Жил да был Иван, человек простой, но совсем не пустой. До работы и доброго дела охочий, на чужую нужду и беду отзывчивый. Ко всякой живой душе сострадательный. Всякое животное в округе тянулось к нему. Да и среди местного люду мало было тех, кто его не любил бы. Некоторые, считали его блаженным, потому что не слышно было от него злого слова. В большинстве же, деревенские подсмеивались над ним, - ведь всем известно: в доме своём, среди родни, соседей и знакомых, и праведник, и пророк, всегда без чести.
С малого возраста полюбилось Ивану слушать рассказы о блаженных и святых, от странничков, шедших через их сельцо - деревню на богомолье. Которые в Посад, к Сергию, которые в Псков или Киев, к тамошним печерским угодникам божиим. Некоторые из них шли и далее, в Болгарию и Сербию, а то и к грекам, и даже в сам Иерусалим. В ивановском сельце оставались они на ночлег, и, порой, задерживались, на день - другой, причаститься в пути. Была здесь совсем небольшая церквушка, во имя Николы Путника. Потому-то и звались они по-разному. Кто - деревней, а кто величал и селом. Было в их сельце и несколько семей, охотно принимавших странничков. В числе тех семей было и иваново семейство.
Однажды, как обычно - рано поутру, Ванина мама собралась топить печь, и обнаружила, что дров осталось лишь на одну протопку. И она, со словами: - «Сходи-ка ты в лес, да принеси дров, а то завтра страннички твои голодными отправятся», - послала мальчика за дровами. - Лес начинался почти сразу за околицей сельца, - надо было лишь перелезть через лаз в изгороди, северный или западный, и, по мосткам, перебраться через речушку Журавку или Журавушку, как её, уважительно, звали старики.
По дороге в лес, Иван вспоминал вчерашние рассказы двух странничков, остановившихся у них на ночлег. Один, шедший в Псков и далее - в Новгород, говорил о блаженном Николае Качанове, а второй, путешествующий в Грецию и мечтающий побывать в Стамбуле - Константинополе, вспоминал о блаженном Андрее Русском, жившем когда-то в этой древней столице Византии - Царьграде.
Уже много лет, слушая сказания об удивительной жизни блаженных, Иван, восхищаясь их терпением и незлобивостью, стремился подражать их доброму поведению в разговорах с людьми. И настолько привык к этому, что, почти не задумываясь, сдерживал гнев и раздражение, возникающие у него тогда, когда кто-либо обижал его.
Это-то и стало, для сельчан, поводом считать его блаженненьким, - лишившимся рассудка, но беззлобным и безобидным.
Войдя в лес знакомой тропкой, Ваня пошагал по ней, к ближайшей расчистке, где жители сельца складывали сухие сучья и стволы - на дрова. Путь был знакомым, не раз хоженым, и Иван не глядел по сторонам. Шёл, слушал пернатых лесных певцов, и представлял себя участником слышанных вчера рассказов.
То виделся ему мост через мутные весенние воды реки Волхв, ощущался пронизывающий ветер и холод, проникающий к ногам через обувку от многочисленных ещё сугробов, в то время как с неба уже припекало солнце, и хотелось - шапку долой. Но более всего тревожил Ивана голос Господина Великого Колокола, созывающего новгородцев на соборную площадь. - «Опять что-то стряслось, - подумал мальчик, спешно следуя за людьми, стекающимися на торжище. - Как бы не снова - война!»
А через мгновенье, он видел себя на жарких улицах и площадях, в тенистых садах и у фонтанов столицы Византии, среди массы народа, бегущего в храмы - молиться о спасении от врагов, подступающих к городу.
Вдруг, что-то как будто вырвало Ивана из его видений, и он понял, что слышит голос ворона, который был так редок в их лесу. И, вообще, никогда и никем не был слышим здесь в эту пору. Ваня огляделся и запнулся на полушаге. - Он совсем не узнавал этого, такого знакомого ранее места. Словно некая сила, скорее всего недобрая, незаметно перенесла его в какой-то тёмный, мрачный и незнакомый лес.
Осмотревшись ещё раз, Иван понял, что стоит под знакомым ему Дубом великаном, но вот вокруг Дуба всё было совсем не знакомо ему. Да и сам Дуб изменился! - Его толстые и узловатые корни, будто страшными корявыми когтями - пальцами Змея Горыныча комкали и сжимали тропинку под Ваниными ногами, пытаясь прервать её лёгкий бег к светлым и знакомым мальчику местам.
Подняв голову, Иван увидел большого ворона. Нужно сказать, что это был не просто большой ворон, а Большой Ворон, настолько величественен был вид этой птицы. Такой Ворон просто не мог издавать такие же звуки, какие свойственны прочим воронам и воронам. Поэтому, Ваня не сильно удивился, услышав, что Ворона говорит человеческим голосом. Гораздо больше его поразило то, что сказал ему Ворон.
Оказалось, что его хочет видеть Хозяйка этого незнакомого и такого необычного леса! Мальчик настолько заинтересовал её, своей незлобивостью и терпением, что она, пользуясь его появлением в лесу накануне полнолуния, послала за ним самого царя лесных птиц, который был рад оказать ей эту услугу.
Объявив Ивану эту новость, Ворон рассказал мальчику как ему добраться до жилища Хозяйке леса, а главное, - каким образом ему себя с ней вести, чтобы благополучно вернуться домой. - «Она ведунья, - говорил Ворон, - и знает многое из того, чего не знает никто другой. Глупо с ней спорить! Так что ты слушайся её во всём и не перечь».
Как только Ворон взлетел с ветки дуба и пропал в лесной чаще, корни огромного дерева отпустили Ванину тропку, и она побежала дальше, ведя мальчика к жилищу Хозяйки, как и обещал ему Ворон.
Во всякой приличной сказке полагается происходить всяким чудесам. Поэтому Иван не мог сказать долго ли или коротко продолжался его путь к жилищу Хозяйки леса. Но только он, вдруг, осознал, что стоит на краю лесной поляны, тропинка под его ногами кончается, а перед ним, прямо посередине поляны стоит не избушка, не изба, а целый терем, с резными ставнями и наличниками на окнах и крыше. Вокруг терема, как и предупреждал Ворон, росла густая и высокая трава, в которую нельзя было вступать - «Ни в коем случае, если жизнь тебе дорога!» Необходимо было посмотреть на дорожку, обегающую вокруг дома, и подумать: - «Хозяйка, ты мня ждёшь? Я пришёл» - и тут же окажешься под окошком терема. И, сразу же, постучать в окно, чтобы вызвать Хозяйку.
Таким образом Иван и поступил.
На крыльцо терема вышла женщина невероятной красоты. Не молодая и нестарая - в самой поре, как и Ванина мама. Приглашающе взмахнув ему рукой, она повернулась и зашла в терем, оставив дверь открытой. И мальчик, не мешкая, подбежал к крыльцу, взбежал по ступенькам и вошёл следом за ней.
Первым, что услышал Иван, было жалобно-тоскливое пение птиц. Пройдя сени и оказавшись на пороге горницы, Ваня увидел множество пернатых певцов и певуний. Они были самыми разными, не встречалось ни одной похожей на другую. Все птицы пели. Некоторые - сидели в небольших медных, латунных и бронзовых клетках, прикрепленных к потолку горницы или развешанных по стенам в её углах. Большей же частью, птицы сидели на древесных ветках самого причудливого вида, непонятно каким образом, будто бы вырастающих из самих стен горницы. Они были усыпаны удивительными листьями и цветами.
- «Наверно только в Раю могут расти такие деревья», - подумал мальчик.
Птицы же, были самыми обычными лесными певунами, каких Иван неоднократно встречал в лесу и в поле, слушал и наслаждался их пением.
Ваня, удивляясь тоске, явно звучащей в их пении, подумал: - «Почему же они не улетают, хотя бы те, которые не заперты. Ведь все окна горницы распахнуты!?»
Мальчик сделал несколько шагов вперёд, и ближайшая к нему птица вспорхнула со своей ветки. Взлетев совсем невысоко, она как будто дёрнулась и тут же опустилась назад, на свою ветку. - Её правая нога была прикована к чудесной ветке тоненькой, почти незаметной цепью. Такие же золотые или серебряные цепи удерживали и всех остальных птиц, сидящих на ветках.
Ване стало очень жалко их, ведь нет ничего печальнее вида крылатых, угнетённых несвободой.
Но он совсем не знал, как снять с узников их чудные драгоценные оковы. И подумал, что обязательно попробует освободить хоть одну из тех, кто не прикован цепью.
Тем временем, Хозяйка терема и леса уже почти миновала горницу и подошла к двери, ведущей в глубины этого странного дома. Ивану надо было срочно поспевать за ней.
Минуя ближайшую клетку, в которой сидела соловушка, мальчик замер, совсем чуть-чуть, на мгновение. Он услышал в её пении мольбу о свободе и обещание помощи Ване в его желании вернуться домой.
Не давая Хозяйке повода заподозрить себя в том, что он понимает пение соловушки, Иван подошёл к ней и спросил:
- Что это за птицы?
- Это не птицы, - ответила Хозяйка. - Это люди, потерявшие своё блаженство!
- Разве блаженство можно потерять? - удивился Иван.
- Конечно, - ответила Хозяйка. - Если совершить бессовестный поступок! - И продолжила:
- Когда человек преступает свою совесть, то он теряет возможность сохранять человеческий образ. Ведь человеческое в человеке не может жить без блаженства. Там, в вашем мире, никто не замечает того, как человек теряет блаженство. Никому не видно того, что он лишился человечности. А здесь, в нашем сказочном лесу, это сразу становится видно.
- Чаще всего, - добавила хозяйка, - люди превращаются в птиц, - ведь человеческие души подобны птицам, и сильно тоскуют о потере.
- А как же этим птицам снова стать людьми? - с жалостливым разочарованием спросил Хозяйку мальчик.
- Я не знаю, - ответила Хозяйка. - Мне известно только то, что иногда некоторые птицы исчезают из этой горницы, каким-то непонятным образом. И ещё я знаю, что нельзя по своему желанию освобождать их.
- Этот терем посреди леса, - сказала она, в завершение своего рассказа, - поставлен именно для того, чтобы они могли существовать здесь, связанные своими причудливыми узами потери блаженства, и ждали своего освобождения.
Замолчав, Хозяйка повернулась и вышла из горницы, полагая, что Иван последует за ней. Но мальчика, вдруг, охватило почти незнакомое ему чувство гнева, а, следом, недоверие рассказанному Хозяйкой и осуждение её за удерживание в несвободе несчастных крылатых душ. Он бросился обратно, к летке, в которой была заперта соловушка, и, с отчаянным криком: - «Лети», - распахнул дверку.
Соловушка вылетела из клетки, и тут же выпорхнула в распахнутое окно.
Хозяйка обернулась! Её газа вспыхнули каким-то яростным светом, и Ваня, вдруг, упал.
Сначала он не понял, что перестал быть мальчиком, а стал птицей, - небольшим ястребком, размером ненамного больше соловья. Очень удивлённый, Иван не мог двинуть ни рукой, то есть крылом, ни ногой, а только ошарашенно вертел головой.
Ведунья подошла к нему, и со словами: - «Ну вот, и ты, Ваня, потерял, что имел», - она, наклонившись, подняла ястребка, и посадила его в освободившуюся клетку. - «Ещё никому не помогли ни гнев, ни нетерпение», - с сожалением закончила Хозяйка, подводя итог всему, что только что произошло …
***
В Ванином сельце, которое, кстати, носит название «Николин приют», из-за тех же странничков и церкви во имя Николы Путника, жила девочка, которую все ласково называли Любашей. Она, в отличие от прочих детей, живущих в сельце, не подшучивала и не надсмехалась над мальчиком, но с какой-то настойчивостью держалась на расстоянии от всех, и особенно от него. Скорее всего потому, что Иван был человеком церковным и не пропускал церковных служб. А Любаша никогда не заходила в их храм. Она умела читать писать и любила книги, так как была дочкой образованных родителей. Её папа был сельским учителем, а мама врачом и заведовала небольшой сельской избой, которая была, и читальней, и аптекой, и больницей. Стояла эта избёнка рядом с сельской школой. А в пристроенном к школе флигельке жила Любашина семья.
Тем утром, когда Иван отправился в лес за дровами, Любаше, сладко спавшей на зорьке, приснился странный сон. Она, увлечённая обычно книгами и их героями, а не природой, увидела во сне соловушку, и даже говорила с ней, чего в её снах никогда не бывало. Сны она всегда смотрела так, как мы сейчас смотрим телевизор или кино.
Соловушка сообщила девочке, что Ваня попал в большую беду и помочь ему можно только с помощью их священника - отца Гавриила, которого, и по возрасту, и по почтению к нему странничков, все называли не иначе как - Старец.
Проснувшись, Любаша поспешно оделась и, выскочив из своего флигелька, побежала к избе, в которой жил Иван. На крыльце дома, в котором жил мальчик, стояла его мама, и вглядывалась в сторону леса. - Прошло уже больше двух часов с той поры, как Ваня отправился за дровами. Он должен был давно вернуться. И мама мальчика забеспокоилась.
Узнав у неё, когда и куда отправился Ваня, девочка, немешкая, направилась к церкви. Подходя к храму, Любаша увидела Старца, сидевшего возле церковного крыльца, на лавочке, в тени небольшой берёзки, посаженной им самим всего два года назад. Над головой старого священника, на нижней ветке дерева, сидела соловушка из утреннего сна девочки.
Как только Любаша приблизилась, соловушка вспорхнула с веки и словно растворилась в солнечных лучах.
***
Не сразу Иван пришёл в себя и понял, что же с ним приключилось. А когда понял, то ужаснулся случившемуся. Ужаснуться - ужаснулся, но не пожалел о сделанном! - Очень уж было ему жалко соловушку.
Ему, вдруг, вспомнилась Любаша, а следом мама, которая, наверное, сейчас уже волнуется о нём. - Печаль о маме так охватила Ваню, что он совсем было заплакал, но у него не это получилось - плакать, ведь птицы не плачут.
К тому же, от неудачной попытки заплакать мальчика отвлекла ласточка, сидевшая на ветке совсем рядом с его клеткой. Она, к удивлению Ивана, пропела что-то радостное и начала щебетать. Ваня прислушался к её щебету, и убедился, что ещё лучше стал понимать птичий язык. Ласточка восхищалась его поступком и рассказала ему о том, что до него сюда уже приходили такие же храбрые мальчики как он. Они тоже пытались выпустить тоскующих птиц из их клеток, но те не успевали улететь, - Хозяйка хлопала в ладоши и окна затворялись. А сами мальчики обратились в сокола и стрижа.
- Смотри, смотри, радостно воскликнула ласточка, - они сидели вон в тех клетках, которые висят в центре, под самым потолком!
- Видишь! Они пусты!!
- Как только соловушка, которую ты выпустил, выпорхнула из окна, они тоже исчезли из своих клеток, - весело щебетала ласточка.
***
Ласточкин щебет вдруг стал отдаляться от Ваниного слуха, свет померк, будто клетку окутало туманом, и мысленному взору мальчика увиделась Любаша, такая неприступная внешне и такая добрая, ласковая в душе. Но это понимали немногие и именно это притягивали к девочке мысли Ивана.
Выпущенная соловушка и образ Любаши как будто слились в его мыслях. Он вздохнул и поёжился, словно внезапно подул холодный ветер. По коже пробежали мурашки, перья взъерошились, и он вздрогнул, услышав уже знакомый ему голос Ворона, звучащий из-за спины.
Мальчик оглянулся и совсем не удивился, снова увидев его, словно подспудно всё время ждал нового появления этой удивительной птицы.
- О чём печалишься Ваня? - спросил его Ворон.
- Что же мне теперь делать?! - спросил его Иван. - Ведь ты уже однажды помог мне! Посоветуй…
- Зачем же ты, глупый мальчишка, рассердил Хозяйку? - сурово спросил Ворон у Вани.
- Никогда не соглашусь с неправдой и несправедливость! - воскликнул мальчик, - и ты меня не вини - не соглашусь …
Ворон покачал головой, вздыбил перья и расправил крылья, но Иван не испугался и не отступил ни на шаг.
И Ворон смирился …
Хлопнув крыльями, он опять принял вид спокойной и мудрой птицы, и сказал мальчику:
- Хорошо, я помогу тебе, если ты станешь слушаться меня во всём.
Ваня пообещал быть послушным Ворону.
- Тогда, вот тебе первое дело, - сказал Ворон, - думай о Любаше и проси её прийти за советом к вашему священнику. Пусть он научит её молиться Богородице! - Это единственное, что может тебе помочь вернуться, и вернуть себе своё блаженство …
***
Когда Любаша подходила к отцу Гавриилу, её словно окружила какая-то пелена тишины, словно ей заткнули уши. Так было однажды, когда ей было лет пять, и она сильно простудилась, возвращаясь в дождь с речки, где она читала свою любимую книжку, под старой ивой. Зачитавшись, девочка не заметила, что пошёл дождь, и опомнилась только тогда, когда капли уже проникли сквозь крону и попали на страницы. Поднялся ветер и, пока Любаша добежала до дому, ветер сильно надул ей в уши. Целую неделю она пролежала с заткнутыми согревающими компрессами ушами, в полной тишине.
Ощутив окутавшую её тишину и испугавшись своих воспоминаний, девочка споткнулась и остановилась. Вдруг, посреди тишины раздался какой-то резкий и громкий звук, напоминающий крик большого Ворона. Его Любаша видела на картинке в одной из своих книжек, а голос слышала на граммофонной пластинке, которую папа привёз из города, вместе с этой книжкой. На пластинке были записаны голоса животных, о которых рассказывалось в книжке.
Как только крикнул Ворон, пелена тишины исчезла, и батюшка Гавриил призывно махнул рукой девочке, словно призывая её не смущаться и подойти. Ведь они небыли до сих пор знакомы друг с другом. У Любаши появилась уверенность в том, что крик Ворона как-то связан со старым священником и что Старец Гавриил совсем непростой и обычный человек! - Не как все …
Подойдя к Старцу, девочка, не здороваясь и взахлёб, рассказала ему обо всём том что с ней случилось этим утром. И про сон, и про соловушку, и про Ваню. А затем, немного смущённо, спросила его:
- А что это за птичка, с которой вы беседовали? И почему я тут, у вас, слышала крик Ворона и никакого ворона вокруг не видела?
Отец Гавриил сказал ей в ответ:
- Видишь ли, деточка, люди же на белом свете не только телом живут, но и душой. А души человеческие, словно птахи божии, - летают, где им вздумается. Но это-то не беда. Беда тогда случается, когда человек какой поступок недобрый совершает. Тогда его душа - пташка к телу возвращается, войти не может, так как в теле злого человека для души не оказывается места. И летают души людские неприкаянными птахами по свету, и скобят, и страдают в своём несчастье. А сделать ничего не могут - потеряли блаженство.
- В некоторых местах этих несчастных птах привечают, - продолжил свой рассказ батюшка, - и сохраняют до времени. Но только многие из Хозяев таких мест умеют пользоваться несчастьем человеческих душь для своей выгоды. А мы, пастыри Христовы и помощники Божией Матери, Богородицы Марии, призваны возвращать людям их души и укорять тех, кто почивает на людских несчастьях, как на лаврах.
- Только у нас это плохо получается. - Старец сожалеюще качнул головой. - Много стало бродить по миру несчастных людей.
Он строго взглянул на Любашу.
- Вот и вы с Иваном. Неплохие ведь дети. А как живёте!
- Скажи-ка мне, - он протянул свою руку и тихонечко прикоснулся к ладони девочки, - умеешь читать и писать, очень умна и ещё учишься. А в храм не ходишь, о душеньки своей не думаешь. Людей сторонишься, словно опасаешься и не доверяешь им. Вот и третьего дня, - бабушка Марья просила тебя помочь ей с внуками. Ведь одна она с пятерыми! Мать родами умерла, отец на заработках …
- А ты, - отец Гавриил нахмурился, - ни за водой не сходила, ни с младшей не посидела, пока сама Марья поводу сходит. - Убежала, не сказав ни слова!..
- Чего испугалась?
- Нечего было боятся да смущаться! Вот и получилось у тебя что презрела старого человека, отказала ему в помощи.
- А кого презрела! - помолчав, продолжил Старец. - Не Марью презрела, а саму Марию Приснодеву!
Грустно покачав головой, старый батюшка сказал:
- Во ты и рассталась со своей душой - соловушкой … Ване скажи спасибо - выручил он твою соловушку из беды. Выручить-то выручил, да сам в беду попал.
- А он то, в чём провинился? - удивилась Любаша. - Его же и так - все блаженным считают …
- Считать-то считают, - сказал священник. - Да только сильно он обижается на тех, кто над его любимыми странничками посмеивается да подшучивает.
Старец встал с лавочки и сказал девочке:
- Теперь и тебе надо помочь Ване освободить свою душу из заточения и вернуться домой таким, каким он был прежде! Только помогая друг другу, особенно тем, кто нас обидел, право или неправо - всё равно, и тем, на кого мы обижены, мы сохраняем своё блаженство - единство нашей души и тела!..
- Ступай к Марье, - отец Гавриил перекрестил Любашу. - Благославляю тебя помогать, жалеть и утешать всех, кого ты будешь встречать на пути.
***
Слушая старца, девочка чувствовала, что нечто происходит у неё внутри. Словно к ней в комнату заглянуло солнце и влетела её соловушка и, запев, уселась у неё на плече.
Ничего не говоря батюшке, она повернулась ему и пошла к избе бабушки Марьи.
По дороге ей встретились огорчённые и опечаленные страннички, шедшие из Ваниной избы и направляющиеся в лес. Они сетовали, что мальчик пропал, дров нет, нечем топить печь! И им надо непременно найти Ивана, ведь он их защищал от насмешек маленьких детишек, и даже поругал их.
Любаша сказала им:
- Не печальтесь! - Мне Старец только что сказал, что того, кого люди обижают, того Бог утешает. Сходите, принесите дров, а к вечеру и Ваня, хозяин ваш, вернётся …
Почему-то девочка была совершенно уверенна в своих словах.
С этой уверенностью она и вошла во двор бабушки Марьи, поднялась на крыльцо и постучала.
- Входи, входи, девонька, - услышала она Марьин голос, - дверка-то открыта. - Предупредил меня Старец, что ты сегодня придёшь.
Любаша вошла, и вся с головой, погрузилась в работу по Марьиному хозяйству, как будто у себя дома, вовсе не испытывая никакого стеснения и страха.
За хлопотами незаметно приблизился вечер, и девочка нашла себе дело на Марьином дворе, и стала ждать Ивана. - Мальчик, по дороге из леса домой, непременно должен был пройти мимо избы бабушки Марьи.
***
Долго ли, коротко ли был Ваня в этом чудном тумане, мальчик не смог бы сказать. Может быть и тумана-то никакого и не было, а просто он сидел в своей клетке и, закрыв глаза, сосредоточенно думал о Любаше и мысленно звал её на помощь.
Единственное, что он мог бы сказать определённо, так это то, что всё это продолжалось до того момента, когда прозвучал громкий и резкий крик Ворона.
Мальчик вздрогнул, и открыл глаза: толи очнулся, толи проснулся. Он не мог этого сказать наверняка. И находился он вовсе не в Птичьей горнице Хозяйки леса, и не около её лесного терема. Стоял он под знакомым Дубом великаном, там, где впервые увидел Ворона. Но его корни уже не сжимали лесную тропку будто кривые и страшные когти неведомого дракона. Да и пейзаж вокруг самого Дуба был вполне обычным и привычным для Ивана. Не было в нём ничего сказочного. Только, как показалось мальчику, ветка, на которой сидела сказочная птица, слегка покачивалась, словно Ворон только что взлетел с неё и скрылся в чаще леса.
Ваня поднял голову и посмотрел на небо. День явно клонился к вечеру.
- Ух ты! - подумал мальчик, - мама-то как волнуется!!
И, забыв про дрова, Иван побежал домой, думая только о том, что он ей скажет и как объяснит своё долгое отсутствие …
Пробежав речку по мосткам и перемахнув через перелаз изгороди, мальчик понёсся со всех ног к дому и, вдруг остановился, увидив за оградой избы бабушки Марьи, стоящей на пол пути от перелаза до его избы, ту, о ком он так много думал сегодня, во время странных событий, приключившихся с ним.
Любаша стояла у самой калитки. В одной её руке была самодельная кукла, а другой рукой она гладила по соломенным волосам младшую Марьину внучку, которая обеими ручонками вцепилась в подол её сарафана, словно боялась потерять. Малышка упорно привлечь к себе Любашино внимание, а девочка, не отрываясь, смотрела на Ваню, и, казалось, что-то громко говорила ему.
- Что это она тут делает?! - удивлённо подумал Иван. - Никогда не видел её ни у кого из деревенских.
И тут, в его ушах зазвучал голосок той самой соловушки, которую он выпустил из клетки, в горнице Хозяйки леса …