Полагаю, да нет, уверен, что это была зима 46-47 годов. Видимо январь 47-го, потому как, что-то праздничное в воздухе витало. Первая половина дня, а вот про число врать не стану, не помню. Мамы и Тани дома нет, значит, день будний, а вот Катя дома, может каникулы? Хотя нет, скорее всего она приболела, и мама просто оставила ее дома. Катя сидит в углу дивана поджав под себя ноги в опорках, вся какая-то нахохлившаяся и кутает плечи в мамин платок. Она пытается читать, но книга все время сползает с колен и ее приходится ловить, плечи при этом вываливаются из платка, руки вылезают из коротких рукавов кофты - холодно.
Я в самошвейных бурках на ногах, рейтузах, в пальто и шапке, с ногами лежу на столе. Стол примыкает к подоконнику и очень удобно легши грудью на подоконник, смотреть на заснеженный двор. От заледеневшего окна холодом несёт почти как с улицы, если воздуха глотнуть, то и на улицу ходить не надо.
Так уж сложилось, что в окно я смотрю часто и подолгу хоть. расположено оно не очень удобно, смотрит на угол конюшни. Впрочем, перекресток двух дворовых тропинок видно хорошо. Одна ведёт от двери общего коридора к конюшне, к сараям и общественным "удобствам", а другая тропка ведет от калитки, от уличных ворот, мимо нашего окна к дальним, отдельным квартирам. Дальними они звались потому, что находились в пристройке и вход в них был прямо со двора, в каждую отдельно. Единоличников в доме было пять квартир и народу в них набиралось довольно. Таким образом, жизнь во дворе может и не била ключом, но и не скучал пытливый наблюдатель, то бишь я.
Только... если перефразировать поговорку, то получалось: "Пустое брюхо к наблюдению глухо", а брюхо и впрямь скулило от голодухи на все голоса. Ощущение это было не ново, и я уже успел к нему притерпеться, чай не маленький и мужик опять же. Я так внимательно наблюдал за тем, как сосед дядя Леня посреди двора чистил лошадь, что прослушал стук коридорной двери. Оглянулся я только на заметное движение холода от окна в комнату, это мама входила в дверь.
Что во всех деталях помню ту сцену, похвастать не могу, не помню даже во что мама была одета, а вот бидон в ее руках буквально наяву вижу. Бидон был большой, как я теперь понимаю литра на три. Он был обливной, с широкой горловиной, грязно-фиолетового цвета в меленький голубой горошек, крышка по горловине была обвязана тряпицей. На вид емкость была восхитительно тяжела, а исходящий от нее запах…
Со стола меня, естественно, мигом сдуло. Нет, не потому что мама заругалась, просто очень хотелось быть поближе к начинающемуся действу. Катя, отложив книгу, помогла маме раздеться и стала разжигать керосинку. Меня мало интересовала технология их приготовлений, меня волновало, как скоро я смогу вкусить результат развернувшегося ароматного колдовства.
Что такое "Тишинка" и где она находится мне было неведомо. Слышать о ней доводилось часто и вещи все больше чудесные и таинственные, потому-то она и представлялась страной обетованной. Раз или два в неделю мама привозила оттуда всякие вкусные вещи. Вот и сегодня результатом поездки был бидон крепкого бульона, пластовый мармелад и еще "кое-что". На "кое-что" я внимания обратил мало, мармелад, это хорошо, но! ... – от бидона шел такой убийственно вкусный запах.
С той поры прошло более полувека. Что за "что-то" было припрятано у мамы в холщовой сумке и чем она тогда заварила бульон я категорически не помню, но тот бидон и тот запах… А отроду мне тогда еще и трех лет не было.
24.02.2014 – 15.07.2015