В нашем шахтерском городе с тяжелым климатом обрезают деревья – иногда почти под корень. Говорят, что это на благо горожан и самих дерев.
…Проезжая мимо карагандинских дерев, которые были высажены некогда в далекие годы французскими пленными, Болконский думал о том, как его встретят дома и как непременно обрадуется отец, и как все вокруг тотчас же преобразится и станет домашним и милым, - и, да, отец, который был всегда суров со всеми, а особенно с ним, молодым князем Болконским, когда он приезжал на побывку, и когда он сбрасывал с себя коросту мерзости бытия, чтобы стать чище, лучше и светлее в отчем доме.
«Чу! Погоди, братец, останови!- вдруг вскликнул молодой князь, обращаясь к кучеру. – Ну же!
В этот миг Болконский увидал старого приятеля и был поражен видом его. Это был старый дуб, с которым молодой князь имел беседу еще сто пятьдесят лет тому назад. «Eh bien tre bien, maman de sacre!» - ( «Мать твою так то!» франц. Авторизованный перевод редакции) произнес пораженный Болконский, слезая с повозки и подходя к старому приятелю, вернее, к тому, что осталось от него.
- Ну, здравствуй, чертушка! Жив курилка! – растроганно молвил Болконский.
- Здравствуйте, барин, храни вас Господь!
- Кто же тебя так-то искалечил? В каких баталиях побывал?
- Дак, милейший князь, это не в сражениях. Сказывают, бургомистр умный город велел наладить. Пилят, строгают, корчуют…Благое дело. Но вот я просыпаюсь однажды от зимнего сна – а ни рук, ни ног!
- Печально, братец, печально… Но, гляжу я, – тебя не забывают! Побелили ведь, значит помнят твои заслуги? И каково твое инвалидское вспомоществование, братец?
- Так жалкие капли, милейший князь.. Особенно в жару не хватает. Каждый год ковыляю до ВТЭК, на подтверждение инвалидности. Эти фершалы думают, что у меня непременно должно что-нибудь отрасти. Чтобы снять инвалидность. Однако, князь, не все по-ихнему получается. Ничего не отрастает. И куда я теперь со своими старыми корнями? Ни кола, ни двора. Вот и торчу здесь, как пень. Ну да, милейший князь, побелили меня перед праздниками. А мне и отблагодарить было нечем. Только что «спасибо» сказать.
- Да что же, братец, судьба у тебя такая. Прощай, - молвил князь Болконский, утирая надушенным носовым платком набежавшие слезы. – Видать, больше не свидимся. Прощай теперь уж навсегда!