. Вполне возможным было появление в зале Владимира Ильича Ленина. Делегаты слушали информацию о раскрытом накануне заговора. Потом перешли к обсуждению текущих политических вопросов. Около девяти часов вечера из прилегающего к дому садика в окно была брошена бомба. Первым летящую в зал бомбу заметил выступавший перед делегатами секретарь Московского комитета партии Владимир Михайлович Загорский. Он бросился к бомбе, схватил её и метнулся к окну. Она взорвалась у него в руках...
Взрыв был такой силы, что рухнула часть дома вместе с железной крышей. Погибло более 10 видных партийных работников Москвы, ранено 55 человек. Главные организаторы и исполнители злодейского взрыва в Леонтьевском переулке Ковалевич и Соболев, (к моему сожалению, однофамилец замечательного 24-х летнего парня Петра Соболева), убегая с места преступления, отчаянно отстреливались и бросали гранаты в чекистов. Одной из них был серьёзно ранен Петр, но ни один из террористов не ушёл живым с места преступления.
После госпиталя Петр почти месяц пролежал дома, испытывая все тепло семейного очага. Рана была не опасная и заживала быстро. Иван Нестеров заглядывал к нему почти каждый день. Ему, холостяку, нравилось у Соболевых. Клава была замечательная жена и Иван, сам не замечая того, честно завидовал им и влюблялся в Клавочку. Друзей у него, кроме Петра Соболева, не было, впрочем, как и у Петра.
Жизнь в Кремле оба ощущали, как ненастоящую, словно на сцене бесконечно гастролирующего театра. В гараже, в отряде вести беседы между собой было не принято. Да, и о чём говорить, если по душам нельзя? Каждый ощущал над собой незримое око соглядатая. Громкий смех, вкрадчивый шепот, излишнее внимание – всё настораживало и пугало. И только команда: "На выезд!" давала энергии выход. Люди сразу превращались в единый коллектив, чувствовали необходимость друг в друге. Машины стремительно летели к воротам Кремля…
Поздней осенью 1919 года был разгромлен "Тактический центр" – ещё одно осиное гнездо контрреволюции. Преступные планы врагов Советской власти простирались далеко. При очередном допросе анархистов вдруг выяснилось, что в Подмосковье организовано массовое производство бомб для использования во время празднования второй годовщины Октября.
Кроме того, заговорщики готовились взорвать Кремль. Поверить в это было трудно, однако реальные события, аресты, следствие всё подтвердили.
VI
С начала I-й мировой войны в Кремлевском Арсенале разместили самый большой артиллерийский склад в Москве. Охранялся он из рук вон плохо. Можно смело сказать, что обитатели Кремля в прямом смысле жили на пороховой бочке. Любая неосторожность, а не только преступные замыслы, могли спровоцировать взрыв, после которого от Кремля и центральной части Москвы остались бы только воспоминания.
При авральном наведении порядка в Кремле, "обжегшись на молоке, стали дуть на воду". Комендант Мальков невпопад предложил ликвидировать кремлёвские винные погреба. Член Оргбюро Сталин насупился и энергично запротестовал:
– А что же будут пить кавказцы?
Ленин засмеялся и, глядя на Малькова, развёл руками:
– Вот так, батенька, нельзя ликвидировать. А убрать из Кремля всех приживальцев давно пора, и в первую очередь служителей культа, это архиважно! Они под своими рясами что угодно в Кремль пронесут!
Как обнаружилось позднее, монахи не столько пронесли, сколько вынесли из кремлевских соборов различных украшений из драгоценных металлов. Для возвращения в Гохран украденных ценностей Кремля чекистами была проведена хорошо разработанная операция. Заявления служителей церкви, что ценности не похищены, а размещены в других соборах, во внимание не принимались.
Вопрос о выселении из Кремля всех "приживальцев из бывших" был решен на специальном заседании ЦК под председательством Ленина, чтобы – никакого беззакония! Кроме всего прочего, следовало признать, что в Кремле становилось тесно.
В 1918 году за кремлевскими стенами постоянно проживало около 1100 человек, из них 450 приехало из Петрограда. К концу 1919 года население Кремля увеличилось вдвое. Жили в Кремле повсюду, даже где жить не предназначалось, например, в башнях Кремля. Жили в Соборах, где до 1920 года проходили службы, жили даже в колокольне Ивана Великого.
VII
А тем временем на фронтах Гражданской войны белогвардейцы потерпели серьёзные поражения. Фронты откатывались на восток, на юг и на запад. Интервенция государств Антанты провалилась. На груди Петра Соболева свежей эмалью блестел орден.
Однажды, после очередной операции, где не обошлось без перестрелки, в позднем разговоре наедине сказал он Ивану Нестерову фразу, которую из суеверных соображений, говорить бы не следовало:
– Ты, Ваня, если что со мной случится, Клаве помоги, не бросай её в беде. Я, когда в бой иду, не за себя боюсь, за неё страшно...
Иван оторопел от таких слов:
– Ты, часом, не белены объелся. Ты чего панихиду завёл, мы же с тобой вместе служим. Пуля-дура меня холостого, неженатого быстрее найдет.
В общем, невесёлый разговор получился. Петр в тот вечер больше молчал, о чем-то думал. Неужели правду говорят о предчувствиях.
Храбрый и решительный в бою, быстрый и ловкий в рукопашной схватке, он погиб не от руки врага, а от случайной нелепости. Возвращаясь ночью с задания, подъехал на мотоцикле к Боровицким воротам, въехал на территорию Кремля и – откуда он выскочил, ревя мотором и слепя фарами, этот огромный в темноте грузовик? Привычка шоферов вылетать на машине сломя голову за пределы Кремля, сослужила плохую службу.
Всё на пределе, нервы готовы взорваться, секунду промедления готовы расценить как предательство. Вперёд, вперёд, быстрее сокрушить врага. Экипаж мысленно уже там, на месте предстоящей операции. Всё, что было минуту назад, всё, что происходит в эти мгновения, – несущественно, всё в прошлой жизни. Главное – вперёд...
На старой фотографии запечатлены последние минуты прощания с Петром Соболевым. Рядом с почетным караулом, рядом с боевыми товарищами – Ткачёвым, Осокиным, Нестеровым, Никандровым, Деминым, Павловым, – а других за спинами не различить, – стоит она, неподвижная, скорбная, отрешенная от всех ощущений, кроме одного: уже семь месяцев растёт под сердцем долгожданный ребёнок, которого
надо беречь, оградить от зла, от беды.
Ох, как Петр хотел иметь дочку или сына!
Похоронили Петра Соболева 11 марта 1921 года у Кремлевской стены, рядом с могилами других бойцов Автобоевого отряда, павших в борьбе за Советскую власть.
Было ему от роду 26 лет.