Глава 6. Гитара
Год проживания в общежитие для Мишки даром не прошёл – он стал более самостоятельным и независимым. Если дома бытом подростка занималась мама, то в общежитие переложить эти заботы на кого-нибудь не было возможности, и он волей-неволей научился жарить яичницу и картошку, варить суп, стирать, гладить одежду, пришивать пуговицы, а при необходимости даже делать мелкий ремонт обуви.
Жарить картошку Мишке нравилось, у него она всегда получалась не такая, как у друзей – недожаренная или подгоревшая, а вкусная с поджаристыми хрустящими корочками. И когда у них в комнате случались застолья, (что бывало частенько), на кухню отправляли Мишку. Когда он заходил в комнату держа в вытянутой руке чугунную сковородку с аппетитно пахнущей картошечкой, то у всех присутствующих от предвкушения вкусной трапезы, текли слюнки и загорались глаза. И это для паренька было лучшей наградой за его труд. И хотя ничего сложного в приготовление этого блюда не было – секрет готовки подросток тщательно скрывал от друзей.
Кроме умения решать бытовые вопросы, Мишка научился рационально распределять свои скудные финансы. Денег дожить до стипендии всегда не хватало, и приходилось экономить каждую копейку. Мама, конечно, как могла помогала, но жизнь в большом городе постоянно требовала расходов, и Мишка выкручивался, как мог. Покупка новой рубашки или брюк всегда были большим событием, чтобы купить новую вещь приходилось экономить на еде, и постоянно ездить «зайцем» в общественном транспорте.
Помимо всего прочего, прожив, почти год в одной комнате с Толиком Калашником, он научился, (пусть и не так хорошо, как Толик), играть на гитаре. Пальцы зажимающие струны стали твёрдыми и перестали болеть, теперь паренёк уверенно брал аккорды и освоил три гитарных боя: блатной, вальсовый и восьмёрка. Когда он оставался в комнате один, то всегда, взяв гитару, пытался подобрать мелодии и спеть известные ещё с Монастырки дворовые песни. Сначала у Мишки ничего не получалось, он стеснялся своего голоса, путал струны и аккорды, но время шло и однажды он спел песню «Ванинский порт». После этого дело пошло на лад и вскорости подросток подобрал мелодию к песне «Журавли». Оказалось, что при помощи четырёх аккордов (большая, малая звёздочки, лесенка и баррэ) можно саккомпанировать любую дворовую песню, тем более, что почти все они были на один мотив.
Когда Мишка, научился более-менее петь и играть, он решился показать, то что он умеет Толику. Тот послушав – похвалил его, но добавил, что не нужно останавливаться на достигнутом. И после этого у подростка появилась мечта – купить гитару. Самая дешёвая семиструнка стоила в магазине семь рублей, и паренёк подумал, что хорошо бы к лету накопить необходимую сумму и приехать на Монастырку с гитарой. Мишка представлял, как придёт с семистрункой на речку. Пацаны увидев такое, от удивления пооткрывают рты, а он усевшись поудобнее, возьмёт аккорд, и небрежно, большим пальцем правой руки, проведёт по струнам, как бы пробую хорошо ли настроен инструмент. А потом, с тоской и надрывом, (как это делал Валерка Буркин) запоёт «Журавли», и все его друзья: Вовка Сыч, Юрка Фриц и даже Лёха Сычик, затаив дыхание будут слушать песню. А Мишка закончив петь про журавлей, лихо ударит по струнам и сбацает «Гоп со смыком» или нет… лучше споёт «Мурку», и после этого поднимется в глазах пацанов на недосигаемую высоту. Часто перед сном, он, закрыв глаза представлял все эти картинки, и от этих видений, его губы растягивались в счастливой улыбке. С этой улыбкой подросток и засыпал.
В апреле, закончив преддипломную практику, приехали Мишкины друзья-четверокурсники, которые в тяжёлые времена давали ему приют. Паренёк очень обрадовался приезду друзей, и зачастил к ним гости. У четверокурсников все стены комнаты были увешаны чертежами, с утра до позднего вечера играл магнитофон, постоянно толклись какие-то люди, они о чём-то спорили, пили чай,а иногда вино.
Однажды, поднявшись на четвёртый этаж, подросток услышал, как с магнитофонной ленты, кто-то хриплым мужским голосом пел, под гитару, о том, что порвали парус… Запись была плохая, неразборчивая, чтобы расслышать слова приходилось напрягать слух, но от голоса певца исходила такая мощная энергия, что проникая в Мишкину душу, она наполняла её тревогой и переживанием. Певец пел, хрипел, кричал и всё это было так необычно, искренне и без фальши. Песня вскоре закончилась, а следом за ней началась другая – про братские могилы. При первых словах, слетевших с магнитофонной ленты в груди у подростка, что-то заныло, а в горле образовался ком. И хотя он не застал войну, перед его глазами, как наяву возникли и горящие хаты, и самолёты с чёрными крестами на крыльях, свинцовым дождём поливающие беженцев, среди которых была его мама и старшие сёстры, и бегущий в атаку, с застывшим криком «ура» в широко открытом рту, его отец и ещё многие другие картины, никогда не виденные им в жизни. Песня звучала тревожно и торжественно, наполняла Мишкину душа скорбью, болью и горечью. В какой-то момент он заметил, что по его щекам текут слёзы. Смахнув их рукой, он ни к кому не обращаясь спросил: «Кто это поёт?» «Высоцкий – артист из Москвы», ответил кто-то из ребят.
С этого памятного дня Мишка «заболел Высоцким». Он приходил в комнату к четверокурсникам с ручкой и тетрадью и вслушиваясь в хриплый голос певца, на фоне шипения магнитной ленты, записывал слово за словом, песню за песней. Через какое-то время в его тетрадочке поднакопилось больше десятка текстов песен Высоцкого. Песни были разнообразные: и военные, и полублатные, и даже сказочные, но все они были правдивы, и понятны. События в некоторых из них повествовались от первого лица, это были рассказы людей, оказавшихся в ситуациях, когда жизнь ставит перед ними выбор – бороться, идти до конца или сдаться и поднять руки в верх. И совсем неважно, кем был литературный герой солдатом, шофёром или заключённым, важно было то, что внутри каждого из них был крепкий нравственный стержень.
Мишке хотелось не только слушать, но самому петь песни Высоцкого, и к некоторым из них он смог подобрать аккорды, но понимая умом, что исполнить так, как автор у него не получится – петь их даже наедине с самим собой, подросток стеснялся.
Ему уже не хотелось удивлять пацанов на Монастырке исполнением «Журавлей» или «Мурки», он мечтал спеть для них, на берегу речки, песни Высоцкого. Мишка был уверен, что никто из его друзей никогда не слышал эти песни, и они понравятся им, так же, как понравились ему. Теперь желание подростка купить гитару, из мечты, превратилось в жизненную необходимость. Чтобы собрать на покупку музыкального инструмента деньги, он стал экономить на всём, включая еду, и к окончанию учебного года накопил пять рублей. До заветной суммы не хватало ещё два рубля. Времени до каникул было в обрез, и Мишка стал думать где раздобыть деньги. Неожиданно ему пришла на ум мысль: «Нужно что-то продать!» Поломав немного голову, он решил продать пробковый револьвер, который летом прошлого года они с Юркой отобрали в сквере у харьковских пацанов. Тем более, что эту игрушку, очень похожую на настоящий наган, не раз и не два хотел купить его однокурсник. И хотя револьвер у Мишки валялся без надобности, продавать его он отказывался, какой-никакой, но это был трофей. Сейчас же, ситуация в корне изменилась – гитара была ему нужнее, чем наган. Продав однокурснику игрушку за два с полтиной, подросток в этот же день купил себе гитару и комплект запасных струн. В тот вечер в их комнате долго звенели гитары и были слышны песни – ребята обмывали покупку. А на следующий день Мишка с Юркой, забрав вещи и новенькую гитару, уехали домой на каникулы.
Поезд, как всегда, прибыл в родной для ребят городок ближе к полуночи. Несмотря на поздний час, окошки Мишкиного домика светились, значит мама ещё не спала. Точную дату приезда сына она не знала, но видимо ждала его каждую ночь и каждую минуту. Не успел Мишка постучаться, как в сенцах послышались шаги, и мама, не спрашивая кто стучит, распахнула дверь. «Сынок, я чувствовала, что ты сегодня приедешь», – плача от радости и обнимая своего последыша, говорила она. Мишка, как настоящий мужчина, всегда смущался, когда плакала мама, и не знал, что делать в такой ситуации. «Мам, ну что ты плачешь? Я ведь приехал, всё хорошо…», – пытался успокоить он. «Да, я от радости», – вытирая глаза кончиком головного платка, отвечала она.
Когда Мишка вошёл в комнату, и мама увидела у него в руках новенькую гитару, она всплеснув руками спросила: «Откуда это у тебя?» «Купил», – с гордостью ответил сын. «И что же, ты играть умеешь?», – снова задала вопрос мама. Сын присел на табуретку и взяв нужный аккорд, перебирая струны заиграл единственное что у него хорошо получалось – «Цыганочку» с выходом. Чтобы не ударить лицом в грязь перед мамой, Мишка исполняя «Цыганочку», так старался, что даже вспотел. Та слушала очень внимательно, и на её радостном лице отражалось чувство гордости за сына. Когда он закончил играть, она удивлённо спросила: «Когда же ты научился?» На её вопрос Мишка смущённо потупился и ничего не ответил, да мама и не ждала ответ. Она была счастлива, что сын живой и здоровый приехал домой.
На следующий день, хорошо выспавшись и плотно позавтракав, паренёк, взяв гитару, пошёл на речку. День выдался жаркий, на небе не было ни облачка, ни тучки. Солнце, ещё даже не поднявшись в зенит, нещадно пекло землю. Хотелось искупаться в речке, а потом упасть на горячий песок – отогреться, и снова в воду, но сначала нужно было найти пацанов. На мельнице у берега плескалась малышня, и подросток надеясь найти своих друзей на лугу, по берегу Валуя, пошёл туда. Ещё издали он увидел, расположившуюся на обрывистом берегу напротив школьного двора, шумную компанию играющих в карты ребят. Когда он подошёл ближе, его заметили, а заметив, бросили карты и, переключили всё внимание на него.
Обычно пацаны встречали каждого приходящего шутками и подначками, но на этот раз такого не случилось. Мишка подходил всё ближе, но ребята молчали и как-то по-новому, с удивлением рассматривали своего друга. Первым опомнился Вовка Сыч: «Гля, пацаны, композитор идёт, сейчас «Мурку» по нотам нам сбацает!» Все дружно засмеялись, и сразу же в Мишкин адрес посыпались колкие шуточки: «С него композитор, как с меня космонавт!», «Это ему кто-то поносить дал!», «Какая «Мурка», ему ж медведь на ухо наступил!». Подросток, не обращая внимания на шутки приятелей, сказал: «Всем привет!» Затем бережно положив на траву гитару, сел и закурил папиросу.
С приходом Мишки, картёжники утратили интерес к игре, и сосредоточили своё внимание на его гитаре, они трогали её, гладили и задавали вопросы своему другу: «Где он её взял?», «Умеет ли играть?» и «Сколько она стоит?» Но тот, неторопливо попыхивая папироской, загадочно молчал. Наконец решив, что он уже достаточно заинтриговал пацанов, Мишка взял гитару и небрежно большим пальцем правой руки (как он не раз представлял это в своих мечтах) провёл по струнам. Все вокруг замолчали. А подросток вдруг запел: «У тебя глаза, как нож: если прямо ты взглянёшь, я забываю, кто я есть и где мой дом. А если косо ты взглянёшь – как по сердцу полоснёшь ты холодным острым серым тесаком». Пацаны, сбившись тесным кружком вокруг новоявленного гитариста, ошарашено молчали. Они даже не подозревали, что их товарищ умеет играть на гитаре, и вдобавок знает и поёт никогда ими неслыханные песни. А тот видя, что его пение имеет эффект разорвавшейся бомбы, закончив одну песню, тут же запел вторую – про Нинку-наводчицу.
Он ещё не успел её допеть до конца, как к их компании подошли двое мужчин. Руки обоих были синие от наколок, один был худой, как смерть и наголо подстриженный, а второй с вислыми усами, очень похожий на Василия Ивановича Чапаева, из одноимённого фильма. У «Чапаева» в руках была авоська, в которой лежали буханка хлеба, кусок колбасы, завёрнутый в серую бумагу, и позвякивали две бутылки вина «Белое крепкое». Оба мужика, как и окружившие певца пацаны с интересом слушали песню про Нинку-наводчицу. Когда подросток закончил петь, стриженный, растянув в улыбке рот, в котором не было ни одного зуба сказал: «Привет, пацаны! А я думаю кто это тут заливается? Это оказывается Мишаня! Молоток!» Мишка удивлённо посмотрел на беззубого и подумал: «Откуда он меня знает?» Потом вглядевшись попристальней в его лицо, он вдруг заметил знакомые черты. «Так это же Женька Поп! Только худой и беззубый! Не может быть! Ему же восемь лет дали, а прошло только три!» – подумал подросток. А стриженый обнажив в улыбке розовые, без единого зуба дёсны, сказал: «Вижу, что узнал. Да, это я Женька Поп! Видишь, что суки лягавые со мной за три года сделали! Весь ливер отшибли. И домой подыхать отпустили… Всё кончился Поп, отжил, отгулял своё…» «Да перестань ты, братуха, поживём ещё. Давай, лучше с пацанами выпьем», - «Чапаев» приобнял Попа и поднял вверх авоську с вином. Пацаны радостно загудели.
Стакан был один, и пили из него по очереди. Первому «Чапаев» налил Попу, а потом по кругу, остальным. Мишка сидел напротив «Чапаева», (которого, как вскоре выяснилось звали Володя Ус) и пил четвёртым. Вино оказалось тёплым и противным, принимать его в себя организм категорически не желал, но пить или не пить выбора не было, и подросток переборов себя протолкнул вино вовнутрь.
После выпитого все оживились, начали расспрашивать Мишку, когда и как он научился играть на гитаре, и что за песни он пел. Тот польщённый вниманием друзей, с охотой отвечал на все вопросы. Потом спел ещё несколько песен из репертуара Высоцкого, а окончил свой концерт исполнением «Журавлей».
Женька Поп, расчувствовавшись от песен, плакал. Его кореш Володя Ус успокаивал его. Смотреть на эту картину пареньку было неприятно, он с трудом узнавал в этом больном, плачущем человеке, того самого Женьку, дерзкого и бесшабашного, три года назад совершившего в составе банды вооружённый налёт на инкассатора и получивший за это восемь лет строгого режима. Три года, проведённые в особых лагерях солнечной Коми АССР выжали из Попа жизненные соки и превратили, не дожившего до тридцати лет мужчину, в глубокого старика. Внезапно на ум Мишке пришла мысль, что Женька стал живой иллюстрацией слов одной блатной песни: «Из молодого цветущего, юного, стал я угрюмым больным и седым…» Он ещё временами хорохорился, но уже даже невооружённым глазом было видно, что жить ему осталось недолго – Поп заходился в приступе кашля, а прокашлявшись отходил в сторонку и сплёвывал мокроты на землю. При этом он материл на чём стоит свет «поганых мусоров», за то, что отняли у него молодость, здоровье и саму жизнь, проклинал морозы, метели и цингу, забравшую его зубы, винил всех и вся, но только не себя. Подростку было жалко Женьку, хотя он и понимал, что случившеся с ним закономерно. Домой паренёк пришёл поздно вечером и с запахом перегара изо рта, и сразу улёгся спать.
Следующая неделя пролетела, как один день. Утром за Мишкой заходил кто-нибудь из друзей и он взяв гитару уходил на речку. Возвращался домой почти всегда затемно и зачастую от него пахло вином. Маме такой образ жизни сына не нравился и, однажды вечером она осторожно предложила: «Может тебе съездить в гости к Любе? Она давно зовёт. Ты же никогда не видел море, вот и посмотришь. Сестру проведаешь, вы же давно с ней не встречались. С племянником Юрой поводишься. Приедешь мне расскажешь, как они там устроились». Мишка задумался. Люба, его старшая сестра, ранее проживавшая в Луганске и вышедшая там замуж, сейчас жила в селе на берегу Азовского моря. Переехали они туда всей семьёй, после того как муж Саша окончил сельскохозяйственный институт. Тамошний совхоз предоставил молодому специалисту трёхкомнатную квартиру и предложил работу по специальности. Люба писала, что устроились они хорошо, расхваливала море, и постоянно приглашала кого-нибудь из родных в гости.
Посмотреть настоящее море паренёк хотел с раннего детства, да и путешествовать он очень любил, ему хотелось посмотреть весь мир, новые места его влекли к себе, как магнит, поэтому недолго подумав он ответил: «Да я бы поехал, мам, да денег где взять на дорогу?» «Ну вот и езжай прямо завтра, а то я смотрю вы все вокруг Женьки Попова крутитесь, а он хорошему не научит, да ладно бы только это, его же из тюрьмы выпустили умирать – туберкулёз у него. А туберкулёз заразная болезнь и вылечить её тяжело. Ты тоже можешь заразиться. А денег на билет найдём – сегодня мне пенсию принесли, а назад Люба билет купит». «А что я теряю? Море посмотрю. Я ведь собственно ещё нигде не был и ничего не видел. Поеду!» – решил Мишка. Жизнь продолжалась!