Клешня свободы. Сцена четвертая

Евгений Садков
                "Дела давно минувших дней про цепь златую на дубу"
                Ван Ли-чжун.

                ***

 Двое в комнате. Цеподуб, погружаясь в воспоминания:

 -Да, Иваныч, предки наши корнями переплелись с великим поэтом. Кровь Пушкина в жилах потомственных фермеров.

 -Как интересно, -откладывая надкусанный Цеподубом кусочек мраморной телятины, говорит военный, -расскажите поподробнее.

 -Никто, кроме нашей семьи, не знает подробности. А у нас она передается от поколения к поколению. Но тронул ты меня своей простотой, Иваныч, любовью к дочери. И не стесняешься признаться в никчемности своей фамилии. Не должны мы иванами-родства не помнящими, Иваныч, быть. Это же история нашей великой Родины. А Родина и партия для нас выше любви к матери.

 Цеповяз вновь крестится на купола Василия Блаженного.

 -Так слушай меня сюда.

                СКАЗ О ЧИКЕ ПУШКИНА.

 Пушкин, Иваныч, тот ещё ходок был. Как по своим имениям, так обязательно бабец местную прихватит. На разгуляй. Нет, потом, конечно, распорядится, чтобы пацана ей нашли. Все чин чинарем. С венчанием и кабаком для солидности. А сам дальше рыщет.

 И вот однажды осенью заглядывает к Болдину. Несет его мерин по улице, аж крепостные по сторонам прыскают. А тут встал как вкопанный. Она! Поперек пушкинского мерина! Ты че, девка, вылазит из мерина Пушкин, смерти, шалава, ищешь? А та повела черными очами, колыхнула пшеничной косой, и пропал поэт, невольник чести.

 Поедем, говорит Пушкин, красотка, кататься, пока другие не задавили. А куда крепостной деваться? Тем более, с Пушкиным. Не знаю, доехали они в тот день до Болдина или в кабак какой завернули. Суть не в этом.

 Любовь эта поначалу быстротечная вылилась в продолжение. Залетела чика. И к Пушину. Мол, что будем делать? Такая вот тема. Мог бы продать девку или отдать в жены пьяному солдату. Но легла она Пушкину на душу. Так легла, что стал он стихи свои ещё больше сочинять.  А чику в Лукоморье к своей няне старой отвез. Та приняла. Перед уездом он, как обычно,пятихатку подавая:  выпей, добрая старушка, но за чикой приглядывай.

 Родила та чика в ночь, не то сына, не то дочь, это уж потом выяснили Как нести такого в церковь? Ростили, схоронясь от чужого глаза. А поскребыш шустрым растет. Все убечь норовит. Хорошо, Пушкин не забыл. Заглянул раз на своем мерине: ты жива ещё, моя подружка. Жив и я, вот подогрев привез.

 А та ему, проблема у нас, Лермонтыч. Наследство твое убечь норовит. Все к Болдину рвется, к пушкинским местам заповедным. Блин, чешет тот репу. Не нужен он мне. И Болдину незачем знать о чуде-юде.

 Говорит, а сам цепь златую на шее теребит. А че, предлагает, давай к дубу, что в Лукоморье растет привяжем. И цепь свою, вздохнув, снимает.

 Свел наследство свое к дубу, посадил на цепь и сам рядом присел. Долго ли, коротко сидел, но однажды ночью вернулся к няне. Чертовщина, жалуется, какая-то. Та, протягивая Пушкину кружку, мол, что, милок, тебя тревожит. Тот: странное какое-то мое потомство. Не сидит под дубом, а все туда-сюда.  Идет налево-песнь заводит, направо-сказки говорит. Няня в подол прыскает: так это же он в тебя. Копия. Любитель налево завернуть, а потом своим сказочки рассказываешь.

 Время после разговора ночного прошло немало, а появился в дальней от Болдина деревушке некто Кот Цеподуб. Жил отшельником, но временами приезжала к нему тачка крутая. Дворянка упакованная выходила, да к келье отшельника. Доглядели крестьяне, чика пушкинская. Постарела, правда, но красоту былую не растеряла. А потом они вместе исчезли навсегда.

   -Вот такая, Иваныч,история -вновь перекрестившись на купола, закончил потомственный фермер.

 -Так у Кота,получается, -несмело спросил военный, -было потомство?

 -А это не твое, собачье дело, -жестко отрезал Цеподуб, -но я чувствую это родство с великим поэтом России, нашим Пушкиным.

 Молчание воцарилось в VIP-камере. Лишь тихий звон колоколов тревожил воспоминания.

 -Ступай, -повелительно повел рукой Цеподуб, -мне к делам.-Да забери поднос.

 -И клешню, -невольно уточнил военный.

 -Какую клешню, -погружаясь в просторы Велл Стрита, пробурчал сиделец, -а, неподдающуюся. -Оставь. Западло не расколоть её наследнику Пушкина.

 Взяв поднос с остатками трапезы и щелкнув каблуками, военный уходит. У дверей камеры, замешкавшись, тихо шепчет:

 -Нет, уж. Куда нам до нынешних Пушкиных с Толстыми. Пусть уж расскажет в школе про Непомнящих...

                ***

                To be continued

 Поиски аналогии, даже с историей Ольги Михайловны Калашниковой, лишены смысла. Разве могут коты рассказывать сказки?