Мой дед, по молодости, немного пиликал на гармони. Я не знаю, какого она была строя, но отец тоже начинал учиться играть на этом инструменте деда. Это, пожалуй, был единственный музыкальный инструмент в их деревне. Сейчас, только у моей внучки целый оркестр из музыкальных инструментов, от скрипки до электронного органа. А тогда и гармонь была, для деревенской семьи, роскошью.
И вот, в один из дней моего посещения родителей, где тогда жил и дед, он озадачил меня тем, что хочет сам изготовить гусли, так как соскучился по музыке. Хотя, скучать по музыке в нашем доме, это, конечно, перебор. Мой отец был лучшим гармонистом в селе. Без него не обходилась ни одна свадьба. А на моей свадьбе
играли, по переменки, сразу два баяна и гармонь отца. Отец, правда, профессиональных гармонистов переиграл.. Хотя у него руки и пальцы были перебиты на фронте пулями и осколками мин. И вот, мы с дедом обговорили этапы изготовления гуслей.
Не откладывая в долгий ящик поставленную мне дедом задачу, я в городе закупил струны для гитары, так как не нашёл струн для гуслей и в очередной приезд к родителям, привёз их для деда. Дед, на то время, уже плохо слышал, да и глаз у него один ослеп полностью. Он ещё шутил по этому поводу, что его Бог наказал за то, что он всю жизнь заглядывался на чужих баб, хотя ему, своя супруга, родила семнадцать детей. Мой отец в семье деда был заскрёбышем. Деду, на период постройки гуслей, было уже 88 лет. Первая его жена, мать моего отца, а значит моя бабушка, умерла в начале Великой Отечественной Войны, от инсульта, когда ей пришлось бежать по лесной просеке к своей старшей дочери, что надумала рожать на ночь глядя, а жила она километров за пять от полустанка, где жил дед с бабушкой. Дед второй раз женился в конце войны. Но и мачеха, что взял дед в жёны из семьи бывших помещиков, убежавших в смутное революционное время во Францию, тоже умерла скоропостижно. Это случилось лет за пять до событий по строительству гуслей. Мачеха отца умерла от инсульта, когда правнуки деда, находясь у него в гостях, нашли на чердаке припрятанный сундук, набитый доверху царскими деньгами. Они притащили этот ворох бумаг с чердака в дом и у бабки, при виде её сокровищ, случился удар. Она умерла на третий день по полудню.
Так что, много иметь денег,- это смертельно опасно, даже если они уже не стоят ни гроша.
Дед с радостью принял мой струнный подарок и поблагодарил меня за доставленную радость. Я нашёл в хозяйстве отца для деда обрезок половой доски, на гусли. Построгал его со всех сторон и даже немного пошлифовал шкуркой. На этом моя помощь, в строительстве музыкального инструмента и закончилась. По дому у отца всегда для меня находилось много работы, так как отец был инвалидом войны и не мог колоть дрова, лазать по крыше, чтобы устранить течь воды при дожде.. Косили мы с супругой и сено, копали картофель. Резал я и свиней. В очередной приезд, дед меня встречал сидящим на крылечке. Он, конечно, не услыхал скрипа открывающейся калитки. Даже цинковое ведро, что стояло на лавке в сенцах и по какой-то причине упало со звоном на пол, не отвлекли деда.
Он перебирал своими, длинными, сухими пальцами, какие бывают у великих пианистов, струны его гуслей, что были натянуты на вбитые в шлифованную доску гвозди. Звуки исходили от гуслей дребежаще-противные. Такие звуки издают, обычно, петли старых навесных шкапчиков, что дед по ночам, иногда, открывал, чтобы найти свои таблетки. Их приносила с работы моя мать. Она работала фельдшером в сельском медпункте. И всегда говорила деду, что это лекарство, чтобы его глаза лучше видели. Дед ежедневно читал библию, так как был у нас искренне верующим человеком и даже, по молодости, работал в церкви, казначеем. За что был выселен властями из деревни на выселки, вместе со своей большой семьёй, в тридцатые годы, прошлого века. На самом деле, мать приносила деду витамины. И дед это знал, но не признавался в этом. А настоящие таблетки, что, бывало, мать давала деду, она, обычно, потом выметала из под кровати деда, что стояла в доме за русской печью. Это было укромное и самоё тёплое место в доме.
И вот, не смотря на посторонние звуки, да и, наверняка, эти скрежетящие звуки гуслей, лицо деда было умиротворённо спокойно, как будто он сидел где то в музыкальном театре и слушал музыку великих музыкантов. В это время, мне кажется, в его сознании пролетала вся его трудная, насыщенная испытаниями и потерями жизнь. Пробегали перед его глазами все его семнадцать детей, даже те, кто не дожил
может и до года, в голодные дни гражланской войны в России. Его душа музыканта наслаждалась представлениями и мечтами. В скорости, после этой встречи, дед уехал проведать семью своей дочери, на роды которой спешила его первая жена и умерла от того, что ей, в ночной просеке, привидились беглые дезертиры с фронта, что в то время прятались по лесам и грабили прохожих сельчан. К нам он уже не вернулся. Там ему не создали условий проживания, что требуют престарелые люди. Он напился воды с колодца, в жаркий июльский день и заболел крупозным воспалением лёгких. Отец успел ещё приехать к нему живому и застал его последние слова о том, что он
уходит к Настасье. Так звали мать моего отца и мою бабушку, что умерла за семь лет до моего рождения.