Рейс длиною в жизнь стр. 110
КАРМАДОНСКОЕ УЩЕЛЬЕ.
СУРГУТСКИЕ РЕВИЗОРЫ
В июле 2003-го года, вышагивая на каблуках по дорожке, ве-
дущей от остановки к резерву проводников, где должно было со-
стояться совещание, я почувствовала резкую боль в коленях. Боль
была настолько сильной, что последующие ночи для меня пре-
вратились в ад. Наступила расплата за все мои падения и удары
коленей в прошлом. Без обезболивающих уколов я не выезжала в
поездки. Невыносимая боль не стала для меня препятствием для
работы. Я продолжала ездить в Нижневартовск, при этом, не за-
сыпая ни на минуту.
После месяца, проведённого без сна, возвращаясь из Ниж-
невартовска, почувствовала, что мои силы на исходе. Я начала
проваливаться в сон, хотя за окнами поезда светило яркое летнее
солнце. А так как я писала стихи, то на столе в купе у меня всегда
лежал листок бумаги и ручка, чтобы записать пришедшие на ум
строчки.
Проваливаясь в сон, от боли и от измотанности организма без
отдыха, у меня начались галлюцинации. Картинка за картинкой
всплывали в сознании, ярко вспыхивая и угасая. Горы Кавказа,
которые радовали своей красотой во Владикавказе, становились
реальными перед слипающимися глазами.
Приближалась годовщина со дня трагедии в Кармадонском
ущелье. Всплывающие в подсознании горы, река, лошади, шапка
ледника, превращались в моей голове в строки, которые, преодо-
лев нежелание вставать, выбравшись из-под одеяла, я записывала
на листке бумаги.
Так продолжалось чуть больше часа, когда в дверь купе по-
стучала проводник моего штабного вагона и сказала, что в поезд
вошли ревизоры Сургутского отделения дороги Сафин Рамиль
Ансарович и Новик Марина Григорьевна. Я пригласила их в своё
купе. Показав на листок бумаги, где строчка наезжала на строчку,
а буквы выглядели корявыми, рассмеявшись, сказала: «Смотрите,
что за ерунда мне в голову от вынужденной бессонницы влетела».
После чего, пытаясь разобрать написанные своей рукой строчки,
зачитала вслух зарифмованные мысли.
Все ревизоры северного направления знали о моём недуге с
ногами и сочувствовали мне. Посмотрев на моё лицо, на котором
глаза предательски пытались закрыться, а голова клонилась к по-
душке, Рамиль Ансарович и Марина Григорьевна сказали, что-
бы я легла поспать. На что я ответила, что очень хочется кушать,
так как со вчерашнего дня ни крошки во рту не было. Ревизоры
отправили меня в вагон-ресторан, а сами пошли с проверкой по
составу.
В ресторане я попросила директора посидеть со мной ря-
дом, и что-нибудь говорить, чтобы я не заснула. Сидя за сто-
лом лицом к кухне, хлебая суп, я увидела, как в вагон-ресторан
зашли мужчина и женщина. Дойдя до отсека, где располагался
электрощит, мужчина зашёл внутрь. Я, удивлённо посмотрев
на «посторонних», спросила директора вагона-ресторана: «Это
кто?» Директор обернулась, посмотрела на вошедших людей и
ответила: «Так это ревизоры!» В этот момент я поняла, что со
мной что-то не так. Я перестала узнавать людей, так как в глазах
стоял туман.
Наш разговор услышали ревизоры. Подойдя ко мне, Рамиль
Ансарович похлопал меня по плечу и сказал: «О, дорогая, иди ка
ты поспи, ревизию без тебя сделаем, а результат ревизии запишем
в рейсовый журнал». А Марина Григорьевна добавила: «Не пере-
живай, если что не так, разбудим. Если всё нормально, поднимать
не станем, отсыпайся».
Я, не доев суп, бросила ложку и ушла к себе в купе, где тут же
провалилась в сон. Проснулась свежей и бодрой. Казалось тогда,
что я проспала часов десять. В вагоне стояла тишина, а за ок-
ном кромешная темнота. Открыв дверь купе и позвав проводника,
спросила, как прошла ревизия и вышли ли ревизоры? На что про-
водник ответила, что ревизоры в соседнем купе, выйдут на стан-
ции Салым. Оказалось, что я проспала всего два часа. Но, с того
самого момента, я научилась управлять своей болью в коленях и
спать по ночам.
А память хранит в сердце воспоминание о ревизорах. Рамиля
Ансаровича уже нет, но с его супругой, Сафиной Валентиной Ни-
колаевной, тоже, как и Рамиль Ансарович, ревизором Сургутско-
го отделения Свердловской железной дороги, мы добрые друзья.
Все годы общаемся, иногда встречаемся и вспоминаем те дни, о
которых осталась на память моя поэма «Кармадонское ущелье»,
напечатанная в газете «Жизнь», посвящённая первой годовщи-
не со дня трагедии, унесшей жизни съёмочной группы Сергея
Бодрова.
ПАМЯТИ ПОГИБШИМ В КАРМАДОНЕ ПОСВЯЩАЕТСЯ
Небо чистое, голубое,
Облака касаются гор.
И река, отливаясь своей синевою,
Убыстряет бег, ввысь взлетает орел.
Воздух пахнет хвоей и немножечко мятой.
К ним примешан пороха запах чуть-чуть.
Слышны выстрелов гул и взрывов раскаты,
По дороге машины отправились в путь.
Вслед машинам - статные, сильные кони,
На себе величаво неся седока,
Отдохнуть решили немного на склоне,
Подуставши в дороге, наверно, слегка.
А в ауле народ, получивший известие,
Что снимают кино в их красивых краях,
Рады, что их родная Осетия,
Приняла, обогрела артистов в гостях.
На устах, от младенца до старца седого,
Дом от дома, и так со двора до двора:
"Это группа Сергея младшёго, Бодрова".
Все несет и несет людская молва.
А в тиши слышны: "Стоп, мотор, ну, поехали".
И команды, где встать, где бежать, где стрелять.
И делясь за обедом своими успехами,
Не могли заранее беду предсказать.
Все случилось в мгновенье, секунды отсчитывая,
Откололась холка горы-ледника.
На пути все сметая, силу испытывая,
Вниз лавина сошла, хоть была и крепка.
Кармадон, стал судьбой для всех роковою.
Ненавистным ущелье стало для всех.
Кармадон, отзываясь скорбью и болью,
На себе он несет через жизнь тяжкий грех.
Наворочены глыбы песка неумытого.
Все смешалось, деревья, трава и вода.
У живых - только память на сердце, разбитого,
А у мертвых - могила из снега и льда.
Не раздастся в горах лошадиное ржание.
Не распустится больше в ущелье цветок.
Лишь одно - это горе, беда и страдание,
И надежда на чудо в спасенье, о, Бог!
Что ты сделала с нами, родная Осетия!
Что ты сделал с родными, наш Кармадон!
И такое бывает один раз в столетие,
Что гора не справляется с ношею - льдом.
Опустевшее сердце, надежда с пылинку.
Из души вырываются крики и стон.
Что же сделала мирная, чистая льдинка?
Нам понять это можно только с трудом.
И теперь, для всего-всего человечества,
Та беда стала общей, большою бедой.
И Осетию, и наше родное Отечество
Кармадон навсегда связал их судьбой.
продолжение следует