«Суд да дело» - рассказ.
- Моё дело женское, - не сразу начала говорить приезжая школьная учительница.
В колхоз её послали после Пединститута на «отработку», в сельскую школу. И тут случилось событие, которое потребовало разбирательства на правлении сельсовета. – Поступило заявление от доярки Валентины Гришиной. Написано оно было в резком тоне и заканчивалось просьбой – принять меры к учительнице Павловой вплоть до выселения её из села.
Дело было, так сказать, семейное, щепетильное, требующее деликатности. И решили в правлении колхоза поговорить сначала с одной Павловой. Откровенно поговорить, но в то же время официально.
Процедура такая была в те времена: многие вопросы сельчан решали в сельсовете, где были партком и правление с председателем во главе, этакий суд первой инстанции. Чтобы, значит, колхозники-граждане чувствовали ответственность, поняли свою провинность, осознавали свои поступки-поведение. Ну а если нет – тогда уж всё как положено, в настоящий суд шло обращение.
Председатель, Петухов Юрий Андреевич, пожилой тучный мужчина с животом и со слабым голосом, и члены правления – агроном Кульков и бригадир полеводческой бригады Сухова Татьяна сидели за большим столом в комнате, над которым висел портрет Брежнева. Нужно было спрашивать «вызванную», а председатель медлил.
Павлова сидела на одном из стульев, стоящих вдоль стены в большой комнате правления колхоза, сжавшаяся, как будто в ожидании удара. А встав она первую фразу произнесла нерешительным голосом. Чтобы разрядить атмосферу и собраться с мыслями, Петухов покашлял с хрипотцой, по привычке, так ему думалось лучше.
- Ясно что не мужское – заметил он на фразу «подсудимой». – Нехорошо получается Анна Владимировна (Павлова) – начал он, - человек вы культурный, интеллигентный, по всем правилам должны, так сказать, подавать пример и личной жизнью. А вы разбиваете семью, и хорошую семью почётной нашей доярки, - «сманиваете чужого мужа, оставляете ребёнка без отца, мальчика 5 лет, в воспитании которого роль отца очень нужная» - вычитал председатель с листочка. Подумал, что всё правильно сказал и стал ждать ответа.
- Так это она написала от обиды, - заявление-то! – стала говорить Павлова (Анна Владимировна). – Кто у нас создает семью? – обратилась она учительским уверенным голосом, как к детям в школе, к троим слушателям. Голос её стал более энергичным. Видимо, она нашла нужную мысль. – Мужчина создаёт семью, - ответила она на свой вопрос и поясняла. – Преимущество предложения руки, сватовство, - полностью принадлежит мужчине. А нам, женщинам, остается только делать завитушки-завлекушки в волосах, красить реснички, губки помадой и ждать-переживать – обратит ли на тебя внимание мужчина или нет! А вот допустим, обратит внимание, а этот тебе не по душе, - тут женщина может решать. А если по душе!? Что тогда делать, отказываться? –
Члены «суда» молчали, ничего не отвечали и после паузы сама учительница Анна Владимировна ответила:
- Глупо отказываться! Потому что, может быть, встретилось твоё женское счастье… - и она присела на стул.
- И построить счастье своё на обломках чужого, - веско осуждающе заметила Сухова, первая нашедшая слова-возражения.
- Обломки – они и есть обломки, сказала Анна Владимировна. – Они, эти обломки, может, давно, до моего приезда были… -
- До твоего приезда их не было, - категорически заявила Сухова.
- Ага. Так вы уж всё и знаете. –
- Знаю! – стояла на своём «заседательница суда». – Их не было, пока не заявились вы… со своими завитушками-завлекушками. –
- Без оскорблений, - заметил Петухов.
- Никаких оскорблений и нет, - парировала Сухова, начиная горячиться. Она была строгих правил, старых деревенских. И недолюбливала всё городское постороннее. Когда-то у неё намечался роман с женатым человеком, приезжавшим из города монтировать у них в правлении узел связи, коммутатор. Как раз она просиживала с бумагами в правлении до глубокого вечера. Человек тот ей нравился, даже снился по ночам. Но она поборола в себе страшившее её чувство. Трудно было это сделать, но она справилась с собой. И теперь требовала того же самого от других. Речи на такие темы она держала горячо, воодушевлённо: а разговоры про новую учительницу и механика-тракториста, мужа доярки Валентины, уже ходили между сельчанами. Но надолго её, Сухову Галю, почему-то не хватало: быстро выговаривалась, а потом вспоминала свои ночи в слезах на подушке и разговор дальше уже не вела.
А тут она, внутренне, возмущалась беспринципностью Павловой в вопросах любви к мужчинам, бросающим свои семьи типа Гришина-тракториста, - молодого симпатичного мужчины. И всё у нее отразилось на лице и во всём облике – лицо стало натянуто-строгим и сидела она выпрямив спину чуть вперёд наклонившись, словно готовая кинуться в бой волчица, и говорила свою осуждающую речь.
А в это время, второй «заседатель», агроном Кульков, разглядывал Анну Владимировну, сравнивал её со своей женой, которая не была красавицей, и думал: «Вот жизнь, черт побери… Сотворит же природа чудо на удивление и радость одним и на горе другим. Ведь от неё глаз не оторвать… Что лицом красива, что фигурой, и далеко не ровня всем нашим деревенским бабам… И чем механик-то её привлёк?.. Он не очень-то чтоб уж сильно симпатичный… Кто их знает, - баб этих…».
Анна Владимировна слушала речь Суховой со страдальческим выражением лица, словно у неё болели зубы.
— Вот вы здесь все семейные, - сказала она, когда Галина Сухова высказалась и умолкла, удовлетворённая своим осуждением. – Может, вы и правы. Когда у меня будут законный муж и дети, - тоже, возможно, буду рассуждать, как вы… Только нет. Вам главное – скрепить семейные отношения. Железными цепями. А такое слово, как Любовь, я не слыхала в ваших разговорах. Нет её, что ли? Любви? Или вы так давно молодыми были, что и забыли уже? –
— Вот она как рассуждает! – всплеснула руками Сухова, даже привстав со стула. – Здесь что, — это же не клуб, где лекции о любви читают, здесь сельсовет?! – обратилась она к председательствующему «судье».
- Пусть говорит, - не глядя ни на ту женщину, ни на эту, ровно сказал Петухов.
Но Павлова говорить не стала, а спросила Петухова, глянув перед этим на Сухову:
- Она имеет право судить меня? –
- Имеет, - ответил председательствующий. - Общество, народ её выбрал в правление. Передовая работница, примерная мать, жена. –
- Если примерная, так я её спрошу. Вот дети для вас что значат? – и сама же ответила: - Радость, и счастье. В них весь смысл жизни женщины! А мне уже двадцать пять скоро, и я хочу иметь детей. От любимого, а не от случайного человека. -
— Это на кого намёки? – насторожилась Сухова.
(В селе все знали, что замуж она вышла уже на последнем месяце беременности, и будто ребёнок был не от мужа, а вероятно, по слухам от того приезжего женатого телефониста, что приезжал коммутатор ставить в правление колхоза и жил в селе целую неделю).
- Ни на кого. –
- Если ни на кого, выходи замуж. Законным путём, - посоветовала Сухова.
- А если не берут? –
— Это тебя-то не берут! – неподдельно удивилась Сухова. – Скольких ты парней за нос поводила! И сейчас вон по тебе сохнут… -
- Я не хочу в мужья тех, которые «сохнут» … -
— Значит, женатых хочешь, опытных. Да? –
- Ну, ну, - постучал Петухов по стоящему рядом графину с водой, - в рамках держитесь, не ругаться тут –
Звон стекла несколько охладил пыл женщин, Сухова Галина даже отвернулась в сторону, помня о слухах о себе.
Разговор надо было вести к концу, а главное – не делать базара. Это полностью лежало на председателе Петухове. От агронома Кулькова помощи не дождаться, тот всегда был молчаливый, всегда осторожный в словах.
— Вот я опять повторю, - сказал Петухов, - нехорошо получается, Анна Владимировна. –
- Ну что нехорошо-то, что?! – чуть не со стоном вырвалось у молодой девушки. – В петлю мне, что ли, теперь лезть, а за мной и ему, Виталию? Неужели вы такой чёрствый народ, что не верите в любовь и готовы растоптать чужие чувства? Вы, да и я в том числе, стесняемся говорить о любви, чтобы – не дай бог! – не узнали на селе да не начались пересуды деревенских обывателей. – она начала снова, как учительница пояснять, тем же учительским тоном. – Великие люди считали любовь божественным даром и не стеснялись говорить о ней всему миру. И как говорить!! Так невлюблённый никогда не скажет. Вот Пушкин…- здесь Анна Владимировна сделала паузу, во время которой лицо её зардевшееся стало увереннее, затем сразу с глубоким воодушевлением, и очень естественно, искренне, от всей души начала читать:
…Я помню чудное мгновенье.
Передо мной явилась ты,
Как мимолётное виденье,
Как гений чистой красоты….
- Прочитала и в задумчивости поникла головой. Все молчали, немного обескураженные.
— Вот видите, - сказала Павлова через паузу, робко и в то же время осуждающе. – У Пушкина – это «гений чистой красоты». А у нас, значит, «потаскуха», - и вызывающе посмотрела на Галину Сухову. «Обвиняемая» осуждала.
- Ну, ну, - запротестовал Петухов и даже поерзал на стуле. – Пушкин, - он может быть и гений, не нам судить… -
- В любви – все гении, - горько усмехнулась Галина Сухова, – она сообразила, что «обвиняемая» сама себя назвала тем словом, которое едва не срывалось с её языка.
Петухову и возражать было нечего и некому. Он чувствовал себя «не в своей тарелке», начал вертеть головой от окна или от стен ища поддержки.
- Так это у вас серьезно… с Гришиным-трактористом? – нашёлся спросить Петухов.
- Серьезно, - всей грудью выдохнула Анна Владимировна. – В заявлении про распутство – зря написано. Со зла она написала, - и подумав, - а может, от обиды. До Гришина я ни с одним мужчиной не водилась… - она зарделась щеками и коротко закончила, - всё, я сказала. -
Павловой предложили выйти в соседнюю комнату, в бухгалтерию сельсовета. «Судьи» остались одни. Все трое молчали. Чем дольше длилось молчание, тем тягостнее оно становилось.
Каждый думал о чём-то своём. Тут, всё время смотревший в окно агроном Кульков, вдруг проговорил с глубоким вздохом:
«Я помню чудное мгновенье» … - но спохватился и недоуменно посмотрел на Петухова и Сухову, - простите, забылся. Учительница же. –
- Тфу ты! – в негодовании хлопнула себя по бедрам Сухова. – и он туда же, старый хрыч. – а потом серьезнее, обращаясь ко всем: - Ну, как решать будем?..
Конец.