"Пошла Настя по напастям" (русск. пог.)
Меня выбрали в Совет ветеранов нашего завода ЗИМ в Петропавловске, и вот пришла пора поздравлять пенсионеров с Днём пожилого человека. Не все смогли прийти за премией на завод, и в начале ноября мне выдали список тех, кто не смог сам позаботиться о получении своей тысячи тенге. Оно и немного – что такое сейчас эти деньги? Но людям дорого внимание, дорого, что где-то он ещё числится в каких-то списках, что на заводе его многолетний труд не забыт… А уделять внимание ветеранам труда заводу становится всё труднее… Раньше-то здесь работало несколько тысяч человек, теперь же работает сто, а пенсионеров – пятьсот… Видя, как радовались вниманию старики, я очень ответственно отнеслась к поручению. И что же? С горечью обнаруживаю, что многих из тех, кого я помнила и надеялась ещё когда-нибудь встретить, уже никогда не увижу…
Вот Люда Мурашкина… Работала она в конструкторском отделе, была женой большого милицейского туза, родила сына. Заботясь о красоте, первая – ещё в восьмидесятые годы – стала делать косметические операции. Я запомнила, что с мужем они ежегодно летали куда-нибудь отдыхать по Союзу, даже на Камчатку в долину гейзеров. Сын вырос, получил образование, уехал в Алма-Ату. Муж Люды, ещё не выйдя на пенсию, внезапно умер. Люда очень заботилась о своём здоровье, ходила в группу здоровья, в бассейн, прекрасно выглядела, была полна планов – я видела её год назад. И вот… её нет, сын на похороны не приезжал – а, может, его уже и нет, в квартире орудует какая-то племянница…
Зоя Кольцова… Родилась она в немецком концлагере – до сих пор на руке её выколот номер. Красивая и ответственная, работала она не на маленьком посту, но… замуж вышла за не ответственного мужчину. Такими же стали и её сыновья, на которых она жизнь положила. Теперь ни мужа, ни сыновей нет, одна, искалеченная болезнью, едва передвигающаяся… Я рада была её повидать...
Галя Саратовцева… Она была простой, малограмотной уборщицей в девятом цеху, очень смешливая и острая на язычок. Со своим «не ответственным» мужем разошлась после того, как – тоже, как Зоя – родила двух сыновей - чтобы они не имели дурного примера перед глазами. Я виделась с ней год назад, нарочно разыскала. У неё выросли хорошие сыновья, стоящие на своих ногах, имеющие семьи и своё дело… Галю мне тоже пришлось вычеркнуть из списка…
Так по списку я обошла всех, половина или умерли, или уехали. Я отчиталась, сдала не розданные деньги, но на душе было неспокойно – один адрес уже несколько лет до меня никак не могли найти, не нашла и я ни по расспросам, ни по карте города, ни по интернету. А ведь где-то он есть – человек, которому завод обязан и должен уделить внимание! Конечно,женщина с 1939 года, вряд ли она жива... А вдруг?.. Не могу же я живого, возможно, человека, вычеркнуть из списка живых...
Я зашла в отделение милиции, спросила: "Где такой адрес находится? Вы должны знать!" Мне ответили – "Это между ТЭЦ и ЗИМом, за «Дикой дивизией» (есть у нас такая), но автобусы там не ходят." Что же, теперь точно найду! – решила я, и отправилась.
Улица Индустриальная, как ей и положено, большей частью проходит по индустриальной части города, а здесь ни тротуаров, ни автобусов, ни прохожих – только машины носятся туда-сюда. Скользко, опасно, вокруг злые собаки, и нигде не заметно человеческого жилья. Много я исходила, стало темнеть, и я отчаялась, ноги меня уже не держали. Вдруг вижу – стоит машина, около неё мужчина. Я поторопилась к нему, пока не уехал:
- Молодой человек! Довезите меня до какой-нибудь остановки! Не могу адрес найти!
- А вам какой адрес?
- Переулок Индустриальный, 7.
Парень достал мобильный телефон, набрал названный адрес:
- Ваш объект находится в восьмидесяти метрах!
- Как? Тут же ничего нет, забор!
- Значит, за забором.
- Спасибо! Пойду искать дырку…
Далеко идти вдоль высокого добротного забора не пришлось – тропинка меня подвела к пролому, и я отправилась в опускающихся сумерках к развалившимся баракам. А тут кое-где теплилась жизнь. Истощённый парень с лицом старика ехал куда-то с флягой за водой. Я обратилась к нему:
- Где здесь дом номер семь?
- А вот он – махнул он рукой на развалившуюся двухэтажку с провалами вместо окон.
- Так тут же никто не живёт! А где мне найти кого-нибудь из старожилов?
- Я – старожил!
- Мне нужна Конышева Н.П.
- Баба Надя? Так она давно умерла, а сын её где-то в России.
- А где вы сами живёте?
- Вон там, - и он махнул рукой на почти сровнявшийся с землёй барак.
- Да как же вы здесь живёте - без света и отопления?
- А мы не живём – с семьдесят четвёртого года мы не значимся ни по каким документам, нас будто бы снесли, и будто дали благоустроенные квартиры, - хмыкнул он. – А кто их получил, мы не знаем, - и мой собеседник пошёл дальше.
Я шла вдоль заброшенных строений, кое-где теплилась жизнь: сараев нет, на снегу небольшие пятна после угля, если раздобудут топливо – надо затаскивать его в жилище, чтобы не украли; пора зажигать свет, но в окнах темно… Навстречу мне тянулись угрюмые фигуры с отёкшими лицами, в руках и за плечами - мешки и сумки с добытым. Среди них много молодых мужчин и женщин... Я подумала: здесь мне не встретился ни один ребёнок - куда они девают своих детей? Ведь они появляются... Мне было не по себе, и идти предстояло далековато. Но вот я выбралась на скользкую дорогу, по которой свистели машины, и вздохнула с облегчением – здесь было безопаснее. А вон и остановка автобуса…
Уже совсем стемнело… Я доеду до дома, и мне опять будет тепло и светло, а для кого-то рассвет наступит только утром, а тепло вернётся только весной… если люди переживут зиму… Мне стыдно было вычеркнуть из списков живых одного старого человека, ВОЗМОЖНО живого, и я таскалась по этой окраине, а государство вычеркнуло людей из списков живых ещё пол-века назад... и отгородилось от них крепким забором...