Этого человека я даже не могу назвать. Откуда? Что? Как? Для меня и для всех завсегдатаев ночных посиделок на Афонтовой горе он остался загадкой. На все наши вопросы он отвечал одно – Тутошний я. Да вот на огонек заглянул. – А большего мы так от него и не услышали, впрочем жажда расспросов нас не мучила, все думали больше о тех находках, что ежечасно происходили на раскопках. Думали о тех загадочных историях, что повелось сказывать у костерка. Думали о все ухудшающемся здоровье нашего предводителя – большого сибирского ученого Ивана Тимофеевича Савенкова. Особливо в тот день. Да, да в тот день он не слушал наши рассказы, он не вышел к у костру и мы сидели удрученные и погруженные в раздумья. И вот тогда и возник у костерка этот старец. Помню его широкую, патриаршую бороду, черные, словно уголья глаза, широкую рубаху, лапти. Да лапти, с онучами, хотя в Сибири их не носили… Все было, а вот ощущения человека из народа не было.
Он мял какую то траву в руках и молча глядел на огонь, потом вдруг кинул всю пригоршню внутрь и пламя вспыхнуло неестественной синевой, забилось как подстреленная птица и в самой сердцевине вдруг возникли образы жутких всадников несущихся во весь опор на своих взмыленных лошадях. Но только на миг, на столь не продолжительный и краткий, что не поддается глазу. Всплеск и все заволокло едким густым дымом, а следом мы услышали, его усталый раскатистый голос. Сравнимый разве с голосом усмиренного Везувия. И многие вздрогнули в тот момент.
Да дети мои много лет прошло с тех пор как атаман Милослав Кольцов, поставил тот острожек на Кане-реке. Лих и дерзок был атаман. Ни жалел ни резких слов ни плетей, в узде держал и казаков и ясачных, что под волей его ходили. Волком тогда взглянул он на упавшего перед ним наземь улусного человечка. - Что ж вы волчье семя супротив русского царя рубитесь, на слуг его верных посягаете. Аль не по нраву защита его, что от супостатов оберегает, под Ишенея идти желаете, под царя Алтына. – совсем уткнулся в землю человечек и загундел, запричитал, что-то на своем тарабарском. Толмач перевел слезливые его речи. – Не вели казнить светлый князь. Много ворогов у лесного народа, много ненависти вокруг, много зависти и недоброе в речах завистников все хотят обобрать и обжулить маленькие народцы и нет у них друга вернее и могущественней царя русского, с далекой Московии длань до них простирающего.
Улыбнулся атаман, - Складно врешь волчье семя. Но если в дружбе божишься так тому и быть. Но есть такая присказка у русских «На бога надейся, но сам не плошай», а потому поставлю тут на Кану крепостицу, для того ежели что, русскому царю сподручней тебя за горло было взять. – глянул он – увидел курган истуканами каменными огороженными и захохотал – Вот тут на месте кургана и поставлю, а идолов велю в Кан сбросить.
Тут вскричал инородец на русском наречии и землю перед Милославом целовал, - нельзя светлый князь, древние боги восстанут из тех могил, обречено будет твое начинание. Проклято на веки.
Но смеялся Милослав и кричал - Ступай глупец и передай всем калмыкам, бурятам, телеутам и камасинцам, асанцам передай что нет больше древних богов и могил их нет, а есть один бог и царь один. А больше ничего нет. – и велел он вбивать колья и бросить подале истуканов. И город строился.
Но видно прав был тон безымянный улусный житель, не в добрый час и в недобром месте был поставлен Канский острожек – горели его стены, нещадно мерли от странных болезней жители.
Егорша появился на шестой год в острожке после его основания. Время немногое, но и к тому времени будущий Канск успел несколько раз поменять обличье, да жителей. Егорша был мал годами и отроду имел лет четырнадцать, да и статью не то чтобы очень крупный. Приехал он в острожек вместе с отцом служилым человеком Иваном Авдотьиным. Опять же не оттого что малолетних чад, тогда в казаках числили, нет, тому по сиротству деться просто было некуда, мать он потерял еще совсем мальцом. Вот так оно и было, приехал огляделся, завел знатье с улусными ребятишками, те то скорей своего признают, обычаев их набрался. В стенах не сидел, а больше по лесам ходил, силки на зверей ставил, в стрелах упражнялся, да меткостью своей уже известен был, его трудами в остроге всегда дичина имелась и взрослый люд отзывался об нем уважительно.
В тот день Егорша бродил по канской лесостепи долго, подстрелил тетерку, а вот возвращаться в острожек не хотелось. Кренился к земле ковыль, кружился над степью ястреб-тетеревятник, трепетали на студеном осеннем ветру тоненькие стебельки засохших цветов. Придвинулся к березкам, там травы совсем высокие, можно еще на добычу рассчитывать. Идет лук перед собой держит, вдруг птица из под ног вылетит. Они нонече толстые напитанные. Видно лето сытное выдалось. На взгорочке остановился, - глянул на крепостицу, далека едва шатер недавно поставленной башни виднеется, прям золотится свежее отструганным тесом, где то там на востоке дымки камасинского становища. До чего же все велико и зазывно в земле этой. Присел на коряжку.
Но что это – словно бабочка капустница из кокона выходит. Вот лапки расправила, вот крылышки выпростала. Но нет не то время, вот-вот снег выпадет всю землю от глаз людских закроет. Да и размер бабочки вовсе не похож, подойдешь это же с курган будет, а то со всадника сидящего на коне. Сказал так и глядь бабочка то и на самом деле всадником обратилась – страшным костлявым, словно выкопанным из могилы, но всадником и накидка наброшенная словно крылья. Мороз прошел по коже паренька, никогда он не видал подобного дива. Страшного, невероятного и совершенно неожиданного, словно в разгар солнечного веселого дня увидел яму с бесконечным числом кишащих гадов. Егоршу передернуло, все видимое им казалось не реальным, ведь по прежнему в небе пробивалось блеклое сибиское солнышко, по прежнему ветерок клонил тонкие ковыльные стебли и там вдалеке красовался новизною острожек. Но навязчивое странное видение не исчезало. Что то еще шевелилось в том месте где он увидел первого всадника, а тот уже стоял во всей своей дикой невероятной красе – черный фыркающий конь и всадник тело которого состояло лишь из костей, на голове лишенной кожи и плоти золоченый шлем, в руках меч. Содрогаясь от ужаса и изумления глядел Егорша на невероятное явление, суровой и мало ему известной земли. В улусе он уже слышал разные, диковинные рассказы о том крае, что зовется Сибирью, но никогда не думал, что это так страшно и неожиданно. А за костлявым всадником вставал, всадник с полностью ободранной кожей, он истекал кровью, за ним шел всадник мертвец с вывалившимися глазами и почерневшей кожей, но страшней всех был всадник весь изъеденный червями. Егорше вначале он показался одетым во что-то белое и переливающееся, но присмотрелся и рвотные спазмы захватили его, это была сплошная масса шевелящихся червей.
Зрелище было мерзким и завораживающим. Егорша ни мог шевельнуться пока из недр земли рождалось эта скверна. Все четверо имели на своих плечах золотые доспехи и столь же дорогое оружие в руках, кто меч, кто ятаган, кто лук. Но вот время прошло, всадники заговорили между собой на каком-то непонятном варварском наречии. Костлявый, показал по направлению к острожку, изъеденный червями хохотнул и из его зева несколько червей упало на землю. Истекающий кровью мертвец первый повернул своего хрипевшего от нетерпения скакуна и поскакал в указанном направлении. Мгновеньем позже за ним последовали остальные. Всадники передвигались столь быстро, что Егорше на миг показалось, что они летят, их черные рваные, развивающие плащи напоминали крылья летучей мыши.
От того зрелища нужно было еще прийти в себя и Егорша какое то время сидел и смотрел вдаль куда скрылись всадники. Пейзаж вновь был самым простым и приятным взгляду. Егорше на миг показалось, что видимые страхи попросту приснились ему, но вот горизонт окрасился дымом, острожек заволокло темнотой и в следующий момент Егорша увидел как яркое, задиристое пламя сверкнуло над свежеструганной башней. И он заорал во всю глотку, заорал как ненормальный - Батя! Батя! – и ринулся вниз. Споткнулся об какие-то каменные скорлупы, но не заметил того опрометью побежал к полыхающему острогу.
Пришел он, уже тогда, когда от острога остались одни головешки. Он ходил от одного пожарища к другому, звал живых но никто не выходил к нему. Всюду были только труппы, труппы знакомых ему людей, которых нынешним утром он видел веселыми и живыми. Отца среди них не было. Но здесь на месте бывшего сгоревшего острога найти одного человека было не так просто. Он ходил все ходил, тупо, упрямо, обреченно. Время от времени выкрикивал «Батя» - останавливался прислушивался, отодвигал все еще тлеющие головешки, но ничего не находил. Однажды даже ему показалось что услышал человеческий голос. Но показалось, он скоро понял это. И тогда опустившись на черную выжженную траву он сел зажав руками колени и горько-горько заплакал - Боженька за что? И очнулся лишь в темноте когда в его руку уткнулось что то теплое и шершавое. Он поднял голову и увидел рядом с собой большого темного пса. Пес был знакомый, он сам когда то подарил его камасинскому мальчику по имени Шан и еще назвал его Громом. Сейчас пес вырос но по прежнему к своему бывшему хозяину относился по приятельски. Егорша обнял собаку и притянул к себе, пес лизнул его в ухо. – Гром – отчего то произнес Егорша и испугался звука собственного голоса.
И тут его окликнули. Он поднял голову, в отдалении стоял Шан. Взгляд Егорши только скользнул по трясущемыся от страха приятелю, он опять уткнулся в теплый бок пса.
- Они взяли крепость обманом. – пролепетал Шан.
- Кто они? – едва соображая что он говорит спросил Егорша.
- Буряты. Они сказали. Что пришли торговать и перестреляли всех людей.
- Казаки им поверили?
- Все было как всегда. А потом…
- Что было потом?
- Старики говорят, что пришли древние боги и они повелели бурятам напасть на русских.
- Это были мертвые всадники?
- Не знаю, но так говорят старики.
- Я знаю, это были всадники.
- Я ничего не видел. Говорят, что живущему они не видны. И только герои могут узреть, а потому сражаться против них.
- Значит я буду сражаться . – Сказал Егорша.
Шан покачал головой.
- Буду сражаться – упрямо повторил Егорша. И крепость восстановим.
Долго возводили Егорша и Шан сруб новой крепости, инородцы видя их упорные труды стали помогать. И когда к канскому острожку через пару месяцев пришел отряд сменщиков башня была выстроена. И говорят эту башню еще долгие годы не брали ни мечи ни огонь хотя все остальное горело и неоднократно. А Егоршина башня так и осталось стоять пока не развалилась от старости, может люди ее и сами разобрали, забыв, что она едина охраняла Канск от гнева древних богов, с нее единой можно было видеть неприятеля, а потому отбить самую страшную атаку. А сейчас все возможно.