12.
Получив шифровку Климовича, Нестор поначалу впал в ярость, пообещав всех белых гадов собственноручно расстреливать. Однако, вняв увещеваниям членов своего Реввоенсовета Волина (Эйхенбаума) и Аршинова – Марина, а так же замначальника штаба бывшего капитана Генерального штаба Васильева, поостыв и пораздумав, согласился принять врангелевцев.
Он прекрасно помнил приказ Председателя РВСР наркомвоенмора Троцкого № 108 от 8 июня 1919 года, в котором тот предписывал уничтожить махновщиу, и его же выступление на Седьмом Всероссиском съезде Советов в декабре того же года, где тот заявил, что «после освобождения Украины махновцы станут смертельной опасностью для рабоче-крестьянского государства». Ну а раз так, то и он, Нестор, в свою очередь продолжит крушить «коммуняков».
И точно, схватки между повстанцами и красноармейцами становились всё кровавее. К тому же разрастающаяся по России эпидемия тифа косила всех подряд, в том числе и махновцев. Сам Махно, заболев, уехал в Дибривки, распустив перед этим всю свою армию.
Красные немедленно воспользовались этим. В занимаемых ими районах Екатеринославщины начались массовые антимахновские чистки. Многие сподвижники батьки, в том числе его двоюродный брат Григорий и давний дружок Александр Лепетченко были расстреляны без суда и следствия. Красным казалось, что с махновщиной покончено.
Однако надёжно укрытый от преследователей и успешно подлеченный Нестор, оправившись, тут же прнялся возрождать свою вольницу. И опять потекли к нему воспрявшие духом повстанцы, и опять, и опять захлёбывались в собственной крови комиссары и комсомольцы, продотрядовцы и комбедовцы.
Убедившись в очередной раз в непотопляемости Махно, большевики заново попытались перетянуть его на свою сторону, обещая амнистию всем его воинам и высокую должность ему самому. Но теперь против этого выступили многие видные махновцы, ни на йоту не поверившие большевистским посулам .
Поэтому, именно в пику большевикам, Нестор согласился на встречу с посланцами барона.
«Подурачим генералов, а заодно и коммунистов. Пусть поборются за нас!»- объявил он.
Но и здесь не питал особых иллюзий, так как явный союз с Врангелем был для него неприемлем. Однако, кто знает, может, может, и от этой встречи он получит несомненную выгоду для себя? Так или иначе, а слух о его соглашениях с белыми должен чрезвычайно встревожить Кремль. Ибо, если повстанцы объединятся с Врангелем, это в корне изменит обстановку на юге страны. Тем более, что на Западном фронте Тухачевский и Будённый постоянно отступают под ударами пилсудчиков.
И вот теперь, в ожидании представителей барона, Махно с небольшим отрядом в двести сабель, расположился в одной из бывших немецких экономий в устье днепровского левобережья, которую занимала банда Ященко.
Невысокий, с глубоко запавшими после болезни глазами, из которых, казалось, навсегда ушла врождённая синева и остался лишь стальной зловещий блеск, с землистым тусклым лицом, он нетерпеливо мерил маленькими шагами большой, некогда парадный зал, углубившись в себя и не обращая внимания ни на кого из присутствующих. А ведь тут с ним, по сути, находились все его приближенные.
В первую очередь, конечно, друзья, надёжные и испытанные во многих передрягах. Семён Каретников, гуляй - польский батрак, Фёдор Щусь, недавний матрос, Григорий Калашников, бывший прапорщик, Виктор Белаш, новоспасовский крестьянин, Лёвка Задов – Зиньковский, лихой одесский бандит, и, под стать ему, такой же палач и душегуб, фанатично преданный батьке уголовник Кийко.
Рядом с ними за длинным столом, уставленным едой и бутылками, важно восседали, обложившись своими свежими газетами, идейные анархи, члены Реввоенсовета Пётр Аршинов- Марин, главный воспитатель Нестора в бутырской тюрьме и его будущий биограф, Всеволод Волин, Яков Алый, Исаак Эмигрант, и единственный кадровый офицер, в прошлом капитан Генерального штаба, Васильев, некогда захваченный махновцами в плен и под угрозой смерти согласившийся служить им. Возле двери стоял, не решаясь сесть за стол с высокими, не обращающими на него внимания гостями, сам хозяин Сидор Ященко.
В дальнем же конце зала, возле огромного, давно немытого окна, утопала в мягком кресле старушка – мать Махно Евдоксия Матвеевна, которую он постоянно возил с собой, а возле неё оживлённо перешептывались две молодые женщины - очередная супруга батьки «матушка» Галина Кузьменко и её предшественница, приехавшая навестить друзей, знаменитая атаманша Маруся Никифорова. Дочь царского штабс-капитана, она, будучи гимназисткой, увлеклась анархистскими идеями, и за убийство какого-то сатрапа попала на каторгу, как в своё время и Махно. Сумев бежать с неё, уже эмигранткой объехала полмира, встречалась в Париже с Лениным и даже сумела получить там же, после учёбы в военном училище, чин офицера Французской армии.
Нервно ероша длинные, чудом сохранившиеся после тифа волосы, Нестор то яростно рвал на груди портупею, то подскакивал к тому или другому окну, оглядывая просторный двор и подъезды к нему, возле которых гарцевали вооружённые всадники и стояли запряжённые тройками тачанки, с установленными на них пулемётами. Наконец его терпение лопнуло и он, развернувшись на каблуках так, что шпоры едва не зацепились одна за другую, ткнул сжатым кулаком в сторону Васильева и тонко прохрипел:
-Ну, так где твои парламентёры? Сколько можно ждать этих врангелевских паскуд? Отвечай! Это же ты больше всех за них агитировал!
Бывший капитан выскочил из-за стола, бледнея на глазах и резко вытягиваясь. Ближайшие дружки батьки ехидно заулыбались. Ненавидели «беляка», хоть и привыкли к нему, понимая, что и он отвечает им т а й н о й ненавистью. И хотя не раз он доказывал преданность д е л у и рубил и стрелял своих «братьев по классу», а всё равно ему не верили, потому что точно знали: белая кость никогда не примирится с чёрной костью. Были, были у них на памяти уже подобные примеры. Не один офицерик, приставший было к Махно, не по собственной воле расставался с собственной жизнью.
-Ну, чего молчишь?
-Так я ж за них не ответчик,- нервно передёрнул плечами Васильев.- Да и путь к нам неблизкий, и дорога опасная… если не перехватит их кто-то по дороге, то наверно прибудут. Куда им без нас деваться? Раз сам Врангель к тебе, считай, на поклон идёт, то это дорогого стоит и можно подождать.
-На поклон?- сразу сбавив тон, усмехнулся Махно.
Угодливые похвалы он ценил и вообще добивался, чтобы его анархо -культурники политотдельцы подробно отражали не только историю «Народного движения», но и лично его жизнь, создавая и накапливая архив.
-Действительно, Нестор, чего ты яришься?- неожиданно миролюбиво подал голос вечно нечёсаный, бородатый Аршинов- Марин.- День ещё только начался, и у нас времени навалом. Давай садись, выпей чарку, да и помаракуем, что отвечать красным гадам из Четырнадцатой – Уборевичу и Орджоникидзе?
-А я уже ответил,- мрачно буркнул Махно.- Они нас завлекают на польский фронт, чтобы оторвать от родной нашей среды. А я имконтрпредложение: с поляками воюйте сами, а нам предоставьте самостоятельность в рамках Екатеринославской и Таврической губерний. Так ведь нет же, не хотят, опять усилили гонения, и сколько наших славных бойцов беспощадно лишили жизни! Брата моего Григория, Бурбыгу, Михалёва-Павленко, Озерова, Олейника, Коробко…всех не перечтёшь.
-А ты, батька, ни с кем больше ни на какие союзы не иди!- истерически рубанул рукой воздух Волин.
Через много лет этот «теоретик» анархизма станет очередным мужем Галины Кузьменко. И вместе с ней выкрав из-под подушки умершего Нестора его личный дневник, будет неоднократно клеветать на него. Но пока он тоже был непрочь подвосславить кормильца.
-Большевики, негодяи, предали революцию, беляки, паразиты, мечтают её задушить… так что одна надежда у людей осталась – ты! Ты единственно честный народный вождь! Лишь тебя народ любит и верит только тебе!
Этот комплиментарный пассаж был настолько банален, что даже волинские дружки брезгливо поморщились, а Маруся Никифорова иронически хмыкнула. Уж у неё-то заслуг и славы было не меньше, чем у батьки.
Однако Нестор принял всё как должное. Хотел ещё что-то сказать, но в это время во дворе зашумели, загомонили, послышался топот копыт и гудение автомобиля, и Ященко, от двери метнувшись к окну, бегло глянул и объявил:
-Кажись, приехали! Трое золотопогонников и наш конвой… Х-хе, видать, трусят офицерики, жмутся друг к дружке, не иначе как боятся, что им головы снесут…
-А чтоб вконец не перетрусили, беги, зови,- повелел Махно, торопливо усаживаясь за стол и, налив себе рюмку первача, залпом выпил.
На мгновение почему-то встали перед глазами крутые днепровские пороги, к которым ещё в детстве привозил его отец, да и сам он впоследствии не раз наведывался к ним. Вспомнил, как ярился и буйствовал Днепр, преодолевая те громадные каменные завалы. Подумал: «Вот так же и я… иду напролом, и ничего и никто меня не остановит…»
Надменно выпрямившись, приказал и капитану:
-Ступай и ты, Васильев. Сделай так, чтоб честь по чести, соблюди этикет. Гады, вражины, пострелять бы их сразу… но сначала послушаем, а потом уже решим…
Едва в ворота экономии въехал, окружённый махновцами, легковой «паккард», в котором находились три белых офицера, как многим стало ясно, для чего сюда прибыл Махно.
Выскочившие из дома Ященко и Васильев, торопливо направились к вышедшим из машины полковнику и его спутникам.
-Не иначе, как опять батька интригу закручивает,- задумчиво протянул Денис, засыпая с Алёшкой и одноглазым Миколой овёс в кормушки у коновязи, где стояли утомлённые кони гостей.- Он же ведь дипломат. Одно время с красными шуры-муры водил, а потом их всех… под одну гребёнку. Теперь, может, и этих, если не договорится, отправит к Богу в рай…
Ещё около часа возились они возле коновязи, принося и засыпая в кормушки очередные вёдра овса. А когда решили отдохнуть и перекусить, из распахнутой парадной двери главного дома выпорхнули, над чем-то весело смеясь, две особы женского пола и застыли на крыльце, оглядывая двор.
Одна из них, полноватая, с тёмными прищуренными глазами, была в кожаной куртке и таких же галифе, заправленных в высокие лакированные сапоги. Через плечо у неё висел маузер в деревянной полированной кобуре, а в руке дымилась тонкая длинная пахитоска. Тёмные густые коротко стриженые волосы придавали ей вид отчаянного подростка, немало повидавшего и погулявшего на своём веку.
Вторая же, лет двадцати двух, высокая и фигуристая, была одета в белое шёлковое платье с рюшами и в высокие шнурованне жёлтые ботинки с металлическими заклёпками на них. Толстая, аккуратно заплетённая каштановая коса, словно змея, лежала у неё на груди. И девушка, продолжая слушать товарку, непроизвольно теребила её. На первый взгляд в ней не было ничего особенного, и лишь глаза, чёрные, пронзительные, сразу обращали на себя внимание, заставляя думать об их обладательнице как о натуре сложной и непредсказуемой.
Увидев дамочек, Алёшка вытаращился на них, успев заметить, как мгновенно оживились офицеры возле авто, как поспешно утих дворовый гомон, и многие из тех, что шатались поблизости, тут же исчезли неизвестно куда.
-Вот это да,- пробормотал Денис, пожирая глазами обеих дам.- Маруся Никифорова и матушка Галина Кузьменко! Ну, Алёха, то ли ты такой счастливый, то ли нам повезло. Гляди и запоминай. Когда ещё случится, чтобы нынешняя и бывшая под ручки кумились.
-А кто они?- шёпотом поинтересовался Алёшка.
-Маруся – та, что в мужских штанах, атаманша. У неё муж поляк, анархокоммунист. Но она ему рога наставляет с Нестором. Да и у самой целый боевой отряд чёрной гвардии. «Дружиной» называется. А вторая, в белом платье, это супруга Нестора Ивановича. Обычно она очки носит, как бывшая учительница. А сегодня, видимо, из-за Маруськи, их не надела. Потому так и щурится… А вообще она лютая. Бабу ту, что родных её белякам сдала, самолично зарубила. И ещё скольких-то…рубила, стреляла… бешеная. С тех пор матушкой её и зовут.
Между тем, дамы, озирающие двор и не нашедшие для себя ничего интересного, увидели троицу у коновязи и, продолжая смеяться, направились к ней. Офицеры, явно заинтригованные обеими, что-то прокричали им, приглашая к себе, но те не удостоили их даже взглядами. Лишь Маруся бегло и выразительно скользнула рукой по кобуре, словно намекая, какой может быть ответ. А Галина, у которой беляки за её связь с Махно недавно расстреляли отца и мать, обожгла их таким ненавидящим взглядом, что они в замешательстве отвернулись.
-Ооо… твою мать!- заволновался Денис.- Чёрт знает, что на уме у этих баб!
«А что может быть?»- хотел спросить Алёшка, но не успел, так как дамочки уже приблизились к ним.
Даже самого беглого брошенного на них взгляда было достаточно, чтобы понять: обе «канареечки» в хорошем подпитии. И это, судя по тревожному напряжению Дениса, было самым опасным для каждого из парней.
Оглядев многоопытным женским оком застывшую троицу, Маруся поморщилась при виде Миколы, криво усмехнулась, встретив вопрошающий взгляд Дениса, и прямо-таки расцвела, уставившись на Алёшку.
-Ты гляди, какой бутончик,- фыркнула она, подтолкнув локтем Галину, так же заинтересованно разглядывавшую Немирова.- Ты откуда такой?- спросила она, властно приподняв рукой за подбородок голову Алёшки.- Ишь, какие глазища! Прямо синие бездны!
-Недавно к нам перебежал… от красных,- объяснил Денис.- Мы его в степи обнаружили. Говорит: хочу к Махно!
-А тебя не спрашивают!- оборвала его Маруся.- Ну, так кто ты, красавчик? Сам отвечай!
-Алёшка… Алексей Немиров… из станицы Кленовской. Сирота. Жил там с бабкой Аксютой,- стараясь казаться спокойным, отвечал Алёшка, краем глаза уловив, с какой бешеной ненавистью смотрит на него Микола, бывший петлюровец и дружок удавленного Макагона.
-Ну а дальше? Дальше! Чего замолчал? Продолжай, мы слушаем.
-Ааа… чего дальше?- Алёшка покраснел.- Всё. Теперь вот здесь…
Никогда ещё так обжигающе не смотрели на него женщины. Да и он до сих пор по-настоящему не был ни с одной из них. Дома, правда, целовался с Аннушкой Годиной пару раз, по-щенячьи тыкаясь носом в её щёку и вызвая этим её искренний смех. Однако дальше этого дело не доходило. А потом уже, в полку, в сараюшке, где он спал, дежуря возле коней, забралась одна разбитная медсестричка, навалилась на него, обняла, зацеловала, бесстыдно шаря в штанах, но он, от внезапного смущения и испуга, вырвался от неё и убежал, так и не познав сладчайшей женской плоти.
И теперь вот опять две о п а с н ы е дамочки (не зря же их испугался Денис) вроде бы по делу пытают его, а в глазах откровенная, нескрываемая насмешка, словно знают они все его жизнедействия и теперь лишь проверяют, где правда, а где ложь.
-А чего дальше-то?- неуверенно повторил он, отводя глаза от пристальных взглядов женщин.
-Как чего?- повысила голос Маруся.- Признавайся: у красных служил?
-Слу-ужил…
-Кем?
-Ну-у… это… ездовым… у политкома.
-А-а! У комиссара? Так, так, так… Значит, ты идейный? Комсомолец? Большевик?
-Вот и мы поначалу так подозревали!- вякнул одноглазый, пытаясь и на себя обратить внимание.
-А ты заткнись, урод!- психанула Никифорова.- Пшёл вон отсюда, пока я добрая!.. Ну?
-Слушаюсь… слушаюсь,- словно защищаясь, приподнял руки Микола и бочком, втягивая голову в плечи, исчез.
-Итак, продолжай,- потребовала атаманша, покосившись на Дениса, но ничего ему не сказав.- Ну, так что? Комсомолец?
-Нет же, нет!- повысил голос Алёшка.- Белые пришли в станицу, стали вешать и стрелять, потом мобилизацию объявили. Я и утёк. К красным прибился, а они тоже… даже неповинным присудили расстрел. И где ж тогда правда и тот интернационал? Если общий террор и никакого согласия?
-Ишь ты, про интернационал и террор наслышан,- усмехнулась Маруся, снова подтолкнув локотком Галину.- Грамотный, стало быть? У комиссара научился?
-Да я в школу ходил, окончил два класса. А про террор теперь любой… даже мальчишка знает. Ну и, конечно, на митингах всякое слышал. Набравшись духа, Алёшка прямо взглянул в глаза атаманши. Были они нездоровые, с разлившейся по белкам желтизной, может, от болезни внутренней, может, от разгульной жизни. И ещё плескалось в них что-то невыносимо жуткое, то ли злость на весь мир, то ли непреходящая тоска. Конечно, был бы Алёшка постарше и жизненным опытом богаче, так он, если бы не понял, то, возможно, догадался, что терзает прославленную анархистку.
А она при всей своей лихости и лютости, оголтело, с омерзением вытравливая из себя женщину, ж е н щ и н о й оставалась, втайне ото всех мечтая о прекрасной любви и о собственных детях. Против природы, злись не злись, не попрёшь. И инстинкт материнства просто так не удушишь. И поэтому знала лишь безмолвная подушка, сколько слёз пролила в неё по ночам Маруся, непотребно и страшно прожигающая свою жизнь.
Видимо, эта затённая, скрытая от всех её горечь каким-то чудом дошла до обострённого сознания Алёшки, и он внезапно почувствовал не ожидаемый страх, а непонятную и добрую жалость к этой женщине. Это чувство, несомненно, отразилось и в его взгляде, потому что атаманша, вдруг смутившись, отвернулась и рассмеялась слишком громко и ненатурально.
-А ты не так-то прост, как кажешься,- наконец сказала она.- Сколько тебе лет, цветочек?
-Восемнадцать… это… с небольшим,- срывающимся баском ответил Алёшка и насупился, ожидая очередных насмешек.
-А комиссара того,- неожиданно подал голос Денис,- он лично расстрелял недавно. Неделю тому назад! Когда мы взяли Кленовскую.
-Да ну?- изумилась Маруся.- И чего ж ты об этом молчишь? Скромничаешь, что ли? Ну, герой, ну, герой! Значит, ездовым был?- подобрев, улыбнулась она.
-Ездовым.
-И с тачанкой управлялся?
-И с тачанкой. А как же?
-Ну, так вот, Галиночка. Возьми его к себе. Это ж какое у тебя будет украшение! Приоденешь его, научишь чему надо… И он за тебя в огонь и воду пойдёт! Пойдёшь, Алексей? Нравится тебе матушка?
-Нравится. Пойду,- покосившись на Дениса, с готовностью ответил парень. Он ведь мечтал жить без боли и без крови, и тут, на тебе!- такое счастье подваливает.
-Ну, спасибо, утешил,- рассмеялась Галина.- Можно считать это признанием в любви. Только я не возьму его. Батька прибьёт. Он же, вон какой ревнивый… зарубит, не думая.
-Он ревнивый… ха-ха!- скривила губы Маруся.- А ведь сам-то, кобель, ни одной юбки не пропустит! А коль будет ревновать, так к тебе сильней привяжется. И уж тогда всех его лярв ты сама гнобить будешь!
-Ну не знаю, не знаю,- засомневалась Галина.- Ты же изучила Нестора… на него как найдёт…
-Ладно,- пообещала Маруся.- Я сама с ним покалякаю. А вот, наконец, и переговорщики вышли. Глянь, Васильев-то, Васильев, как возле них вьётся! Ну, никогда я не верила офицерне и сейчас их ненавижу. Постреляла бы разом!
На крыльце появилось ещё несколько человек, провожающих врангелевцев.
-Прямо почётный караул!- усмехнулась Маруся.- Только батьки не хватает.
-Ну, тогда пошли,- потянула её за рукав Галина.- Они ж все сейчас пьяные… нам надо быть рядом! Во, и Задов выполз, и Кийко… палач. Вот кого я боюсь даже больше, чем Нестора!
-А ты пристрели их как-нибудь… вроде по пьяной лавочке. Думаю, что батьке это придётся по душе. Что ж, идём…
Маруся снова повернулась к Алёшке и, взяв двумя пальцами его розовую щёку, потрепала её.
-Ты смотри, а он, видно, ещё ни разу не брился!- хохотнула она.- И девок, наверное, тоже не щупал? Но ничего, матушка Галина тебя всему научит! Так что жди нас. Мы скоро вернёмся…
Подхватив Галину под руку, Маруся направилась к крыльцу, демонстративно перегородив дорогу подошедшим офицерам.
-Ну и куда же ты прёшься, врангелевский холуй?- с вызовом усмехнулась она.- Не видишь, дамы идут? Иль не обучен манерам? А ну, посторонись! Или я за себе не отвечаю!
Не сводя с офицера угрожающих глаз, она потянулась за маузером.
-Гм… извините, мадам,- остановился полковник.- Пардон, миль пардон! Проходите, пожалуйста!..
Он спрыгнул со ступенек и, взглянув на провожающих махновцев, пожал плечами и направился к своей машине. Двое его спутников поспешили за ним.
-Валите, валите, пока я не передумала!- крикнула им вдогонку Маруся и, подойдя вплотную к Васильеву, поднесла кулак к его носу.- А ты, курва, запомни, если предашь батьку, мы тебя и на том свете найдём!
-Да вы что? Вы что? Чего себе позволяете?- разозлился Васильев.- Сорвать хотите с таким трудом начатые переговоры?
-Переговоры не сорву. А тебе повторяю: предашь нас со своими врангелятами, по кускам будем резать, и куски жрать заставим!
-Ну, это уже слишком!- заорал Васильев.- Найдётся же когда-то и на вас управа! Это ж надо, совершенно никакой дисциплины! Анархия анархией, но и честь надо знать!
-Да пошёл ты!- засмеялась Маруся и, оттолкнув его в сторону, потащила за собой Галину.- Пойдём, поправимся, а то я трезветь начинаю
-Нет, вы только подумайте,- продолжал бесноваться бывший капитан.
-В чём дело? Что случилось?- раздался чей-то громкий хриплый голос.
И Денис, продолжающий всё так же немо стоять у коновязи, наблюдая за дамами, немедленно очнулся и толкнул Алёшку плечом.
-Батька! Батька Махно! Гляди теперь в оба! Вот он, Нестор Иванович… запоминай!
Стоящие на крыльце почтительно расступились. И Алёшка увидел маленького, длинноволосого человечка в чёрной суконной паре и высоких хромовых сапогах. Странное лицо его с ввалившимися глазницами издали напоминало череп. Алёшка изумился и невольно прошептал:
-Вот это Махно? Боже, какой плюгавенький! И на смерть дюже похож. Ну, вылитый мертвец!
-Да ты что-о, дурило?- взбеленился Денис.- Да тебя же за это повесить мало! Не дай Бог, где-то такое же ляпнешь и считай себя уже на том свете! Вот балда, вот балда,- продолжал полушёпотом браниться он.- Надо было всё же отдать тебя Макагону!..
Он умолк, возмущённо покачивая головой, и вновь уставился на Махно
и его окружение. Васильев, подскочив к батьке, что-то рассказывал ему, размахивая руками и поочерёдно указывая то на садящихся в автомобиль белогвардейцев, то на себя.
Махно слушал, усмехаясь, вроде никак не выказывая своего отношения
к жалобе. И вдруг, схватив бывшего генштабиста за грудки так, что у того отлетела с френча верхняя пуговица, притянул его к себе и что-то зло и угрожающе пршептал прямо в ухо. Васильев отпрянул, покраснел и умолк, затравленным взором провожая спешно отъезжающий «паккард».
Едва белогвардейцы подъехали к воротам, как откуда-то из-за построек выскочили несколько верховых и пристроились к ним в виде сопровождения.
Крыльцо тут же опустело.
-Пошли на конюшню,- предложил Денис.- Сколько можно торчать на виду у всех. Поваляемся там, пока гости не уедут. Хотя они могут и заночевать у нас…
Однако спустя полчаса во дворе началась очередная суета. Забегали конвойники батьки, повылезли из дома члены Реввоенсовета, а вслед за ними и Галина с Марусей.
Выглянув из дверей, Денис забеспокоился.
-Быстро прячься, Алёха! Галька и Маруська, тебя, видать, ищут. Ишь, как стрёмают, курвоты! Запали они на тебя!.. Вот и к Ященке пристали… пытают его… Теперь сюда направляются… Давай-ка уйдём, пока ещё есть время!.. Надобно от них держаться подальше. Эти суки уже столько мужиков загубили… целое кладбище можно заселить! И с тобой поиграются и…Хотя стой… Махно вышел, зовёт их к себе… Ну, неужто повезло?.. Ага… покатили! Можешь теперь выглянуть, помахать на прощание…
Стоя у дверей , Алёшка с сожалением и завистью смотрел, как четвёрка коней, запряжённых в блестящий легковой «ситроен» с откинутым кожаным верхом, медленно разворачивалась во дворе. Махно сидел рядом с шофёром , вполоборота к разместившимся сзади Галине и Марусе, и что-то строго выговаривал им. Сотня всадников окружала машину и несколько тачанок , пристраивавшихся к ней. Пыль, взбиваемая копытами, заволокла двор.
-Э… это… а почему машина сама не едет?- удивился Алёшка.- Чего это они в неё коней запрягли? Или шофёр не умеет? Тогда зачем его держат?
-Так бензину, наверное, нет,- засмеялся Денис.- А тот, что был, видно, белякам отдали. Они ж, хрен знает, откуда к нам прикатили. Да и батьке, по-моему, так больше нравится. Вони меньше, а удобств, что в твоём экипаже. Так до самого Гуляй-Поля, глядишь, и докатят…