Крутой мужик

               
Теньков Борис вместе со своей женой неизвестной северной породы, поселился в селе Ухватское, что на старом тракте между Кемерово и Красноярском, года два тому назад. Вселился в пустующий дом, коих здесь было немало, так как дети уезжали в город, а старики умирали по естественной причине.
Детей у Теньковых  не было, но деньги водились, потому хозяин обустроил и дом, и подворье и, конечно же, завел машину.
Где и чем работал на северах Теньков, о том знала только кадровичка совхоза, но из неё клещами не вытянешь лишнего слова. Она так-то была молчалива, но после того как умер муж, а сын связался с наркоманами и в каком-то притоне Красноярска, где его порезали так, что матери только цинковый гроб запаянный предъявили в морге, совсем замкнулась в себе.
Вообще Теньков был на редкость молчаливым не компанейским мужиком. Дом и гараж, где у него был закуток по настройки и ремонту топливной аппаратуры для дизелей. Вот его  постоянная дорога. Ходил широко, размашисто, уверенно.
Сколько-то заплатил в сельском совете, налогов и сборов, за вселение, но Господь рассудил так, что рядом с ним жил коренной, можно сказать житель деревни -  Вениамин Сергачев. Мужик, у которого или точнее, из которого как из гусенка, всегда истекала с языка словесная дрянь. Сказано же: не купи двора, купи соседа.
Надо сказать, что жители этой деревни, да и других мест в Сибири не очень-то обращали внимания на долгоязыких, как говорили о таких людях. Хотя бывало, вгорячах иной даст Веньке в глаз, но и Сергачев был скор на кулак, так что редко кто с ним связывался.
Бывало, скажут: «Мели Емеля седни твоя неделя». – и в сторону, подальше от склочного мужика.
Отношения к языковой культуре в Сибири складывалось, образно говоря, под воздействием «сибирских руд» и очень отличалась от европейской части России. Здесь сказуемое было неразрывно связано с делом не то, что там, в московских и прочих областях. Но с течением времени и эта особинка выветрилась в здешних краях. Да что говорить многое перевернулось  с ног на голову, особенно после упразднения СССР!
А вот Тенькова Сергачев побаивался и не задирал до этого рокового для Веньки дня.  Заглазно конечно не лестно отзывался о своём соседе, и бывало, такое скажет, за что точно, тот голову бы ему оторвал, если бы услышал.
Вот и сейчас на всеобщем собрании членов совхоза в просторном зрительном зале клуба Венька вдруг не с того ни с сего вскочил как уколотый шилом и своим дребезжащим визгливым голосом выкрикнул:
- Граждане товарищи?! Это что деется такое? Вот сидит гражданин Теньков и мало кто знает, что он не только бывший  зек, но и нынешний вор!
Зал загудел, председательствующий забренчал колокольчиком и, перекрывая шум, выкрикнул:
- Сядь Сергачев! Не по делу говоришь.
- Вона, сядь? Демократия значит. Рот затыкаешь?
И тут с побагровевшим от прилива крови лицом встал Теньков.
После первого слова собрание притихло.
- Так, значит я вор. Такое твоё последнее слово?
И была в его словах неотвратимая серьёзность, будто приговор зачитывал.
Все притихли. А Венька взвизгнул:
- Отвечаю!
- Все слышали? – Спросил собрание Теньков, обведя собравшихся своим тяжелым взглядом, а многим показалось, что заглянул он каждому в душу.
- Ну, так вот, дорогой ты мой сосед! Если я найду того, кто украл у тебя эту банку с маринованными огурцами, то ты повесишься прямо на моих глазах.
И еще раз переспросил:
 – Отвечаешь ли ты за свои облыжные слова в мой адрес?
Венька опять визгливо ответил:
 – Отвечаю! Если не прав – повешусь!
Зал весь замер, а Венька понял, что сболтнул по инерции лишнего, но слово вылетело.
- Хорошо, - сказал Теньков и вышел из зала, где в обычное время показывали кино.
Собрание зашумело, расплескалось десятками голосов, присутствующий участковый Захарьев полушутливо полусерьёзно обернувшись к Веньке сказал:
- Ну, вот и влип ты, Сергачев в историю со своим языком без костей. Теньков мужик серьёзный.
Венька побледнел, но с прежним гонором ответил:
- Да трепло он, а банку с огурцами он, точно он своровал. Сам видел у него на окне стоит моя банка и огурчики с мизинчик. Мои – точно! А я тебе заявление писал, а ты что? Да он зек, только прикидывается порядочным! На северах только зеки и работают.
- Разберемся, - ответил Захарьев и, напялив на голову  форменную фуражку, вышел из клуба, где практически закончилось общее собрание по случаю уборки урожая и подведения итогов.
Но это слово участкового не было последним на общем собрании.
Мужики не вдруг расходились, а перекуривали на свежем воздухе, обсуждая не столько итоги, сколько выходку Веньки Сергачева.
 - Слово у нас поперёд разума выскакивает. – Говорил высокий мужчина с  благообразной бородой, оглаживая её. Это был старик Колбасов, пенсионер из городских. Года три,  переехал  в пустующий дом, из города Мариинска. -  Ещё подумать, как следует не успеют, - продолжал он, - а уже ляпнут, как в лужу сядут. На северах не так. Там за слово цепляются крепко. Там, прежде чем сказать – подумай. Вот и Теньков из таких. 
Колбасов вытащил из пачки сигарету «прима» и закурил. Сам он в молодости бывал там и как всегда не по своей воле, но это было так давно и так надсадно для памяти, что она эта память у него замолчала, как будто и не было ничего такого. И только сейчас ожила, вспомнилось, как не раз его язык подводил к такому краю, когда на кону стояла жизнь. Вот как сейчас, только с Венькой Сергачёвым.
- Подумаешь, - откликнулся кто-то из мужиков, - в горячах и не такое скажешь. Я вон во зле на свою Настю кричу – Убью курва такая! Так ведь это не значит еще, что и на самом  деле  убью.
Тут бы и надо развернуть детективную историю насчет того как Теньков сыскал таки воришку пятилитровой банки огурцов и кому этот воришка её продал за трешку.
Но мы детективы не пишем, а перейдем сразу к сути дела.
За воришкой ходить не надо было далеко – это был сын Веньки Сергачева, Колька или по деревенской кликухи – «Бычок».
Каким образом  Теньков принудил Кольку написать заявление на имя участкового и признаться в краже тоже опустим. Колька  и сказал, что продал банку огурцов Бизюкову Степану.
И от него, Бизюкова Теньков тоже взял заявление.
Надо сказать, что Венниамин Сергачев работал машинистом на водокачки. Вот туда и заявился Теньков.
Оглядев пространство служебного отделения водокачки, произнес как само собой разумеющее:
- Ну что ж самое подходящее место для удавленника. Я вот и удавку приготовил.
И Теньков вытащил из кармана нейлоновую бечеву. Потом достал копию  заявления сына Сергачева и подал её Веньки.
Тот читал, и лицо его становилась белее мела.
- А вот заявление Бизюкова кому он сбагрил эти огурцы.
- А вот хрен тебе! - Взвизгнул Венька и показал Тенькову непристойный жест. Но тут же охнул и осел на пол.
- Ну что же ты? – спокойным голосом спросил Теньков, - ведь сам прилюдно обещался задавиться.
Венька всхлипнул. Куда девался его гонор.
- Не губи, дети, – бормотал Венька.
- Нет уж, прилюдно меня позорил прилюдно и прощения проси.
Он приподнял Веньку, обмякшего, сломленного как щенка за шиворот.
- Одевайся, пошли.
Он привел Сергачева в опорный пункт участкового, чем очень удивил того.
Помещение было небольшим, и в кабинете сидели три-четыре человека жалобщиков, с интересом рассматривая явление Тенькова и Сергачева.
Обратясь к Захарьеву Теньков спросил его:
- Вы помните Иван Ильич что на общем собрании сей фрукт обещал повеситься, если я найду, кто у него украл огурцы из погреба.
- Да, - откликнулся Захарьев, не понимая к чему клонит Теньков.
- Да вот не хочет он вешаться Иван Ильич! Никак не хочет! Слезно плачет.
- Ну, ну, - не зная, что ответить, замялся участковый, полминуты нукал, а потом брел дар речи,
- Да стоило бы его слушать-то Борис, Борис, - Никитич, - подсказал Теньков. Он ведь Борис Никитич болтун известный, а Вы серьёзный человек.
- Это верно. Слов на ветер не бросаю и прежде чем сказать думаю. Это  вы здесь смирились с его болтливым и поганым языком, но мне то что? Обещал – сделай.
Венька приободрился и стал дерзко поглядывать на Тенькова.
- Вот что я скажу, а моё слово кремень: пусть встанет на колени и просит прощения. Если он этого не сделает сейчас, то я исполню его же приговор, - и пояснил, - который он сам себе прилюдно вынес.
У Захарьева во рту пересохло, он понял, что так оно и будет. Не жилец Венька на этом свете. Осиротит жену и детей.
- Ну, ну, ты слышал? – И с ненавистью переключился на Веньку. – Проси прощения!
И даже встал из-за стола и придвинулся к Сергачеву.
- Что я сказал? Проси прощения!
Страх снова окатил Веньку и он заскулил как побитая собака. Он елозил мордой по полу и обнимал сапоги Тенькова.
- Хватит, -  брезгливо бросил Теньков и отпихнул ногой Сергачева. – А это Вам Иван Ильич заявление от воришек. Теньков выложил их на стол участкового, два листочка бумаги в клеточку из школьной тетради.
Более ничего не сказал и вышел.
Кто-то из сидящих, у  Захарьева выдохнул:
- Крутой мужик.
Другой добавил:
- Настоящий.
Но была в этих оценках какая-то горчинка, недоговоренность, зависть что ли, что вот он так бы не смог. Духу бы не хватило.
На Веньку никто не обратил внимания, даже на то, что у него штаны были насквозь мокрые. Разве что уборщица тётя Поля, вечером убирая в помещении ворчала:
- Совсем ополоумели, в учреждении справляют нужду.