В которой и в Камбодже закон, что дышло, или «Ты виноват уж тем...»
… Что ты — русский.
«Ох, Лидька! Умная ты девка, но язык у тебя часто вперёд головы думает!» - говаривал Лиде частенько дедушка Илиодор, проживший почти сто лет и прошедший четыре войны — Первую Мировую, гражданскую, Финскую и Великую Отечественную.
Сейчас Лидии пришлось вспомнить его слова. И согласиться, что дедушка, да и не только он — был прав на все сто. Их допрашивали сначала полицейские, которые почти не говорили по-английски, но очень быстро к ним присоединился тот американец, который был у особняка. Он назвал свою фамилию — Прескотт и сказал, что он из ФБР. И вопросы посыпались градом:
- Как Вы оказались в доме? Как к вам попали приглашения? Почему вы не пошли туда? Вы знали, что все участники вечеринки должны были умереть? Они умерли от передозировки наркотиков! Вы знаете, кто им поставил эти наркотики? А может, это вы поставили? А сами решили не идти? Все умершие — американские граждане. А вы знаете, что будет с вами за убийство американских граждан? Ведь это массовое убийство! Да-да! Массовое! И умершие — не простые люди! Да! У вашего правительства и у вас будут большие неприятности! И у вас тоже! У вас они уже начались! Ты по уши в дерьме, детка! И никакой Путин вас не спасёт! Даже если он вздумает ввести сюда войска, как в Крым! Но это не Крым!
Их разлучили сразу после ареста. Феликса увели куда-то. Она была совсем одна. И этот американец орал на неё. И что её приятель уже во всём сознался. И что разрешение на их экстрадицию в США будет получено со дня на день. И что в Штатах их ждёт электрический стул. Или газовая камера. Или просто пожизненное.
«Ты виновата уже в том, что ты — русская!» - слышалось за каждой его фразой. В памяти всплыла фамилия Бут. Ну да. Его тоже арестовали без предъявления обвинений. За что — тоже не понятно.
-Я вас ненавижу. - тихо сказала она.
-Вы что-то сказали?
Лидии захотелось плюнуть в наглую американскую рожу, но она изо всех сил сдержалась.
- Сообщите в консульство! - сказала она.
До чего же мерзкая страна! - подумала Лидия, - Что хотят — то и творят! Но вслух в сто первый, наверное, раз повторяла и повторяла, что она знать не знала этих людей из особняка. И тех, кто передал им приглашения. И в том особняке они оказались случайно. И про себя уже в сто первый раз прокляла своё любопытство, когда они с Феликсом залезли в этот особняк, будь он неладен!
Её допрашивали весь день и всю ночь. Следователи менялись. Ни пить, ни есть не давали. Вопросы были всё те же, с вариациями. Счёт времени пропал. Она падала в обморок, её откачивали и всё повторялось сначала. Она требовала сообщить в российское консульство, но её просьбы игнорировали. Наконец её, измученную, втащили в камеру и бросили в углу, как куль с картошкой. Ни который час, ни какой сейчас день она не знала. Ей казалось, что прошла вечность. И где Феликс? Что с ним? Неужели он признался, точнее — оговорил их? Нет. Лидия отказывалась в это верить. Она задремала на узкой жёсткой койке, покрытой только вонючим тощим матрасом. Но сон был рваный. От переутомления заснуть не удавалось. Нервы были взвинчены сверх всякого предела. Потом откуда-то послышались звуки. Это орган. Да, орган, поняла Лидия. Только откуда он здесь? И это не была стройная мелодия, мешанина отдельных нот, словно кто-то просто проверял звучание труб и регистров. Вот заиграл «чижика-пыжика», вот какую-то незнакомую мелодию, простенькую и незамысловатую, но звучавшую на органе неожиданно и незнакомо. Да это же Домский собор! Ну да, она в Латвии, в Риге. Ей восемнадцать лет, и она оказалась здесь вместе с подругами. Союз уже трещал по всем швам и они решили съездить в Ригу, пока Прибалтика не стала заграницей. Но собор был закрыт. Вернее, закрыт он не был, но попасть ни на службу, ни на выступление не удалось. Тогда Лида зашла туда просто так. Возле собора шумел жиденький митинг. Какие-то местные на латышском что-то требовали. Суверенитета, наверное. Лидочке до них не было никакого дела. Она потянула тяжёлую, но на удивление легко открывшуюся дверь и вошла в душистый сумрак. Ряды скамеек, трубы органа. Всё было не так, всё слишком отличалось от привычных ей православных, а вернее — старообрядческих церквей. Четырёхконечный западный крест казался просто сколоченным из двух брусков. А распятая на нём фигура Христа выглядела как-то слишком натуралистично. Пахло ладаном и ещё чем-то. Сладковатым, незнакомым. Сквозь цветные витражи тусклый балтийский свет казался ярким и праздничным. Красные, синие и жёлтые пятна лежали на тёмных, гладко отполированных задами верующих скамейках, на истёртом каменном полу, который казался от этого покрытым диковинным ковром. Лида подняла голову, разглядывая витражи. Библейские сюжеты, крестоносцы на конях, угловато-изломанные фигуры, ангелы, цветы и звёзды. Колонны уходили под потолок, теряясь в полумраке, галерея хоров, смутно поблёскивающие органные трубы, чьи-то приглушённые голоса, время от времени перекрывавшиеся звуками органа. Всё было не просто необычно. Всё было ДРУГОЕ. И это другое вдруг повернулось к ней, к Лиде, русской девочке из Ленинграда и готово было открыться ей. И надо было просто принять его в себя. Органные трубы наверху взревели, как будто ангелы вострубили. Да, я поняла зачем орган! - поняла Лида — Это же Ангелы! Ангелы трубят! Ангел — это вестник. Глашатай трубит в рог, или в трубу, чтобы люди услышали его. Услышьте, люди! Вонмите! Имеющий уши — да услышит!
Я слышу! Я слышу! Я иду! - хотела закричать Лидочка, устремляясь вперёд, туда, к звукам. И снова ангел вострубил и взломалась печать и воздух в соборе стал ещё гуще и как-то концентрированнее, световые пятна уже не растворялись в нём, они медленно вращались вместе со звуками, но не перемешивались. И ангел вострубил в третий раз. Воздух стал таким густым и твёрдым, что вдыхать его уже было невозможно. Цвета и запахи застревали в носу, напрочь залепляя его. Ангельские трубы оглушили Лидочку и она просто тихо сползла на пол в проход между скамьями. Её случайно нашла какая-то женщина, наверное служка, или прихожанка. Она же вызвала «скорую». Туда же, к упавшей в обморок Лидочке, прибежали и органист с ксёндзом. Случившееся их всех испугало. Они подняли девушку, усадили на скамью и ждали приезда «скорой». Приехавшая бригада, узнав, что помощь требуется русской, заявила, что помогать «оккупантке» не желает, после чего эскулапы просто развернулись и ушли. Лидочка отдышалась и тихо ушла сама. На следующее утро они уехали обратно в Ленинград. И больше она никогда не бывала в Риге. Тем более, что уже на следующий год Союз развалился и Прибалтика вместе с остальными республиками отправилась в самостоятельное плавание навстречу «Большой и Светлой Мечте». Постепенно произошедшее в соборе изгладилось из памяти Лиды, оттеснилось другими впечатлениями и воспоминаниями, затёрлось повседневностью, но сейчас, после многочасового интенсивного допроса измученная стрессом память вдруг выкинула из своих недр этот похороненный в её глубинах случай, как море выносит вдруг из глубин своих на берег какой-то давно затонувший предмет. И Лидия снова видела себя словно со стороны в полумраке Домского собора.
Сквозь вязкую поверхностную дремоту слышались чьи-то шаги, голоса, кто-то с лязгом отодвинул решётку, отделяющую камеру от коридора. Кто-то тряс её за плечо и говорил по-русски. Она даже не поняла, кто это. Подумала, что её опять пришли допрашивать. Но это был незнакомый человек. Блондин, в простых джинсах и белой футболке с портретом Путина. Приятное лицо, запах дорогого одеколона, часы с металлическим браслетом. Аккуратный, как по линейке, шрам через щёку не портил его, а придавал какой-то шарм и мужественность, словно киногерою.
- Вы кто? - спросила его Лидия. Голос звучал как чужой и откуда-то со стороны.
- Я из Консульства. За Вас внесли залог, Лидия Константиновна.
-А Феликс?
-Какой Феликс?
- Мы были вместе. Со мной был мой друг. Феликс. Он тоже здесь, его арестовали вместе со мной.
Незнакомец пытался что-то говорить, но Лидия твердила как заведённая «Где Феликс?». И потом откуда-то появился Феликс. Вдвоём с незнакомцем, который так он не назвал своего имени, просто «из Консульства», они с Феликсом взяли Лидию под руки — сама она еле держалась на ногах, и они покинули негостеприимное место.
- Мои вещи. - вспомнила Лидия.
- Не волнуйтесь, Лидия Константиновна. - отозвался незнакомец из Консульства, как окрестила его про себя Лидия. В машине она опять отключилась и пришла в себя уже в номере отеля. Но это был не тот отель в котором они остановились изначально.
- Мы в Пномпене. - ответил Феликс, сидевший рядом с её кроватью, - Игорь ушёл куда-то.
Игорь, это который из Консульства — сообразила Лидия.
- Ты проспала почти сутки. - продолжал Феликс, - Как ты сейчас?
- Спасибо, хорошо.
Лидия поднялась и села. Чувствовала она себя вполне сносно, а всё произошедшее, отодвинувшись на задний план, уже казалось досадным недоразумением.
Я хочу в душ. И кофе. Или чаю.
И то, и другое явилось ей.
* * *
- Странного в вашей истории действительно много. - говорил Игорь, - Начать с того, что все погибшие — представители действительно высшего американского общества. И одни из них был даже родственником президентского семейства Бушей. Не ближайшим, но тем не менее. Ещё один из гостей, он остался жив и сейчас в больнице, - сын конгрессмена от штата Огайо. Это так, для примера, что общество действительно — не простое. И если уж на подобных вечеринках и употребляют наркотики — то они самого высшего качества и доставляют их только особо проверенные и перепроверенные люди. А здесь — люди отравились какими-то палёными спайсами.
- А что такое спайсы? - перебила его Лидия.
Игорь посмотрел на неё, как ей показалось с любопытством и с недоумением одновременно, как смотрят на человека, не знающего самых простых вещей. Но Лидия действительно не знала.
- Спайсы, уважаемая Лидия Константиновна, это искусственные наркотики. Чаще всего — это курительные смеси из нескольких компонентов, каждый из которых по отдельности может быть совершенно безвреден. Но в определённом сочетании и в определённой дозировке смесь превращается в наркотик. Смертельно опасный, как и все наркотики. - терпеливо пояснил Игорь.
- Какой ужас. - прошептала она, - Но какое отношение... Я клянусь вам, что мы с Феликсом...
- Я охотно Вам верю, Лидия Константиновна. Для меня вся эта история не менее странная и дикая, поверьте. А скажите, Вы не запомнили человека, который дал вам с Феликсом приглашения?
- Нет. Мне никто ничего не давал. О приглашении мне сказал Феликс.
- Вот как?!
- Да. Он сказал, что мы приглашены на вечеринку. Но я отказалась идти. Он не настаивал.
- Вот как?! - повторил Игорь, - Интересно. А почему Вы отказались? Другие были бы рады попасть в высшее общество.
- Я не другие. Кто они и кто мы? Мы совершенно обычные люди, ничем не примечательные, а там собрался такой бомонд. И как бы мы там выглядели?
- Ну почему же, Лидия Константиновна. Не такие уж и простые. Образованные, интеллигентные люди. Вы ведь, кажется, в Консерватории служите? Свободно владеете несколькими языками — английским, немецким, испанским.
- Это в нашей стране. Для них мы — никто. Знаете, Игорь, простите, как вас по отчеству? Тот американец, ФБРовец, который меня допрашивал в тюрьме, всё время давал мне понять, что я существо даже не второго, а какого-то сто второго сорта. И вся моя вина в том, что я — русская. Он не говорил этого прямо, но всё время намекал. И потом, знаете, когда я узнала о приглашении — у меня сразу возникло какое-то предчувствие и нежелание туда идти. Не знаю, почему, не знаю. Называйте это предчувствием, интуицией, как хотите!
- Хорошо. - повторил Игорь, - А скажите, Лидия Константиновна, Вы давно знакомы с Феликсом?
Лидия смутилась. Игорь не сводил с неё внимательного доброжелательного взгляда и это только усиливало её смущение. Наверняка после этого спросит, замужем ли я — подумала Лидия и перед её мысленным взором сразу всплыло безучастное отрешённое лицо Сергея, его чуть сутулая фигура и вечно шаркающая походка. Классический интеллигент-неудачник. И ещё — Лидия вдруг подумала, что и как мужчина Сергей её никогда не удовлетворял. Вся их с мужем интимная жизнь сводилась к нескольким торопливым телодвижениям пару раз в месяц. Ну и что, что двое детей? Это ещё ни о чём не говорит и ничего не значит. А Феликс... Всё это промелькнуло у неё в голове пока Игорь по её просьбе наливал ей ещё чашку чая.
- Месяца три. Да. Три месяца. Ну, может, с небольшим. Осенью. В октябре, если быть точной,- ответила Лидия, принимая у Игоря чашку, - он пришёл к нам в библиотеку и сказал, что хочет записаться. Он музыковед. Поскольку ему требовался допуск в спецхран — у него были все необходимые документы для этого, то его направили ко мне, как к заведующей. - пояснила она, предвосхищая дальнейшие вопросы Игоря, зачем Феликсу был нужен спецхран. Игорь кивнул, поощряя её.
- Мы разговорились. Я выдала ему пропуск в спецхран. В следующий раз он предложил проводить меня домой. Живу я на Васильевском. Мы стали встречаться. Нет, не подумайте ничего такого! Между нами не было.... ну... Вы поняли... Я... я не...
-Меня это не интересует. Скажите, Лидия Константиновна, а ведь Феликс не гражданин России. Дело в том, что Вас я смог освободить по дипломатической линии, так сказать. А вот как объяснить то, что я ещё и его прихватил? Мне придётся связаться с дипмиссией его страны.
- Да. У него туркменское гражданство. Он родом из Ашхабада, хотя русский, как он говорил. А здесь есть туркменское представительство?
-Хорошо. - кивнул Игорь, словно туркменский паспорт Феликса был его неким достоинством, - Простите мне ещё один вопрос, Лидия Константиновна. Я невольно обратил внимание на ваш крест. Позволите мне ещё раз на него взглянуть?
Лидия удивилась, но сняла с шеи массивный старинный серебряный крест на толстой витой цепочке и протянула Игорю.
- Это мощевик. В нём заключена частица земли с Голгофы. Он передаётся в нашей семье из поколения в поколение старшему в семье. Я из старообрядческой семьи. И этот крест — старообрядческий.
- Я знаю. Дело в том, уважаемая Лидия Константиновна, что я тоже из старообрядцев. Из достаточно строгой семьи.
- А Вы из каких будете? Какого согласу?
- Из поморских. Мои родители из Новгородской области.
- Ну надо же! И мы из новгородских будем! Из-под Старой Руссы! - обрадовалась Лидия.
И Лидия, повинуясь вдруг нахлынувшим на неё эмоциям и чувствам, главным из коих было чувство благодарности к человеку, избавившему их из этой ужасной тюрьмы, принялась рассказывать ему свою историю и историю своей семьи. Её род действительно имел новгородские корни, хотя уже на протяжении нескольких поколений жил в Петербурге-Ленинграде и принадлежал к старообрядцам, невесть как выжившим среди потрясений и гонений бурного ХХ века и весьма неласково относившихся к ним всех властей — и царской, и советской.
Лидочку с детства звали египтянкой. Она была высокой — с самого раннего детства стояла на физкультуре первой в строю, смуглой, с блестящими чёрными, как вороново крыло, волосами и раскосыми, удивительной, миндалевидной формы, глазами. Всё началось с того, что её сосед по парте, Вовка Трушин, ещё в четвёртом классе принёс в класс открытку с портретом Клеопатры.
- Во! Лидка, смотри! - громко изрёк он, - Смотри! На тебя похожа!
И все в классе согласились. Согласилась и Лида. А когда на следующий год по истории стали проходить Древний Египет, то весь класс пристально смотрел на неё. К прозвищу Египтянка прибавились ещё два — Нефертитти и Клеопатра. Клеопатра пережила школьные годы и перешла вместе с Лидочкой в Консерваторию, да, похоже, закрепилась за нею на всю жизнь. Она знала, что её коллеги за глаза зовут её так. И не возражала. В глубине души Лидии даже льстило это прозвище. Её дальние предки действительно происходили из Египта. В XVIII веке, скрываясь от гонений на христиан-коптов одна коптская семья бежала из завоёванного османами Египта в Европу. После долгих лет мучений и скитаний, в которых умерли мать и младшие дети, отец со старшей дочерью оказались в России. В уездном городке Старая Русса глава семейства сначала взял в аренду, а потом и вовсе сумел выкупить мельницу, на доходы с которой он и зажил с дочерью Марией. Вскоре Марии, которой к тому времени уже исполнилось двадцать и она считалась уже почти перестарком по тогдашним меркам, сыскался жених — сын купца-старообрядца, Артемий. Родители его, строгие и богомольные люди, ревностно соблюдавшие «древлее благочестие и истинную веру», однако ж сердечной склонности сына не препятствовали и на брак с Марией согласились. Копты, в их понимании, были те же старообрядцы. Дед же Артемия был одним из сподвижников самого Аввакума и принял мученическую смерть, бабка, оставшись вдовой с малыми детьми, в их числе был и только народившийся отец Артемия, бежала в новгородские леса, поближе к тогдашней границе России. Они хотели уйти ещё дальше — в Литву, да так и осели здесь, под Старой Руссой.
Вскоре после Пасхи, на Красную Горку, к отцу Марии заслали сватов и порешили, что свадьбе быть к Покрову. Но планам этим не суждено было сбыться.