Малый Анзас – 4 побег
На Большой Он мы заплыли осенью на лодках, подготовили жизнеобеспечивающую базу, с наступлением зимы пробили дорогу по льду, загнали технику и зиму уже работали в полную силу. А это ни много ни мало шестьдесят километров от Малого Анзаса по реке вверх. Жили в клубе, у нас было все для полноценной жизни, не было только жен. На Большом Оне, так же как и на Усть-Оне, от посёлка сохранился единственный жилой дом, если не считать хозяйственные постройки. Жил в нём Василий Александров с женой, высокий сухопарый, жесткий по характеру человек. Я слышал трагическую историю этой семьи. Жил он, наверное, тем же, чем жил Петухов на Усть-Оне, охотой, рыбалкой и дикоросами. Это потом, когда туда дошли дорожники, там образовалось настоящее поселение и поселковый совет, а в шестидесятом, мы видели там только геодезистов и медведей, даже медвежонок жил некоторое время в загоне напротив общежития. Я в то время не очень вникал в историю сел и поселков, мне было не до этого – надо было работать, поэтому не помню истории возникновения Большого Она. А может я её просто забыл. Теперь вот заглянул в интернет и узнал что, образован поселок ссыльными литовцами и украинцами. Они лес заготавливали и сплавляли по реке.
Пролетела зима, приближались майские праздники. Тайга оживала, почва раскисла, не справляясь с талыми водами. Под ногами хлюпало. Тракторы вязли в грязи. Мы попадали в лесосеку, расположенную по Большому Ону в трёх километрах от посёлка, на санях, которые таскал трактор. Несколько раз мы видели медведей пасущихся на косогорах. Валентин Евсеев и Федор Галочкин, заядлые охотники, завалили одного, и мы в Пасху в столовой до отвала наелись медвежатины.
Мастер наш Ваня Винник, сменивший высокого угрюмого, допустившего трагедию на Усть-Оне, был не в пример тому, весельчаком, шутил по всякому поводу, и, не в пример Дресвянкину, никого не обзывал и не оскорблял. Не то в шутку, не то всерьёз он объявил: «Кто хочет дома отпраздновать, пожалуйста, идите!». Он , наверное, не ожидал, что кто-то решится идти пешком до Малого Анзаса. Как мы решились на такое, я до сих пор не могу сказать. Шестьдесят километров по горам, бездорожью, дикой тайге, и не просто по бездорожью, по крутякам, вдоль бурной реки, то и дело прижимающейся к отвесным скалам, без ружья, без ножа, с ранцем за плечами и складнем в кармане. Ружьё у меня было, но оно висело на стене в моей квартире на Малом Анзасе. После неудачной охоты на рябчиков, и безжалостной вырубки кедрачей, мне стало жалко природу. Я дал себе слово больше не брать ружье в руки.
Конец апреля 1960 – го, река Она ещё не вся вскрылась, оставив кое-где, на тихих плёсах перед перекатами, переходы в виде ледовых нагромождений. Но переходы эти были так опасны, что мы решили сразу: реку не переходим! Пошли не правым берегом, не тропой, по которой тувинцы перегоняли в Хакасию лошадей и сарликов, а пошли берегом левым, на котором и расположен Малый Анзас. По утреннему заморозку пересекли Ону у поселка, где было такое нагромождение. Наш поход домой был похож на побег. Он соседствовал с авантюрой, риском и геройством одновременно. Едва ли кто проходил этот путь, до и после нас, разве что геодезисты, провешивавшие дорогу в Туву, да профессиональные охотники. Дядя Вася Александров, и тот только на лодке. На такое могли решиться только безумцы. Таковыми, наверное, мы и были. Я и Стёпа Сагалаков.
Кто мы такие? О себе я уже рассказывал, «Кишкодум!», что еще говорить, а вот о своем хорошем друге Стёпане Сагалакове расскажу с удовольствием. Здоровенный парень, недавно из армии, всегда с улыбочкой на широком, скуластом лице, добродушный, он безболезненно влился в нашу бригаду раскряжевщиков. Мы с ним сразу слились воедино. Он был таким же мягкотелым, таким же «кишкодумом». Я до армии, а он сразу после армии женился. Мы чувствовали друг друга на расстоянии. Когда мастер участка повторил: «Мужики, послезавтра праздник, первое мая, даю вам три выходных дня, – и, опять добавил, – Если кто хочет побывать дома, идите», и нашлись два чудака, обрадовались… Мне, в начале марта, исполнилось двадцать один , Стёпе на два года больше, оба еще небольшого ума. Но мастер был человеком слова, разрешил: «Идите!», и получил хороший нагоняй от вышестоящего начальства, когда по рации сообщил, что домой идут два чудотворца. А как иначе нас можно было ещё назвать? В самом деле, безумцы!
Река то и дело упиралась в скалы, идти вдоль берега становилось невозможно. Нам приходилось обходить их, преодолевая крутые подъёмы и спуски, отдыхали на займищах, не очень затягивая во времени такие передышки. День, по сравнению с зимним, не очень-то ещё удлинился, а впереди длинный путь (если можно так сказать), который ещё более удлинялся за счет этих подъёмов и спусков. Единственным орудием и оружием нашим был топорик, небольшой такой, ловкий и лёгкий. Мы срубили посохи, и они стали для нас хорошими «помощниками». Кое-где, под скалами, ещё сохранились забереги. «Помощниками» мы прощупывали лёд и проходили. Но забереги были так же опасны, как и переходы из ледовых нагромождений. От этой затеи тоже пришлось отказаться. Короткий день подгонял. Одеты мы были тепло, так как вышли рано, по морозцу. Но с неба не лилось, не сыпалось, к полудню моментами проглядывало сквозь кроны елей пихт и сосен горячее весеннее солнце. Пришлось верхнюю одежду забросить на плечо. Продираясь через черемуховые и тальниковые заросли, действовали топориком. Как он нам помогал! Помогал он нам и физически и духовно – в руках у нас было какое-никакое, но, всё-таки, оружие. Это как-то воодушевляло, внушало уверенность.
Вышли на займище Карамашево, повеселели. Обжитое место, деревня, хоть и староверческая, но деревня. Прошли вдоль единственной однобокой улицы, вытянутой вдоль берега – никого! Дома основательные, из толстенных бревен, ворота с карнизами, огороды на полгектара, упираются в лес. Какой-то мальчонка выглянул из калитки, услышав лай собак, но тут же скрылся. Мы не стали задерживаться, как шли быстрым шагом, так и прошли, много были наслышаны о неприветливости староверов, зачем нам они? Торопились, прошли всего-то десять километров. Торная тележная дорога быстро закончилась, опять поворот реки, скала и подъём на неё. Дорога-то была, но она уходила куда-то в горы, где, наверное, были покосы и посевы. А нам нужно домой, в Малый Анзас.
После обеда, ближе к вечеру, на правом берегу увидели небольшую хакасскую деревушку под названием Застава. Там и в самом деле располагалась пограничная застава, когда Тува еще не была присоединена к России. Сами себе удивились, столько прошли! Целых тридцать километров от Карамашево. До Кубайки осталось десять, а там мы почти дома! Еще десять, но есть горная тропа, много хоженая разным людом, в том числе и мной. Я баян нёс по этой тропе, когда переезжал из Безымянки в Малый Анзас. Вещи все оставил на Кубайке. а баян нес. Но сейчас я шел налегке, что для меня небольшой топорик и ранец за плечами! К вечеру верхнюю одежду пришлось надеть.
Приближаясь к дому, мы ускоряли шаг. Вот и Кубайка. Она осталась на правом берегу, а мы ступили на тропу, которая была нам уже как родная. Быстро сгущались сумерки, но тут мы были хозяева, они нас не пугали, да и луна помогала. Горные зигзаги, ведущие на перевал Артас, мы обошли, поднялись напрямую, привыкли уже лазать по скалам, а здесь было просто круто. Спустились к Колхозу уже в полной темноте. Колхоз, такая же однобокая деревня, как и Карамашево, тоже была когда-то староверческим поселением, но от цивилизации не убежала. В домах горел электрический свет. Многие бывшие староверы-колхозники работали в лесопункте или золотодобывающей артели. Тут уж совсем мы были дома. Изгиб дороги в обход скалы, аэродром – и вот он Малый Анзас! Никакой зверь нам не встретился, зато как встретили дома! Удивлению и радости жен не было предела. А как обрадовалась дочка! Удивились не только жены , удивился весь Анзас.
Второго мая прошел ледоход. По окончании праздничных дней мы были готовы плыть на Большой Он. Лодочников, которые, доставляли на Он людей, продукты и материалы, можно было считать штатными работниками лесопункта. Гоша Поспелов, Гоша Зубков, заядлые рыбаки и охотники хоть и не были оформлены приказом, но исправно выполняли обязанности перевозчиков. Федор Галочкин, был работником лесопункта, сразу после ледохода приплыл домой. Что ему путь в шестьдесят километров, на лодке с мотором «Москва», по течению – только успевай рули, чтобы в скалу не врезаться! В считанные часы преодолел то, что мы преодолели за весь световой день, прихватив ночи.
Обратно на Он, уже не пешком шли, а плыли в груженой лодке. Река вздулась, течение усилилось, бурлили перекаты, на них лодка карабкалась по сантиметру, вырвавшись на плёсо, неслась – только кустики мелькали. Скалы вставали каменной стеной впереди. Казалось, что река вытекает прямо из-под скалы. Но подплывали ближе, и открывался крутой поворот, река продолжалась. Кузухсукскую яму миновали, отдыхали на Тихой. Наш лодочник Федя Галочкин всегда был при оружии: и ружьё и удочки, и даже сети, были при нём. Прихватил удочки и я. Развели костерок, наживили червячков, закинули в яму, но в яме не клевало. Пришлось подняться к перекату. Хариус стоял на быстрячке. Жарили шашлыки на шампурах из таловых прутьев. Блаженство! Насадишь на прут потрошенного, посыплешь солью сверху и изнутри, и ничего больше не надо, только костёр! Горячий - вкуснотища! Колька Васильев не утерпел, снял чешую, посыпал солью и съел сырого. Он бы и живьём съел, если бы не чешуя.
А в конце мая я, уже на лодке, приплыл на Малый Анзас – у меня сын родился. Больше я на Он не заплывал. После курсов в Киринжуле я начал монтировать первую воздушно трелевочную установку.
Сейчас, наверное, к месту, ещё раз вспомнить Степу Сагалакова. Он погиб по простоте своей. Его, как и меня, однажды, командировали в «Абазинский» совхоз помочь с уборкой хлебов. Я на Большой Сее заметывал скирды соломы, а ему выпало ремонтировать заборы на откормплощадке. Происходило это в разные годы. Мне пришлось поработать три недели на Большой Сее где-то в конце пятидесятых, а Степе в середине шестидесятых, когда я уже жил в Таштыпе. Но не доработал Стёпа до конца своей командировки. С заготовленными в лесу столбами Стёпа ехал в тракторной телеге прямо поверх неперевязанного воза. На крутом спуске телега раскатилась, сделала с трактором «ножницы», столбы рассыпались, и Степа был убит ими. Ах, Степа, простая душа! Не зря говорят: «Простота хуже воровства!» Оказывается, не только воровства.