Древние удины, загадочная христианская нация Кавказской Албании, тихо исчезающая в Азербайджане, тревожные мысли о том, что ждет наш родной Кавказ, как воспитывать теперь уже не детей, а внуков, любовь и гордыня – весь этот вихрь тем кружился около Евангелия и Достоевского, т.е. опять же около Евангелия.
Ведь каждая сцена у Достоевского есть аллюзия, парафраз или аппликация евангельского текста. Почему вызывает содрогание описание в тараканьем жилище Смердякова «чугунного низенького подсвечника со стеариновою впрочем свечкой»? Не потому ли, что свечка НЕ восковая, а, значит, не освЯщает, а всего лишь освЕщает безблагодатных собеседников. Они собрались не во имя Христа, потому Его нет среди них. Вот и договорились они до безумия одного и самоубийства другого.
А вдруг настоящим героем «Идиота» является Лебедев, который, хоть и «низок-с», по его собственному уразумению, но единственный в романе, кто хоть что-то строит, а не разрушает?
Почему князя Мышкина, всепрощенца, носителя «бесчеловечной человечности» (св.Иоанн Златоуст) зовут Лев Николаевич? Какая связь между ним и Иешуа Га-Ноцри?
Случайно ли, что толстовские идеи непротивления злу захватили Россию накануне одной из самых кровавых эпох ее истории?
Повторилась ли в 1991 году кажущаяся мифом история о том, как русичи просили Рюрика «придти и володеть» ими?
Вопросы, проблески догадок, тупики. Беседа с другом, приехавшим издалека и которому наутро надо уезжать.